Лоран Дойч - Метроном. История Франции под стук колес парижского метро
На остальной территории Франции далекая королевская власть превращается в нечто расплывчатое и гипотетическое. Конечно, король — владыка, но как может утвердить свою власть перед лицом могущественных вассалов? Фактически, он располагает только весьма ограниченной военной силой и весьма средними финансовыми ресурсами. К счастью для его казны, он обладает целой сетью аббатств, которые являются мощной экономической и стратегической опорой — среди прочих, Сен-Жермен-де-Пре и Сен-Дени.
Гуго Капет рассчитывает на эту цель. Диплом, удостоверяющий принадлежность земель аббатству Сен-Мор-де-Фоссе (хранится в Национальном архиве), дает нам великолепное свидетельство 989 года ловкой стратегии короля по отношению к церкви. Ибо ему необходима сила церкви, ибо с точки зрения чисто политической Гуго выглядит больше слабым, чем осторожным: это не суверен великих решений, не человек грандиозных проектов и решающих перемен. Главная забота короля Гуго — усидеть на троне, создать династию, которая заменит отстраненных от власти Каролингов. И вскоре его энергия вознаграждена: всего лишь через полгода после коронования он добивается права приобщить к трону единственного сына Роберта, очень быстро коронованного в Орлеане.
Если Гуго Капет работал ради будущего, то он восторжествовал. Династия Капетингов будет править с 987 по 1328 годы, затем побочные линии — с 1328 по 1848 годы, с перерывом на революцию и империю. Верно, Гуго на самом деле не преобразовал Париж, но его преемники сделают из него светоносный город.
ГДЕ ПОЯВИЛАСЬ ПЕРВАЯ ПАРИЖСКАЯ БИРЖА?
Чтобы открыть ее, нужно спросить себя, как пересекали Париж в Средние века. Несомненно, реконструкцией «дороги Карла Лысого» в конце X века мы обязаны сыну Гуго Капета Роберту Благочестивому. Мост был построен, чтобы заменить старинное римское сооружение, он быстро обветшал и постепенно был заброшен. Таким образом, в течение пятисот лет, единственная ось, пересекающая Париж, будет уже не прямой линией, но примет форму сломанного лука.
Главная ось правого берега оказалась перенесенной с улицы Сен-Мартен на улицу Сен-Дени, напротив этого нового перехода — от дворца Сите к престижному аббатству королей.
Этот большой мост получил название Пон-о-Шанж[44] с XII века, когда «менялы» устроились на нем, чтобы обмениваться долгами и заемными письмами различных сельских общин королевства, взятых у частных финансистов… Следовательно, именно на Пон-о-Шанж появилась первая парижская биржа!
Что до «пересечения Парижа», когда вы подниметесь по улице Сен-Дени, вы увидите на уровне больших бульваров великолепные ворота Сен-Дени, созданные по приказу Людовика XIV в 1672 году, на месте бывших городских укреплений. Сравнение со скромными воротами Сен-Мартен на том же уровне, в двухстах метрах к востоку, показывает преимущество этой средневековой оси над древней античной осью.
Забавно думать, что в течение пятисот лет Париж имел только два моста, по одному для каждого берега, и они не продолжали друг друга. Пришлось дожидаться XV века, чтобы появился еще один мост через Сену, идущий через остров Сите.
Четыре наших нынешних моста — это реконструкции XIX века. Знайте, что Пон-Нёф, законченный в 1607 году, это вовсе не девятый, а пятый мост Парижа, и он не самый новый, а самый древний, понятно?
XI ВЕК
АР-Э-МЕТЬЕ
Миф 1000-го года
Она очень красивая, эта станция Ар-э-Метье[45] со своим подводным обликом на манер Жюля Верна. Вся из сверкающей меди, она похожа на фантастическое средство передвижения, вынырнувшее из бреда эксцентричного ученого. Хотелось бы сесть на него ради долгого путешествия, которое увезет нас не только в другие места, но в другое время прямиком из времени нынешнего.
Несбывшаяся мечта, подземный корабль остается неподвижным. Нужно выбраться из него, оставить его, подняться по старому эскалатору с деревянными ступеньками и обойти вокруг Национальное хранилище искусств и ремесел на улице Сен-Мартен.
До революции здесь возвышалось приорство Сен-Мартен-де-Шан… Небольшая молельня, воздвигнутая на месте, где святой Мартин поцеловал и тем самым исцелил прокаженного, была преобразована в часовню, которая переместилась отсюда, чтобы появился крупный монастырь в XI веке. Он находился на пересечении нынешних улиц Сен-Мартен, Вербуа, Монголфье и Байи.
Но вернемся в 1000 год… Кругленькая дата, которая не слишком уж взволновала жителей королевства. Правда, в некоторых церквах Парижа мрачные аббаты возвещали неизбежный приход антихриста… В некотором смысле, это были Пако Рабанн[46] той эпохи. Но просвещенные теологи противопоставляли этим наивным верованиям истину текстов и убеждение, что никто не может знать день и час конца мира.
В сущности, 1000 год вовсе не был периодом страшного возбуждения, достойного Писания и Страшного суда. Миф о тысячном годе сделали популярным во Франции XIX века романтики и такие историки, как Жюль Мишле, которые желали видеть в средневековом христианстве эпоху страстной пылкой веры, период потрясений, когда человек оказывался не в состоянии контролировать свои эмоции.
Как бы то ни было, тысячный год был эрой религиозного рвения, освященного обновлением церкви. Укрепленный доверием верующих, папский престол чувствовал, что у него вырастают крылья в стремлении реформировать ритуалы, которые он осуждал. До сего времени, надо сказать, церковь была полностью включена в феодальную систему: религиозное и мирское переплеталось теснейшим образом, заботы епископа совпадали с интересами аристократии во всем, что касалось управления землями, привилегий и бенефиций, взимания налогов… Короче говоря, духовное сливалось со светским. Еще важнее, что церковные должности доставались вельможам, которые не имели никакого религиозного призвания, но считали церковные должности наследственным достоянием, предназначенным младшему члену семьи.
Для Рима и истинных христиан пришло время очистить церковь от злоупотреблений и обрести дорогу к Богу. Рим не желал больше быть игрушкой баронов и знатных сеньоров… Отдайте Богу богово!
Эти новые веяния материализовались в Клюни, бенедиктинском аббатстве в Бургундии, которое желало избавиться от всякого мирского господства и признавало власть только одного папы. Двух самых известных монахов в этой битве за чистую бескомпромиссную духовность звали Рауль Глабер и Адемар де Шабанн. Эти клюнийские персонажи всплыли в годы войн и вторжений, чтобы убедить народ Франции отдаться в руки Божии ради обретения мира и ради спасения человечества.
Со своей стороны святые отцы всегда побуждали верующих обогащать эти новые монастыри, убежища истинной веры, которые расцветают почти повсюду во Франции и в других странах Европы.
Устав, утвердившийся в Клюни и в его владениях, был уставом святого Бенедикта: иными словами, молитва, письмо, пение, переписывание рукописей — физический труд, необходимый для воспитания смирения, получил меньшее значение в сравнении с занятиями духовными. Клюни позиционировал себя как храм познаний и интеллекта.
Эта мощная конгрегация, стремившаяся взять в свои руки судьбы духа и человеческой совести, позднее укоренится в Париже. Монастырь Сен-Мартен-де-Шан будет включен в клюнийский орден в 1079 году.
Здесь во славу Господа клюнийское просвещение воссияет над Парижем и благочестивыми прихожанами.
Но прежде этого «возрождения» церкви обнаружились серьезные разногласия между ней и короной. Так, сын и преемник Гуго Капета Роберт II навлек на себя молнии Святого престола по причине несколько бурной личной жизни.
Все начинается, когда по чисто политическим причинам и по приказу отца Гуго принц Роберт женится, в возрасте шестнадцати лет, на «старой» Розалии, которой тридцать три года. Она вдова графа Фландрского и дочь короля Италии. Все это делается, чтобы получить в приданое графство Понтьё, которое, таким образом, присоединяется к королевским владениям.
После довольно тусклого супружества, которое, однако, длится около десяти лет, Роберт встречает, наконец, идеальную женщину: ее зовут Берта, ей тридцать два года, она вдова графа Блуасского, и у нее куча ребятишек… Эта женщина, настолько ослепившая двадцатишестилетнего молодого человека, является дочерью короля Бургундии и Прованса — деталь, несколько осложняющая ситуацию, ибо ее мать — сестра короля Лотаря, последнего из Каролингов. Благодаря разнообразным союзам, она представляет собой троюродную тетку неугомонного Роберта… А церковь не шутит с браками между родственниками, хотя бы эти связи были столь удаленными и неочевидными. Тем хуже, едва вступив на трон, Роберт отвергает Розалию и находит услужливого архиепископа, который освящает его союз с дорогой Бертой.
Молодой папа Григорий V продолжает гневаться: король франков своим браком бросает вызов папской власти и священным законам церкви! Чтобы показать свою покорность и слегка утихомирить страсти, Роберт посылает посла к понтифику со следующим недвусмысленным предложением:
