Нина Калитина - Музеи Парижа
С XI века до н. э. Египет вступает в полосу упадка. В условиях почти не прекращающихся войн, внутренних распрей оскудевает земледелие и торговля, Не строятся больше огромные архитектурные комплексы, рельефы повторяют образцы Нового царства, дорогой камень заменяется более дешевой бронзой. Виртуозная передача одежды, украшений, обращение к инкрустации не могут возместить утрату монументальности. Такова статуя ливийской царицы Каромамы (около 860 года до н. э.).
Западноевропейская скульптура XII-XVIII веков. Начиная со средневековья скульптура в Лувре показывается отдельно от живописи. Это нарушает целостное представление об искусстве той или иной эпохи, однако имеет свое оправдание. Зрителю не приходится переходить от одного вида искусства к другому, пользующемуся иными приемами и средствами. Сосредоточив внимание только на скульптуре, зритель легче улавливает эволюцию стилей, почерк ваятеля.
Скульптура находится в галерее первого этажа, вытянувшейся вдоль Сены, и в примыкающем к ней павильоне, построенном в годы Второй империи. Только один зал Гудона «затерялся» во втором этаже среди мебели и ковров.
Средневековая пластика в Лувре не производит такого сильного впечатления, как египетская или греческая. Для того чтобы проникнуться очарованием средневековья, гораздо лучше в том же Париже посетить Сент-Шапель, Сен-Жермен де Пре или Нотр- Дам, где скульптура выступает в органическом единстве с архитектурой и живописью. Кроме того, есть в Париже музей средневекового искусства – Клюни, музей слепков. А в Лувре можно найти лишь небольшие фигурки святых или ангелов, дающие весьма «отдаленное представление о скульптурных симфониях Шартрского или Реймского соборов. По мере приближения к эпохе Ренессанса луврское собрание становится богаче и разнообразнее. К концу XIV века относятся, например, выразительные портретные статуи Карла V и его жены Жанны Бурбонской, изображенных в виде святых Людовика и Маргариты. Признаки святости, идеализация отсутствуют в этих реалистических произведениях. На зрителя смотрят конкретные люди со всеми присущими им особенностями, легкие скользящие улыбки придают лицам мягкость, человечность.
Большой эмоциональной выразительности достигает бургундский мастер XV века, создавший надгробие Филиппа По. Сейчас разве что специалисты-историки вспоминают бургундского феодала Филиппа По, но его имя навсегда вошло в историю искусств благодаря таланту ваятеля. Запоминается не столько Филипп По, лежащий в полном боевом снаряжении на каменной плите, сколько поддерживающие эту плиту плакальщики. Их восемь, по четыре с каждой стороны. Они застыли в скорбном оцепенении. Тела едва угадываются за траурными одеждами, ложащимися на землю тяжелыми, ломкими складками. Лица почти не видны за низко опущенными капюшонами. В наклонах голов, жестах рук есть элементы театральности, которые придают сцене величественность и торжественность.
Надгробие Филиппа По. XV в.
Черты ренессансного мировоззрения с каждым годом все отчетливее проявлялись во всех жанрах французской скульптуры – в портретных бюстах, надгробиях, статуях. В этом легко убедиться, взглянув на произведения Мишеля Коломба (1430/31 – 1512), работавшего в Туре. Ваятель находит жизненные характеристики, помогающие воплотить новое гуманистическое представление о человеке. Он нередко использует мотивы итальянского Возрождения, но преломляет их по-своему (наиболее известной работой Коломба в Лувре считается рельеф «Битва св. Георгия с драконом»). Традиции Коломба продолжают крупнейшие французские скульпторы XVI века: Пьер Бонтан (1507 – около 1550), Лижье-Ришье (около 1500-1567), Жан Гужон (около 1510-1566/68), Жермен Пилон (1535-1590). Уроженец Лотарингии Лижье-Ришье, стремясь противостоять итальянскому влиянию, обратился к готическому наследию. Но, используя отдельные образы и приемы прошлого, скульптор насыщал свои работы такой страстной верой в силу человека, которая была незнакома средневековым мастерам и могла возникнуть только в эпоху Возрождения.
Иначе чем Лижье-Ришье отнеслись к итальянскому влиянию Жан Гужон и Жермен Пилон. Они не отмахивались от него, а своеобразно переплетали итальянизмы с французской традицией, создавая некий новый художественный сплав. О произведениях Гужона мы уже упоминали, рассказывая о фасаде Лувра и зале Кариатид. Современники сравнивали Гужона с Фидием, утверждая, что в его руках оживает мрамор. Действительно, подвижное жизнерадостное искусство Гужона является истинным детищем французского Возрождения. Ваятель влюблен в тело человека, не прикрытое тяжелыми доспехами или монашеским одеянием. В статуе Дианы (1558-1559) он прославляет его красоту. Исследователи спорят об авторстве статуи; высказываются разные мнения и о прототипе Дианы (существует предположение, что скульптор изобразил Диану де Пуатье, фаворитку Генриха II), но, как бы там ни было, статуя богини-охотницы остается одним из лучших образцов французской пластики XVI века. Гужону бесспорно принадлежат выставленные в Лувре рельефы с фонтана Невинных (1547-1549), построенного Леско. Несколько манерные нимфы, тритоны и нереиды резвятся в воде. Легкие ткани, облегающие фигуры тонкой паутиной складок, усиливают ощущение музыкальности, подчеркивают ритмическое начало.
Ж. Гужон (?) Диана-охотница. Фрагмент. XVI в.
Работам Гужона по стилю близка группа «Трех добродетелей» Жермена Пилона (около 1560). Мраморные девы, напоминающие трех граций античности, несут на головах урну для сердца Генриха II. Группа, заказанная супругой покойного короля Екатериной Медичи, предназначалась для печального обряда (напомним, что традиция отдельного захоронения тела, внутренностей и сердца установилась во Франции в средние века). Но решительно ничто не говорит нам об этом. Юношески стройные тела, красивые лица утверждают радость земного бытия. Однако в дальнейшем ощущение спокойной уравновешенности почти исчезает из творчества Пилона. Выступивший позднее Гужона, он более чутко реагировал на веяния времени. Страна была охвачена волнениями крестьян и горожан, не прекращались дворянские междоусобицы, шли войны католиков и гугенотов. Все это губительно сказывалось на положении народа. Исполненные Пилоном портреты королей говорят об их властности и жестокости. Бронзовая статуя кардинала Рене де Бирага с его гробницы (около 1583) воссоздает облик человека умного, но грубого и деспотичного. Даже молитва не смягчает выражения его лица. Как далеко ушел Пилон от легкости и игривости Гужона!
Ж. Пилон, Статуя Рене де Бирага. Фрагмент. Ок, 1583 г.
Велики достижения французских скульпторов XVI века, но их оцениваешь как-то иначе после того, как посмотришь произведения Микеланджело (1475-1564). Лувр – единственный музей мира (кроме итальянских), где находятся столь значительные работы знаменитого флорентийца. Речь идет о статуях рабов (около 1513), названных Ромен Ролланом «самыми совершенными творениями Микеланджело». В 1505 году скульптор прибыл по приглашению папы Юлия II в Рим и получил заказ на папскую гробницу. В его сознании возникла идея грандиозного мавзолея, украшенного более сорока скульптурами. Но пока мастер обдумывал проект, искал материал и исполнял некоторые статуи, папа охладел к заказу. Гениальный замысел остался неосуществленным. О том, каким могло быть это удивительное сооружение, говорят лишь «Моисей» в римской церкви Сан-Пьетро ин Винколи и «Рабы» во флорентийской Академии и Лувре. Микеланджело подарил последних Роберто Строцци, эмигрировавшему во Францию. Затем «Рабы» неоднократно меняли своих владельцев (Генрих II, Монморанси, кардинал Ришелье и другие). В годы Великой французской революции они попали в Лувр.
Человек всегда был героем Микеланджело. Но в разные периоды мастер видел в нем то победоносного борца, то ослабшего в борьбе титана. В таком различном подходе к образу сказывался уже надвигающийся кризис ренессансного мировоззрения, пошатнувшаяся вера в торжество светлого, гуманистического начала. Луврские «Рабы» подтверждают эту мысль. Один из них пытается освободиться от сковывающих пут. Он резко поворачивает голову, мышцы рук, груди и спины наливаются силой, но уже в нижней части фигуры движение ослабевает, тело (если посмотреть на него справа) кажется бессильным. Бунт кончается поражением. Второй раб не способен протестовать, он умирает. А вместе с тем его молодое тело так совершенно, закинутая за голову и согнутая в локте рука так сильна, а грудь так широка, что мысль о смерти на первый взгляд как бы отступает под напором жизни. Но голова с закрытыми глазами склоняется на плечо, руку сводит судорога, а ноги подгибаются, не могут выдержать отяжелевшего тела. И все же, несмотря на то, что человек повержен, его образ исполнен величия и пластической красоты. Фигуры развернуты фронтально и стоят в Лувре у стены с двух-сторон от входа в зал. Но надо обязательно посмотреть на них с разных точек зрения. Тогда они оживают. Повороты головы, торса, жесты рук раскрывают новые грани образов. Они воспринимаются не статично, а в движении, разворачивающимися в пространстве. Такими Микеланджело видел их в мраморном блоке, постепенно освобождая из каменного плена.
