Ричард Барэм - Церковное привидение: Собрание готических рассказов
Я кое-как оделся и захватил зонтик, а он взял меня под руку, и мы вместе вышли на улицу.
У самой калитки палисадника мы встретили Джонса, одного из местных констеблей.
— Добрый вечер, Джонс, — сказал я (в праздники я всегда ощущаю прилив вежливости).
— Добрый вечер, сэр, — ответил он немного грубовато, как мне показалось. — Разрешите спросить, что вы тут делаете?
— Пожалуйста, могу вам сказать, — ответил я, взмахнув зонтиком, — я собираюсь немного проводить моего друга.
Он спросил:
— Какого друга?
— А, да, конечно! — засмеялся я. — Я и забыл. Вам его не видно. Это дух джентльмена, который убил певца. Я провожу его только до угла.
— Гм, на вашем месте, сэр, я бы этого не делал, — сказал Джонс мрачно. — Послушайтесь моего совета, проститесь-ка с вашим другом тут и возвращайтесь домой. Может быть, вам невдомек, что на вас ничего нет, кроме ночной рубашки, ботинок и цилиндра. Где ваши брюки?
Манеры этого человека возмутили меня. Я сказал:
— Джонс, не заставляйте меня писать на вас жалобу. Я вижу, что вы пьяны. Мои брюки там, где им полагается быть: на ногах их хозяина. Я отлично помню, как надевал их.
— Я их не вижу, значит, вы их не надели, — дерзко возразил он.
— Простите, — отчеканил я, — повторяю, я их надел. Полагаю, мне лучше знать, надевал я их или нет.
— Не спорю, — ответил он, — но на этот раз вы, видно, не знаете. Я провожу вас домой, и давайте не будем больше препираться.
В этот момент дядя Джон, которого, очевидно, разбудили наши голоса, открыл парадную дверь, а тетя Мария появилась у окна в ночном чепчике.
Я объяснил им ошибку констебля, разумеется в шутливом тоне, чтобы не навлечь на него неприятности, и обратился к духу, желая, чтобы он подтвердил мои слова.
Увы, он исчез. Он оставил меня, не сказав ни единого слова, даже простого «до свидания». Меня так обидела его черствость, что я разрыдался, и дядя Джон повел меня домой.
Зайдя в свою комнату, я обнаружил, что Джонс был совершенно прав. Я, оказывается, действительно не надел брюк. Они по-прежнему висели на спинке кровати. Очевидно, не желая задерживать гостя, я о них забыл.
Таковы, друзья мои, фактические обстоятельства дела, которые — как скажет каждый доброжелательный и здравомыслящий человек — невозможно истолковать превратно и клеветнически.
Но невозможное все же случилось.
Отдельные личности, — повторяю, отдельные, — оказались неспособными понять простую цепь изложенных мною событий иначе как в ошибочном и оскорбительном свете. На мою репутацию брошена тень, — и кем же? — моими родственниками, людьми одной крови и плоти со мной.
Но я не злопамятен, и лишь для того, чтобы восстановить истину и отмести незаслуженные обвинения, я выпускаю в свет этот отчет о подлинных событиях.
Told After Supper, 1891
перевод М. Колпакчи
ГЕРМИНИ КАВАНАХ
Ирландско-американская писательница. Наибольшую известность приобрела благодаря книге «Дарби О’Гилл и добрый народ» («Darby O’Gill and the Good People»), рассказ из которой включен в настоящую антологию.
Гермини Каванах (в девичестве Мак-Гибни, в первом браке Темплтон) родилась в Ирландии, в Лонгфорде, в семье офицера. Скромная и непритязательная, Гермини Каванах не стремилась к карьере профессионального литератора, однако на протяжении многих лет писала прозу и пьесы. Ее прозаические произведения увидели свет в 1903 г., когда она во второй раз вышла замуж и переехала в США. Книгой, которая сразу же завоевала признание читающей публики, стал сборник рассказов «Дарби О’Гилл и добрый народ», впервые опубликованный в нескольких номерах влиятельного американского журнала «Мак-Клюр мэгезин». Отдельной книгой они были напечатаны в 1932 г. Действие рассказов происходит на рубеже XIX–XX вв. в сельской Ирландии, а тема большинства из них — соседство простых крестьян и героев ирландского фольклора — лепрехаунов, паков и фэйри, которое Гермини Каванах описывает с мягким юмором. Мир ее героев весьма прост и незатейлив, недаром в предисловии она уверяет читателя в том, что не придумала истории о Дарби и его односельчанах, а всего лишь слово в слово, ничего не меняя, записала рассказы некоего Джерри Мёртаха, родственника Дарби. Однако при всей его простоте и незатейливости этот мир абсолютно проницаем для фантастических существ. С другой стороны, его обитатели могут столь же свободно проникать в мир волшебный. Отношения между смертными и духами складываются едва ли не идиллические: король лепрехаунов Брайан Коннорс, явившийся из потустороннего мира, вступает в религиозно-философские диспуты с местным священником отцом Кэссиди и зачастую побеждает своего оппонента, а тот затем вполне серьезно спрашивает себя, не может ли королю лепрехаунов быть даровано спасение. Смертные и духи вполне способны уважать и ценить друг друга, а конфликты между ними напоминают взаимное беззлобное подтрунивание добрых соседей, как это происходит в рассказе «Дарби О’Гилл и лепрекон». Вся эта идиллия разворачивается на фоне живописных ирландских пейзажей. Любопытно, что для речевых характеристик героев Гермини Каванах использует трудный для понимания ирландский диалект английского, усиливая тем самым фольклорный колорит.
В 1926 г. Гермини Каванах выпустила отдельной книгой продолжение полюбившегося читателю цикла «Пепел давних желаний и другие рассказы о Дарби» («Ashes of Old Wishes and Other Darby O’Gill Tales»). В 1959 г. Уолт Дисней снял по мотивам рассказов о Дарби популярный фильм «Дарби О’Гилл и маленький народ» («Darby O’Gill and the Little People»).
Поселившись в США, писательница стала интересоваться историей Америки и с сочувствием следить за судьбами ее коренного населения. Событиям войны между Севером и Югом посвящена пьеса Гермини Каванах «Сержант-знаменщик» («The Color Sergeant»), а драме индейских племен США — пьеса «Индеец-чероки, Быстрое Крыло» («Swift-Wing of the Cherokee») (обе написаны в 1903 г.).
Дарби О’Гилл и лепрекон
Весть о том, что Дарби О’Гилл провел пол года у доброго народа, распространилась быстро, широко и едва ли не повсеместно.
Целая толпа немедленно собиралась вокруг Дарби на ярмарке, на соревнованиях по ирландскому хоккею[205] или на рынке, припирала его к какой-нибудь удобной стенке, а потом мужчины, женщины и дети, в благоговейном удивлении, раскрыв рты и выпучив глаза, часами осыпали вопросами Дарби — смелого, напускавшего на себя таинственность.
Однако эти публичные выступления Дарби неизменно заканчивал одинаково:
— Никогда не связывайтесь, не якшайтесь и не водитесь с фэйри![206] Вот идете вы себе ночью по тропинке мимо какого-нибудь волшебного холма, вокруг ни души, и вдруг слышите скрипки, или волынки, или пение, мелодичное да благозвучное, или топот танцующих ножек, — так даже голову в ту сторону не поворачивайте, прочитайте молитву и отправляйтесь своей дорогой. Радости, которые разделит с вами добрый народ, горьки, а от его даров на душе тяжело.
Так и повторялось из раза в раз, пока однажды на рынке, возле коровьего загона, Мортин Каванох, школьный учитель, — раздражительный, брюзгливый старикашка, — не опроверг мнение Дарби самым решительным образом.
— Погоди-ка, погоди-ка, Дарби, — ехидно протянул он, ухватив Дарби за воротник. — А про волшебного крошку башмачника, лепрекона,[207] ты что, забыл? Не станешь же ты спорить, что поймать лепрекона — удача из удач! Если не сводить с лепрекона глаз, то он признает себя твоим пленником, и, пока ты не спускаешь с него взгляд, можешь делать с ним что хочешь: в обмен на свободу он исполнит три любых желания.
Тут Дарби снисходительно и надменно улыбнулся и проговорил, устремив взгляд в пустоту, над головами собравшихся:
— Упаси тебя Господь, честный человек, требовать что-нибудь у лепрекона! Пообещать-то он пообещает, но потом как начнет плутовать, да шутки над тобою шутить, да еще столько условий нагородит до исполнения желаний, что ты в его обманах увязнешь, точно в болоте, будь ты даже мудрее всех на свете!
Прежде всего, если хоть на мгновение отведешь взгляд от волшебного башмачника, и ахнуть не успеешь, а его уже и след простыл, — поучал Дарби. — Батюшки, а потом, если он даже и исполнит три твоих желания, все равно тебе от них толку мало, ведь стоит рассказать кому-нибудь о лепреконе — и желания растают как снег. А если в тот же день произнести вслух четвертое желание, те три, что пообещал исполнить лепрекон, рассеются как дым, были — и нет их. Так что послушайте моего совета, не связывайтесь, не якшайтесь и не водитесь с фэйри!
— Это точно, — поддержал Дарби верзила Питер Мак-Карта. — Вот было дело, шел как-то Барни Мак-Брайд майским утром на раннюю службу, заприметил под изгородью лепрекона — тот знай себе орудует шилом да иглой — и поймал его. «Возьми-ка щепотку моего табачку, Барни, агра»,[208] — сказал лепрекон и с этими словами протянул ему крошечную табакерку. Но едва незадачливый Барни наклонился взять понюшку, как этот маленький мерзавец запустил табакерку прямо ему в лицо. И пока бедняга чихал и моргал, лепрекон одним прыжком взвился в воздух и затерялся в камышах.
