Лоран Дойч - Метроном. История Франции под стук колес парижского метро
В доме № 9 бис по улице Жан-де-Бове мы видим часовню XVII века, зажатую современными зданиями — это напоминание о коллеже де Дорман, созданном в 1365 году.
Следуйте за мной до дома № 21 по улице Валет, и вы найдете там лестницу — реликт прошлого. Войдите во двор бывшего коллежа де Форте[61], основанного в 1394 году. В этой исторической бреши под открытым небом, в самом сердце Парижа перед вами предстанут безмолвие и сияние. И пролеты этой лестницы, которые устремляются наверх, не кончаются, порождают в вас желание ускользнуть от мира… Именно это сделал однажды ученик Жан Кальвин, подвергшийся преследованиям за ересь. Самый знаменитый школяр этого коллежа пробрался на крыши, чтобы сбежать в Женеву, где он выработал свою реформистскую теорию. По иронии судьбы, этот коллеж де Форте стал местом зловещего рождения контрреформистского движения — созданной в 1572 году пресловутой Священной лиги герцога де Гиза, подстрекательницы Варфоломеевской ночи.
Враждебный этому радикализму коллеж Сент-Барб был известен своим свободомыслием: здесь преподавали дисциплину, не очень популярную сегодня, — логику. Коллеж находится на улице Валет, он поглотил бывший коллеж Кокре, знаменитый тем, что здесь учились ренессансные поэты Жоашен дю Белле и Пьер де Ронсар.
В 1229 году, когда Филипп-Огюст мертв уже шесть лет, Людовик VIII мертв уже три года, а Франция живет при регентстве Бланки Кастильской в ожидании совершеннолетия Людовика IX, в университете начинается бунт. У школяров той эпохи очень дурная репутация: эти молодые люди, которых принято считать элитой нации, нагоняют такой страх на парижских буржуа, что по вечерам улицы пустеют… Школяров обвиняют, иногда справедливо, что они воруют ради пропитания, похищают добропорядочных горожанок, чтобы удовлетворить свои низкие инстинкты, а при случае могут даже и убить. В попытке навести порядок епископ Парижский Гийом де Сеньоле угрожает отлучением от церкви тем, кто ходит вооруженным. Но университетским молодцам плевать на подобную анафему, и они весело продолжают свои проделки. Епископ гневается, он приказывает арестовать самых буйных, а других — изгнать, чтобы их повесили где-нибудь в другом месте.
В феврале 1229 года, в понедельник после карнавала, компания студентов наведалась за вином к одному кабатчику в пригороде Сен-Марсель. К концу вечера, изрядно напившись, они затевают с хозяевами оживленный спор о цене напитка, слегка накладной для их кошельков. Очень быстро дискуссия о деньгах перерастает в ссору, голоса повышаются, за словами следуют удары… Таверна вопит, она вопит так громко, что со всего квартала сбегаются крепкие мужчины. Настоящая битва разгорается между студентами и парижанами, она идет ночью и, в конечном счете, нехороших ребят довольно грубо прогоняют.
На следующий день униженные студенты приходят штурмовать пресловутую таверну в пригороде Сен-Марсель. Вооружившись палками, они громят все в этом заведении и проходят по улицам, грабя прочие лавки. Они нападают на всех, кто встречается им на пути, не различая пола. Они ранят и убивают горожан.
Скандал, вызванный этим вторжением, взволновал весь Париж и достиг ушей регентши. Она недвусмысленно берет сторону горожан и приказывает сержантам и лучникам «наказать студентов университета».
На студента больше всего похож другой студент, поэтому вооруженные стражники не стремятся найти истинных виновников: они весело устремляются к укреплениям и обрушиваются на школяров, которые там гуляют. Посланцы регентши убивают нескольких молодых людей, ранят других и грабят всех остальных.
Парижский университет сразу же приходит в негодование. Его привилегии уничтожены, его независимость поставлена под сомнение, его студенты подвергаются нападкам. Короче, поднята рука на само образование! Чтобы оказать давление на власть, мэтры и ученики используют новое средство: они прекращают свою деятельность. Учебный процесс прерывается, и школы пустеют. Слово «забастовка» появится только шесть столетий спустя, но уже речь идет о тяжелом конфликте, где никто не хочет уступать. Мэтры и ученики покидают Париж, чтобы преподавать и учиться в другом месте. Анже, Орлеан, Тулуза, Пуатье с радостью обращают себе на пользу великолепную репутацию парижского университета. Даже английский король Генрих III потирает руки, счастливый принять некоторых школяров, испытывающих сложности во французской столице.
Все закусили удила, никто не хочет сдаваться. В сущности, в этом нет ничего анекдотического. Университет борется за свои привилегии и независимость. Королевская власть хочет показать свою способность навести порядок. Проходят месяцы, Парижский университет остается пустой скорлупой.
«Надо уметь прекращать забастовки», скажет позднее Морис Торез. Что ж, проблема возникает уже в Средние века. К счастью, папа Григорий IX слегка расшатывает застывшую ситуацию. Он-то желает, чтобы Париж оставался центром обучения, в частности, религиозного. И он подталкивает стороны к переговорам, настаивает на этом. Со своей стороны, Людовик IX, юный шестнадцатилетний король, вступается за мать…
В конечном счете, Бланка Кастильская прекращает дуться и соглашается возместить ущерб школярам, пострадавшим от насилия лучников, возобновляет привилегии университета и обязуется добиться от парижских домовладельцев разумных цен на комнаты для школяров. Со своей стороны, епископ Парижский, аббаты Сент-Женевьев и Сен-Жермен-де-Пре, как и каноники капитула Сен-Марсель, клянутся в будущем уважать права мэтров и учеников университета. Эта старинная вражда «частного и общественного» за познание между церковью и светскими преподавателями на время завершается компромиссом, но соперничество существует и в наши дни.
Что до папы Григория IX, он соглашается признать дипломы, полученные студентами в Анже и Орлеане, при условии, что те немедленно возвращаются в Париж. С другой стороны, Святейший отец утверждает за студенческой корпорацией право голосовать за статуты, разрешает даже использовать оружие «прекращения» — забастовки — в случае, если школяр будет убит, а убийца останется безнаказанным. Более того, в булле «Parens scientiarum universitas»[62] от 13 апреля 1231 года понтифик окончательно признает юридическую и интеллектуальную независимость Парижского университета.
Ученики и профессора могут вернуться в Париж: забастовка продолжалась два года! Занятия возобновляются, а парижане в общем-то удовлетворены тем, что Латинский квартал ожил после столь долгого сна.
* * *В царствование Людовика IX, более известного под именем Людовика Святого, университет еще более расширяется. Ученый совет его покидает маленькую церковь Сен-Жюльен-ле-Повр, ставшую слишком тесной, и располагается в Сорбонне — там, где находится сегодня. Эта Сорбонна, от которой зависят теперь все факультеты парижского региона, изначально была просто одним из коллежей данного квартала, который был основан в 1257 году исповедником короля по имени Робер де Сорбон.
Чем объяснить этот потрясающий успех? Тем, что основатель этого коллежа был подлинным педагогом. Другие мэтры открывают коллежи, чтобы приютить бедных школяров с единственной целью набрать из них будущих священнослужителей или, по крайней мере, сделать их должниками своего ордена или могучего покровителя, который их принял. А Робер де Сорбон не хочет готовить слуг, преданных ему самому. Он постоянно думает о том, чтобы привить молодым интеллектуальные потребности, воспитать вкус к учебным занятиям.
В тот момент, когда прочие коллежи ведут войну с помощью теологических и философских дебатов, «сорбоннары», вооруженные аргументами до зубов, свое учебное заведение вручают в руки потомства: ведь даже сегодня, кто говорит «Сорбонна», тот говорит «университет»! Вот как один коллеж среди прочих, но отличный от прочих, затмил всех своих соперников.
ЧТО ОСТАЕТСЯ ОТ ПРЕЖНЕЙ СОРБОННЫ?
Слава Сорбонны быстро распространяется по всей Европе. Однако в XV веке это учебное заведение попало в руки церкви, которая, в конечном счете, признала университет лишь для того, чтобы полнее завладеть им. С появлением гуманизма возникли новые инакомыслящие коллежи. Сорбонна потеряла свое влияние, отторгая новые идеи точно так же, как некогда старая школа Нотр-Дам.
Событием, которым отмечены одновременно масштаб славы Сорбонны и начало ее упадка, стало создание в ее стенах в 1470 году первой французской типографии. Сорбонна стала орудием королевской и папской власти.
В XVII веке кардинал де Ришелье, довольно верный папе, предпринял попытку спасти сами основания Сорбонны. Он вложил значительные суммы, чтобы обновить герб старой школы. Сооружения, которые можно увидеть сегодня, датируются вовсе не эпохой ее создания, но периодом вмешательства Ришелье и тех, что произошли в XIX веке. Внутри часовни можно восхититься надгробием Ришелье работы скульптора Жирардона. Вокруг этой часовни, купол которой приказал воздвигнуть кардинал — его видно снаружи вместе с тремя этажами здания, типичного для классицистической эпохи — стоят только современные строения. От Средневековья не осталось ничего! На неровных булыжниках почетного двора все же виден белый пунктир, напоминающий о местоположении первоначального здания. Остатки старой Сорбонны погребены под этими камнями. Большие камины XIX века в стиле предположительного неоренессанса имеют целью напомнить о средневековых каминах. Увы, в ту эпоху реставрация не совпадала с реабилитацией.
