Михаил Трофименков - Убийственный Париж
Но чаще всего прототипом Мегрэ называют Марселя Гийома, шефа спецбригады в 1930–1937 годах — между Николем и Гишаром — участника всех сенсационных расследований эпохи: дела Бонно, отравительницы Виолетты Нозьер (28), афериста Ставиского (24), казака Павла Горгулова, застрелившего 6 мая 1932 года президента Поля Думера. Он блистательно расколол в феврале 1928 году на двадцать седьмом часу допроса ювелира-убийцу Шарля Месторино, а в 1945 году руководил французскими следователями, выяснявшими судьбу Гитлера.
Он же в августе 1932-го раскрыл негромкое и грязное дело Фердинанда Деблова, который годом раньше в отеле на улице Моберж убил из ревности — выстрелом из спрятанного в кармане револьвера — испанца-жиголо Карло де Техада. Хотя какая там ревность: свою жену — виновницу убийства — сутенер Деблов лично определил в барселонский бордель. Главное в деле то, что Деблов — друг юности и герой книги Сименона «Три преступления моих друзей» (1937). Это он пригласил Сименона в сатирическую газету «Нанесс», оказавшуюся на поверку прикрытием для вульгарного шантажа, что не помешало писателю проработать там с февраля 1924-го по ноябрь 1925 года. Но Деблов — лишь один из трех героев книги. Друзья Сименона — монстры, как на подбор. Неудивительно: работая с шестнадцати лет криминальным репортером «Газетт де Льеж», он, что в родном Льеже, что в Париже, не просто искал в мутной воде баров и борделей фактуру для книг, но чувствовал себя там в родной стихии.
Второй друг — некто Факир, шарлатан и кокаинист — сгубил двадцатичетырехлетнего живописца Жозефа Жана Клейна, собутыльника Сименона по буйной и грязной богемной компании «Спутников Апокалипсиса» (или «Бочки сельдей»). Одурманив и загипнотизировав Клейна, Факир лишил его разума и человеческого облика. 2 марта 1922 года Клейн повесился в Льеже на вратах собора Сен-Фольена. Сименон откликнулся на гибель друга статьей с кричащим заголовком: «Отчаявшийся повесился на вратах церкви! Жертва наркотиков!»
При этом, по словам самого Сименона, который видел Клейна последним, за несколько часов до гибели тот был пьян настолько, что не мог пошевелиться. Откуда взялись у него силы свести счеты с жизнью? Льеж шептался: Жана убили. То ли торговцы наркотиками, то ли сами «спутники».
Третий друг — Гиацинт Дане, букинист из Льежа, графоман, любитель оккультных практик и маленьких девочек, купивший «Нанесс» у Деблова. За публикации в газете его в июле 1926 года приговорили к двум годам тюрьмы, но заочно: Дане успел бежать за границу. В 1933 году он отправился за решетку уже навечно. Любовница, отданная Дансом в парижский бордель, решила порвать с ним — букинист убил и ее, и свою мать в домике, который снимал под Парижем. Молотком по голове, ножом по горлу: нахлынули детские воспоминания о том, как забивают свиней на ферме. Вернувшись в Бельгию, Дане хотел было исповедаться своему духовнику, старому иезуиту, но передумал и застрелил его. Сименон полагал, что преступник умер в тюремной психушке, но Дане жил еще долго: в марте 1939 года просил адвоката прислать ему «Три преступления», а в 1952–1953 годах писал самому Сименону. Письма не остались без ответа: в 1954 году Сименон через издателя Свена Нильсена передал Дансу пятьсот бельгийских франков.
* * *Сименон самонадеянно считал, что с таким-то знанием дна справится с любым расследованием не хуже Мегрэ. Шанс вскоре представился. Связи с власть имущими афериста Ставиского, «застрелившегося» в январе 1934 года — Ставиский скупил чуть ли ни весь правящий класс, — расследовал тихий судейский чиновник Альбер Пренс: доложить результаты он должен был в начале марта. Но 20 февраля его растерзанный и обезглавленный труп нашли на железнодорожных путях под Дижоном. Рядом валялся раскрытый пустой чемоданчик, в котором, очевидно, хранился отчет. Убийцы — в этом было уверено общественное мнение, отказавшее в доверии любым государственным институтам, — выманили Пренса в Дижон, сообщив о болезни матери, и поджидали у поезда. Свидетели видели, как на вокзальной площади он отбивался от людей, заталкивавших его в автомобиль. Однако три врача, проводившие вскрытие, дали заключение: самоубийство. С ними категорически не согласились семь экспертов, проведших повторное вскрытие. Полиция настаивала на самоубийстве и представляла жертву развратником-наркоманом.
Газета «Пари суар» пошла на поводу общественности, объявив 20 марта, что ангажировала независимых следователей — трех асов британской разведки и Скотленд-Ярда плюс Сименона. Первым репортажем Сименона стал отчет об их встрече в Дижоне. Особенно удалось ему описание доброго, близорукого взгляда экс-шефа Сикрет интеллидженс сервис, сэра Бэзила Томсона. Читатели так и не узнали, что Бэзил во Францию даже не приехал.
Сименон и раньше обращался с фактами фамильярно. Случайно оказавшись в одном лифте с Гитлером во время поездки в Германию в 1933 году, он расписал в газете четыре встречи в берлинском отеле «Кайзерхоф» с фюрером, пожертвовавшим ради журналиста своим драгоценным временем в критический для его карьеры момент — за четыре дня до поджога Рейхстага.
К ужасу редакции, англичане подтвердили версию самоубийства Пренса. Отклонив крупную взятку за пересмотр своих выводов, они тем не менее согласились умолчать о них: владелец газеты Жан Пруво со слезами в голосе объяснил, что обнародование правды вызовет во Франции гражданскую войну. Англичане тихо вернулись восвояси, а Сименон ежедневно публиковал все более сенсационные тексты, основанные на методе Мегрэ — «искать человеческое объяснение драмы».
В полном соответствии с этим методом, дижонскую трагедию он расследовал, не вылезая из парижских притонов. В его представлении, Ставиский был гангстером а-ля Аль Капоне, поэтому искать ключи к тайне следовало в криминальном подполье Парижа. Подполье воспользовалось случаем, чтобы подшутить над фраером, а заодно — свести его руками кой-какие счеты.
В ресторане «Котти» на авеню Ваграм Сименона подцепил на крючок букмекер, жулик и убийца (в 1920 году он застрелил человека за карточным столом) Гаэтан де Л’Эрбон де Люсс по прозвищу Барон. Впрочем, этот гражданин Монако был настоящим бароном, возможно единственным аристократом в криминальном подполье. В своей легальной ипостаси Барон держал рестораны на Монмартре и обеспечивал охрану ВИП-персон, включая Карла II Румынского. За круглые суммы из редакционной кассы он из вечера в вечер называл Сименону новые имена людей, якобы замешанных в делах Ставиского и Пренса, а Сименон прилежно публиковал их.
Прислушивались к Барону не только писатель, но и осведомители инспектора Бонни (37), быстро просекшего, что Сименону дурят голову. Литератор грешил доверчивостью, ищейка — подозрительностью. Не веря, что Барон просто развлекается, Бонни 30 марта положил конец газетной «Шехерезаде», арестовав де Люсса и марсельских «крестных отцов» Карбоне и Спирито (50) по подозрению в убийстве Пренса. Сенсация лопнула быстро — троицу пришлось отпустить. Карьера Бонни была загублена, в отличие, что удивительно, от карьеры Сименона. По слухам, ему устроили «темную» криминальные «друзья», но обвинения в нарушении журналистской этики быстро заглохли, а читатели его простили.
* * *Простили Сименону и историю, в 1945 году приведшую его самого на скамью подсудимых. Бельгийскому подданному мобилизация на мировую войну не грозила, он спокойно жил в своем доме в Вандее, а в мае-августе 1940 года, после оккупации нацистами Бельгии, работал уполномоченным по делам бельгийских беженцев в департаменте Верхняя Шаранта. Говорят, многих спас, помог восемнадцати тысячам соотечественников. Но говорят также, что, если соотечественник оказывался евреем, дверь перед ним захлопывалась. Потребовалось личное вмешательство разъяренного министра внутренних дел Жоржа Манделя (Ротшильда), чтобы Сименон помог группе ювелиров из Антверпена. Что ж, значит, Сименон в цикле из пятнадцати (или семнадцати) статей «Еврейская угроза» (июнь-октябрь 1921 года, «Газетт де Льеж»), основанных на «Протоколах сионских мудрецов», от всей души писал: «Евреи в своей разрушительной ярости и жажде наживы породили большевизм». Юный журналист призывал обрубить, «пока еще не слишком поздно», опутавшие весь мир щупальца «еврейского спрута», «интернационала золота и крови».
В том, что осенью 1944 года в освобожденной Франции его обвинили в коллаборационизме, наверное, сыграла роль и неприязнь соседей-доносчиков к столичной звезде, жившей в тяжелые годы по-прежнему, по-барски. В хозяйстве он держал трех коров, кур, уток, пчел, выращивал табак и дыни. Занимались этим, естественно, садовники и слуги, включая — при живой жене и с ее одобрения — хозяйскую любовницу Генриетту по прозвищу Шарик. Крестьяне шептались о бесстыжих голых девках, с хохотом носившихся по имению Сименона и даже выбегавших за его ворота. Зная сексуальные аппетиты и нравы писателя, «мужчины, овладевшего десятью тысячами женщин», в это легко поверить. Особенно должна была разжечь злобу и зависть соседей пышная вечеринка в честь премьеры фильма Альбера Валентена по роману Сименона «Дом семи девушек», которую писатель закатил 30 января 1942 года в арендованном замке графа Алена дю Фонтеница.
