Андрей Балдин - Московские праздные дни: Метафизический путеводитель по столице и ее календарю
Прокл и Прокла — пара самая прочная.
Настоящее время, стоящее по колено в хляби ноября, и будущий, следующего года календарь требует прочности. Время еще не началось, это чаяние о нем: чтобы оно было прочно. Его готовят впрок; во всяком начинании должен быть прок — об этом напоминают тезки Прокл и Прокла. В этот день нужно сидеть дома и чинить сбрую и прочие предметы путешествия. Нет прока в дороге. На Прокла начиналась торговля зимней одеждой в Охотном Ряду. И тут были свои приметы: если ветер прибивает дым к земле, торг будет плохой, неприбыльный.
*В народе Введение было отмечено настроением некоторой повышенной ответственности (я погорячился с обвинением Москве в нелюбви к введенскому сюжету: тут другое дело, тут речь идет о воплощенной тайне — Москва умалчивает о тайне).
В этот день происходила проверка запасов перед зимою. Капусту подвешивали над землей, свеклу закапывали в кружок в песок.
В этот день в Москве происходили ярмарки. На Никольской улице торговали преимущественно платками, в Охотном Ряду — санями. Обязательны были подарки. Введение рассматривали как верную примету календаря: Введение в зиму. Введенье пришло — зиму привело. По этому празднику судили о всех грядущих зимних праздниках. Введение с морозом, все праздники будут морозны. С теплом — все теплые будут.
Обновляли сани. Особое внимание было саням молодых, тех, что женились за год, минувший с прошлого Введения. Сани им подбирались расписные, украшенные всем, чем только можно было их украсить. Муж «казал молодую». Казал — прежде невидимая, она теперь становилась видна.
Праздник имел в древности некоторые прототипы. У древних персов это был праздник огня. Ничего удивительного, в такую стужу и темень.
Введенье ломает леденье. Еще и оттепель. Общая сумятица и сомнение в природе.
Опять вспоминается Аустерлиц и в этот день взломанный лед.
*Введение: незаметный (один из главнейших), сложно читаемый праздник в храме, в настоящий момент отсутствующем. Что такое этот праздник, как праздновать такое?
Так же, многослойно, неявно; многажды человек в человеке, Бог в человеке, Богочеловек. На пятнадцать ступенек вверх.
Если ноябрь «Москводно», то эти пятнадцать ступенек суть первое над ним возвышение. Ненастоящее, невидимое, сочиненное, отложенное на будущее.
Во Введении предугадывается подъем к Рождеству; он не виден, но тайно ощущаем.
Его главный сюжет — подъем (невидимый в невидимое). Такова сумма рассуждений о празднике Введения.
Две башни
Увидел в календаре и решил, что подойдет. Буквально: о возвышении.
15 декабря родились двое великих строителей башен: в 1832 году Гюстав Эйфель, архитектор, строитель, автор проекта Эйфелевой башни в Париже; в 1907 — Николай Васильевич Никитин, ученый, конструктор, проектировщик Останкинской телебашни.
Парижане называли Эйфеля инженером вселенной.
Аполлинер: Эйфелева башня – лестница в бесконечность. Это вам не пятнадцать ступенек. Хотя мы еще посмотрим, у кого небеса выше.
Эйфелеву башню построили в 1889 году. Замысел был поставить сооружение вдвое выше египетских пирамид; он удался — изначальная высота составила 304 метра, после установки телевизионной антенны башня подросла еще метров на двадцать. Подъемник на башне работал без перерыва со дня открытия пятьдесят лет, до прихода фашистов в 1940 году. Тут он сломался, и так, что гитлеровцы не смогли его починить. Привозили своих мастеров, и те не разобрались (а может, не захотели, фашисты иным немцам также были поперек горла). И только когда Париж был освобожден, появился местный подъемных дел мастер, подул, поплевал, и лифт заработал.
Никитин участвовал в проектировании главного здания МГУ, а также хорошо узнаваемой «московской» высотки (Дворца науки и культуры) в Варшаве.
Московские высотки: интереснейшая, не раз отмечаемая метафизиками «вертикальная» тема. Они идут по кругу — что означает их громоздкий циферблат? Но это не декабрьская, не введенская, скорее, летняя тема.
Декабристы и «граф Нулин»
14 декабря 1825 года.
…О восстании декабристов пророчествовали многие. Само это восстание было в известном смысле проектно (подходило по сезону? указывало на будущий «свет»; в самом деле, было бы интересно в качестве попутного упражнения рассмотреть это событие как некий — жестко представленный — «пророческий», декабрьский проект).
Почему-то в эти числа декабря являются одна за другой российские конституции — разных, порой полярных политических эпох. Закон (поверх-политический) приходит на ум: сегодня, 14 декабря, как раз пророк Наум.
Наверное, после ноябрьских хлябей и пустот, после безвременья календаря обозначается понемногу некая структура (конституция сознания). Разве не так? На дворе самый «конституционный» сезон. Время политических пророчеств, масштабных утопий.
Декабрь и за ним новый год — будущее время заметно приблизилось; самое время заявить его чертеж.
В этом смысле декабристы были календарно уместны.
Другое дело Пушкин: какой из него тогда вышел пророк? Что такое Пушкин в декабре 25-го года? Мы знаем, как он в тот год переменился, «округлился», обрусел, заново поверил в Бога. И тут этот бунт, выступление на Сенатской. Совпадают ли Пушкин и декабрьский «конституционный» бунт? Позиция поэта представляется противоречивой или не до конца расшифрованной. Его участие-неучастие в выступлении декабристов не раз было рассмотрено и истолковано. Чаще вспоминают зайца, перебежавшего суеверному поэту дорогу в Петербург, после чего Пушкин поворотил назад и проч.
Странная история с зайцем. То ли Александра Сергеевича оправдывают задним числом, то ли сам он запускает легенду, чтобы как-то выйти из той противоречивой ситуации, в которую попал.
Еще непонятнее в этом смысле «Граф Нулин», поэма, написанная в эти декабрьские дни. Пушкин называл «Нулина» карикатурой на Тарквиния, попыткой выстроить (высмеять), поставить вверх ногами всю европейскую, римскую историю. Фабула противуистории проста. Вместо того чтобы согласно классическому сюжету отдаться Тарквинию, Лукреция, по замыслу А.С., отвешивает ему пощечину. История Европы идет по другому пути.
Почему этот комикс появляется у Пушкина именно в эти дни?
Пушкин пишет «Графа Нулина» точно в дни восстания. По сути, он смеется над поклонением соотечественников перед Римом (Европой), пишет поэму о появлении в России очередного русского «римлянина» (приехавшего из Парижа балбеса Нулина) и о его конфузе на родине. Что это? В Петербурге друзья Пушкина — республиканцы, европейцы, новые римляне, русские Бруты поднимают бунт, а тут (на них?!) карикатуры!
И — охота. Пора, пора! рога трубят; Псари в охотничьих уборах Чем свет уж на конях сидят, Борзые прыгают на сворах. Это что, намек на Сенатскую? Написано синхронно с петербургским выступлением.
Мало этих псарей: героиня, которой еще предстоит влепить пощечину Тарквинию (Нулину), начинает день с того, что пытается читать французский роман — Наталья Павловна сначала Его внимательно читала, Но скоро как-то развлеклась Перед окном возникшей дракой Козла с дворовою собакой И ею тихо занялась. А это как понимать? Что означают эти низменные видения? Какие драки, когда на площади перед Сенатом восставших окружили войска? Со стороны Исаакиевского собора выдвинуты пушки — там нет еще собора, а есть только котлован под собор, полный грязи и слякоти. По контуру площади сошлась черная кайма, толпа петербургского народу. Кругом мальчишки хохотали. Меж тем печально, под окном Индейки с криком выступали Вослед за мокрым петухом; Три утки полоскались в луже; Шла баба через грязный двор Белье повесить на забор; Погода становилась хуже: Казалось, снег идти хотел…
Случайны ли эти «синхронные» зарисовки? Пророчество это или печальные интуиции, или просто в сторону отведенный взгляд поэта? Но даже и в этом случае, при взгляде в сторону следует признать его удивительное «зрение», нечаянно проницающее сотни верст окрест, видящее невидимое. Только вряд ли это простой взгляд в сторону: Пушкин знал о дне выступления, и было тронулся в столицу, но его развернул с дороги тот странный заяц.
Охота. Удивительная получилась охота, за зайцем-словом.
Перевернутое равенство восстания и дворовой драки; петербургские римляне получают пощечину, мы смеемся над «Графом Нулиным».
Пророчество состоялось; его содержание читается еще отчетливее на фоне спора двух пространств, петербургского и ему противоположного, русского. Точнее, петербургского пространства и русской прорвы, которая вовсе не знает регулярного пространства. Такова скрытая геометрия поэмы: мы наблюдаем противопоставление провинции Петербургу, вольное или невольное. Можно предположить, что примерно таков был народный, во всю ширину России развернутый фон петербургского декабрьского события — дворовый, залитый по колено грязью, с петухами и собаками и бельем на заборе. Пушкин, хотел он того или нет, озвучил этот «народный» фон, обозначил бесконечное расстояние выступавших на Сенатской площади от народа.
