Михаил Талалай - Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках
В Салониках для левкороссос, то есть «белых русских» (преимущественно военных Добровольческой армии, а также казаков и их семейств), был отведен бывший лагерь Союзнических войск, который с тех пор стали называть Русским лагерем.
Сначала жителей лагеря окормляла маленькая домовая церковь во имя св. Димитрия Солунского при Русской лечебнице, возведенной еще до революции на средства российского правительства и на пожертвования афонских обителей. Служили в этом храме иеромонахи Пантелеимоновского монастыря.
Больничная церковка была совсем уж мала, и эмигранты мечтали об устройстве приходского храма. С конца 1920-х годов об этом стала хлопотать инициативная группа. Вскоре было получено благословение от Солунского владыки, в митрополию которого вошла новая община, и в 1929 году Комитет лагеря выкупил один из бараков.
Церковь, освященную во имя св. Николая Чудотворца, украшали всем миром: беженцы, например, отдавали увезенные из России иконы. Очень много образов пожертвовали, конечно, святогорцы. С их помощью была укомплектована и библиотека (сейчас она в Русской богадельне в Афинах). В 1930-х годах Русскую лечебницу муниципализировали, но убранство домовой Димитриевской церкви, некогда собранное афонцами, удалось перенести в храм Св. Николая (тогда же ему было присовокуплено посвящение и в честь св. Димитрия Солунского).
Таким образом, одной из главных особенностей прихода явилась тесная, даже зримая, связь с русским монашеством на Афоне, заботившимся по мере сил о своих соотечественниках на чужбине. Настоятелями здесь часто служили святогорцы. Андреевский скит пожертвовал облачение для клира, Ильинский – большой храмовый образ св. Димитрия. Главным же украшением церкви стал великолепный иконостас, исполненный на Афоне в начале XX века и подаренный Пантелеимоновым монастырем: прежде он украшал его кладбищенскую церковь. В состав резного, с позолотой, иконостаса входят преимущественно образы русских святых – Серафима Саровского, Феодосия Тотемского, Сергия Радонежского, Варлаама Хутынского, Зосимы и Савватия Соловецких.
Позднее к храму была пристроена изящная колокольня, возведенная по рисунку прихожанина А. Г. Белофастова. Главный колокол в шесть пудов, отлитый некогда в Ростове-на-Дону, прислала афонская келлия Св. Николая Чудотворца, именуемая Белозеркой. В конце 1950-х годов в правой части зала был устроен Кос-модамиановский придел, с небольшим иконостасом, опять-таки святогорской работы. А значит, эта солунская церковь в какой-то мере и афонская…
В 1968 году Русский лагерь разобрали: в Харилау началось массовое жилое строительство. Многие эмигранты к тому времени перебрались в другие районы города, а то и в иной мир. Оставшихся переместили в специальный дом-общежитие, достаточно удаленный от церкви. Первое поколение левкороссос уходило, их дети легко эллинизировались в православной стране; жизнь русского прихода стала угасать. Перестал петь некогда именитый хор. Когда в конце 1980-х годов Солунская митрополия назначила настоятелем греческого священника, службы на славянском прекратились.
Горожане до сих пор, однако, именуют церковь в Харилау «экклезия руссики», то есть русская церковь. Надолго ли?
Живая Византия
Уже много сказано о том, что мы, русские, должны быть особенно признательны Византии, из рук которой нам дан величайший дар – весть о Христе. Византия, вместе с Евангелием и церковным богослужением, вошла в нашу душу, плоть и кровь, стала родной.
Говорят, что Византия умерла, что ослабевшая страна исчезла под натиском турок. Но мне кажется, что она живет, в иных формах и олицетворениях, и живет не только на Небесах. Утратив свои политические структуры, она возрождается всякие воскресные и праздничные дни за Божественной литургией, во всех храмах всех Православных Церквей. И пусть службы идут не на греческом – Восточная империя всегда и охотно вводила богослужения на местных языках. Теперь, когда официального византийского подданства нет, мы можем считать себя, в соответствии с нашей верой, немножко византийцами – вспомним, что до недавних времен наша Церковь именовалась Греко-Российской, а западные путешественники, в прошлом о нас писавшие, называли нашу религию просто греческой.
Существуют расхожие стереотипы о византийском коварстве, о византийском упадничестве. Не хочу быть участником старых и новых дискуссий, но думаю, что эту удобную теорию разработали на средневековом Западе, с завистью смотревшем на цветущую восточную державу и искренне желавшем ее гибели. Можно ли сравнить утонченный Царьград начала второго тысячелетия с современным ему Парижем и даже Римом? О каком декадансе может идти речь? Только о таком, который оправдывал грабительские походы крестоносцев на Восток. Гуляя по сказочно богатой Венеции и видя там и сям византийские иконы, скульптуры, нельзя не вспоминать о Четвертом крестовом походе, организованном хищными венецианцами против своего культурного средиземноморского соседа. Орды рыцарей со всей Европы, с крестами на облачениях, желавшие, по идее, освободить Гроб Господень, двинулись совершенно в другом направлении, штурмом взяли блестящий христианский город, осквернили и разграбили его храмы. Над цареградскими мощами святых сперва поглумились, а затем опомнились и стали сбывать их в европейские города. Вот кто в начале XIII века разорил страну, подорвал ее силы накануне яростного мусульманского натиска. Разбойники-европейцы и придумали миф о мрачной и нехорошей Византии – ради оправдания своих грабежей.
Впрочем, все это далекое прошлое, а Византия продолжает жить – и не только в богослужениях. Путешествуя по Средиземноморью, я обнаруживаю там и сям ее живые кусочки. Иногда они до сих пор отмечены ее символикой – двуглавым орлом, старшим братом нашего российского. Начнем со столицы, с Царьграда. Пусть Фанар, резиденция Патриарха, и похож на осажденную крепость, но его защитники не сдались, и на стене Георгиевского собора горделиво распростерла крылья имперская птица. И не правы те, кто считает, что местный «гарнизон» малочислен. Его глава по праву носит титул Патриарха Вселенского (и Нового Рима): под его омофором тысячи греческих, и не только, общин во всех уголках света – в Америке, в Азии, в Австралии, включая и Архиепископию православных русских церквей в Западной Европе, с центром в Париже.
А сам Афон! Это целая страна с византийским укладом и менталитетом: даже время здесь считают по-византийски. Над страной реет желтый стяг с двуглавым орлом, – целиком согласен с теми, кто называет Святую Гору «живой Византией».
Даже в Африке есть «Византия» – имею в виду Синайскую обитель. С ее окраинным для православной ойкумены положением и с ее особой судьбой, она сыграла роль хранителя святынь – не зря греки называют ее Южным Афоном.
Да простит меня инок Филофей, уверявший, что Второй Рим пал, и суливший нам Третий. Похоже, что говорил он больше о политике, а не о духовном, да и Москва Третьим Римом, кажется, так и не стала. Второй же, или Новый Рим, как титулуют его греки, – рядом с нами, в красках и очертаниях наших икон, в наших великопостных молитвах, в праздниках Торжества Православия, Покрова, Спаса Нерукотворенного.
И Светлое Воскресение Христово мы встречаем по византийскому календарю.
Афонское подворье в Петербурге
Своеобразный уголок Петербурга – Пески. Вроде бы до Невского пять шагов, а кажется – пять верст, ибо в Песках почила почти провинциальная тишь. Редко кто из посторонних забредет сюда: достопримечательностей тут почти нет. Главную местную святыню, храм Рождества Христова, как водится на нашей родине, сгубили, вырвав из Рождественских улиц их центр и обозвав осиротевшие проезды Советскими.
Редко кто здесь посмотрит заинтересованным взглядом на странную постройку, что стоит на углу 5-й Советской и Дегтярной и что век назад привлекала людей из самых отдаленных мест столицы. Тем более редки те, кто может узреть в ее обезображенных чертах бывший храм Божий. А об этом в первую очередь свидетельствует алтарная апсида, выходящая строго на восток, то есть на тротуар Дегтярной (помню, как долгое время вплотную к этой апсиде стоял пивной ларек: и не то чтобы безбожники хотели покуражиться, а просто отупели горожане).
Это ампутированное строение и есть Андреевское Афонское подворье в Петербурге, тот самый уголок Святой Горы, что воссоздавал в нашем городе ее традиции, дух, строгий устав. Забытое всеми (кроме посетителей Архива научно-технической документации, тут «сидящего») здание есть плод длительных трудов и хлопот, проделанных с тем тщанием и смирением, на которые способны лишь афонцы.
Первые шаги по устройству петербургского подворья относятся к середине позапрошлого века, когда известный археолог и радетель Афона, Петр Севастьянов, предложил возвести часовню в пользу Андреевского скита, ктитором коего являлся. Затем другая благодетельница, купчиха Анна Джамусова, пожертвовала скиту большой земельный участок в Песках.
