Николай Воронин - Владимир Боголюбово Суздаль Юрьев-Польской
Так в резном уборе Георгиевского собора не только получила ясное выражение прогрессивная историко-политическая концепция, но и резко усилились народные русские черты. Они сказались в фольклорном переосмыслении образов звериной орнаментики, в сказочной фантастике бесконечно разнообразного узорочья, которое своим обилием едва не затмило назидательные задачи, поставленные князем перед мастерами. Во всем этом, как и в изменении самой архитектуры храма, в особенности в его примечательном, свободном от хор и светлом интерьере, нельзя не видеть отражения вкусов и художественных идеалов народа, горожан, приобретавших все большее значение в жизни Руси XIII столетия.
Вопрос о мастерах, создавших Георгиевский собор — это подлинное чудо искусства, — волновал уже старых летописцев. Один из них, прочитав надпись под композицией «Распятия», что этот «крест» поставлен Святославом, вывел отсюда заключение, что сам князь и был мастером! Конечно, это догадка летописца, но Святослав, вероятно, имел большое влияние на разработку замысла своего собора. Он много повидал на своем веку — был в Новгороде Великом, воевал в Прибалтике, княжил в Переславле-Южном, совершил поход на болгар. По мнению другого летописца, знавшего легенду о привозе в XII веке белого камня во Владимир из земли болгар, автором Георгиевского собора был болгарский мастер. То, что мы знаем теперь о владимиро-суздальской архитектуре, позволяет твердо ответить на вопрос о мастерах последнего памятника этой блистательной художественной школы. Их искусство столь органично наследует и развивает традиции XII столетия, оно столь прочно связано со всей русской культурой предмонгольской поры, что сомнения в том, что в основном это были русские, главным образом владимиро-суздальские мастера, не возникает. В их руках, как и прежде, были разнообразные образцы — произведения русского и зарубежного прикладного искусства, ткани, миниатюра и др. Но теперь не их обилие создавало поразительное богатство и единство сложнейшего по замыслу резного убора храма. Секрет его идейной полноты и художественного совершенства заключался в стремительном творческом росте народных мастеров, мысль и память которых были насыщены глубоко освоенным и претворенным опытом их предшественников и современников. Расчет показывает, что над исполнением «резной одежды» собора работало две артели. Одна, числом в 12 мастеров, резала горельефные фигуры, другая — числом 18–24 мастера — исполняла растительный орнамент. При этом за единством целого не скрывались индивидуальные манеры резчиков; анализ фигурных рельефов обнаруживает руку одиннадцати мастеров. Главный из них — Бакун — счел себя в праве оставить свой автограф на северном притворе.
Георгиевский собор был лебединой песней владимиросуздальского искусства. Через четыре года после завершения его убранства на Русь обрушились полчища монголов …
Вместо заключения
Вот и закончилось наше путешествие по древним городам Владимирской земли. Мы осмотрели столько памятников замечательных и разных, памятников семи столетий, что нельзя не сказать о самом важном в этом множестве впечатлений, полученных всего в четырех древнерусских городах.
Главнейшее место в этих сокровищницах русского искусства принадлежит прославленным памятникам зодчества, скульптуры, живописи и прикладного искусства XII–XIII веков. Перед нашими глазами прошли лучшие произведения владимирских мастеров от древнейшей постройки — церкви в Кидекше до их последнего творения — Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Их разделяет промежуток времени менее столетия. Но какой стремительный путь прошло за столь короткий срок это искусство, каждый шаг которого отмечен ценностями мирового значения! Причиной этого было то, что художественное творчество теснейшим образом связывалось с жизнью, с ее прогрессивными течениями. Владимир был ранним центром «собирания» сил Русской земли, союз сильной княжеской власти и горожан был основой этих, пусть обреченных и преждевременных, но передовых и дорогих народу устремлений. К единству звало русских князей и «Слово о полку Игореве», видевшее во владимирском князе Всеволоде III силу, способную возглавить объединение. Владимирское искусство служило этому народному делу своими могучими средствами. Владимирские мастера, выходцы из среды горожан, плоть от плоти и кровь от крови «мизиньных людей», которые, по свидетельству летописи, «уразумеша и яшася по правду крепко», были сознательными участниками развертывавшейся общественно-политической борьбы.
И не случайно, что именно владимирские «каменьщики», строившие при Андрее и Всеволоде, были особенно ненавистны боярской знати, видевшей в вышедших из народа художниках-самородках лишь холопов … В этих условиях архитектура теряла свою феодально-церковную ограниченность. Владимирские зодчие и каменщики видели в княжеских постройках и украшении городов и свое кровное дело. Строя храмы и дворцы, создавая и совершенствуя из десятилетия в десятилетие ансамбли городов и замков, они вкладывали в этот труд всю непочатую силу своего дарования, свои самобытные художественные вкусы. Под их нарастающим наплывом быстро растворялись и перерабатывались старые киево-византийские художественные традиции и творчески освоенный опыт романского искусства, нарастала светская не только феодальная, но и народная струя с ее тягой к человечности искусства, к праздничной украшенности и узорочью архитектуры, к коренному переосмыслению ее принципов и образа здания. Отсюда и идейная наполненность и художественное совершенство произведений владимирских мастеров. Пожалуй, ни одна архитектурная школа Руси XII–XIII веков не может равняться с Владимирской по богатству и различию образов, воплощенных в ее памятниках, по ясности выражения идейного содержания. Владимирское искусство развивалось в борьбе нового со старым, питалось этим новым, было передовым народным искусством. Эти качества владимирского искусства XII–XIII веков обусловили его непреходящую художественную ценность. Как подлинно классические произведения, его памятники волнуют и восхищают нас и теперь.
Стремительный прогресс владимирской художественной культуры как бы символизирует быстрый темп развития и высоту общего уровня культуры передовых центров Древней Руси. Можно утверждать, что если бы страшная катастрофа монгольского вторжения не разрушила этой культуры и не остановила ее роста, Русь шла бы в первых рядах европейской цивилизации и ход европейской истории был бы иным.
Но дело народа бессмертно, как бессмертен и сам народ. Поруганные завоевателями и опаленные огнем пожаров белокаменные храмы уцелели и стали символом этого бессмертия. Ими, как драгоценным и священным наследием, гордились и люди XIV–XV веков, когда возрождение Руси в борьбе с монгольским игом, в борьбе за национальное объединение нашло прочную опору во владимирской культурно-политической традиции. Она была основополагающей и в области искусства. Московские и тверские зодчие этой поры изучали владимирские постройки, перенимая высокое мастерство своих предков. Выдающуюся роль во владимирском наследстве сыграл Георгиевский собор. Его многосложный резной убор был и в идейном и художественном отношениях как бы завещанием владимирских мастеров их потомкам и преемникам. В нем была воплощена мечта об единой и могучей Русской земле, возглавленной сильным правителем; в нем была дана почти философская аргументация собирания Руси и помощи ему сил неба; его система подготовляла появление иконостаса. Зодчие Ивана Калиты обмеряли Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, чтобы по его образцу построить в 1326 году первый храм возвышавшейся Москвы — Успенский собор. Строители придворного храма Рождества, созданного в 1393 году в Московском Кремле в память Куликовской победы, приходили на берег Клязьмы, чтобы осмотреть указанный им образец — дворцовый собор Боголюбовского замка. Вдохновенное искусство великого художника освобожденной Руси Андрея Рублева было многим обязано знакомству со скульптурной симфонией Георгиевского собора и росписью владимирского Успенского собора XII века. В канун образования Русского централизованного государства при Иване III во Владимир и Юрьев посылают В. Д. Ермолина для реставрации священных для Москвы памятников XII–XII! столетий, а псковские зодчие и приглашенный из Италии архитектор Аристотель Фиораванти едут во Владимир, чтобы изучить Успенский собор, указанный в качестве образца для нового Успенского собора Московского Кремля. Вплоть до XVII века мы слышим в русской архитектуре могучее эхо владимирского искусства то в повторении излюбленных деталей, то в композиции дворцовых или монастырских ансамблей с их переходами и сенями, восходящими в своем замысле в далекую древность — к дворцовым ансамблям Андрея Боголюбского и Всеволода III.
