Фрирен — И даже умереть не успеть. Том 2 (СИ) - "God Tired"

А ведь мне просто хотелось вспомнить вышмат прошлого мира, в очередной раз попытавшись вписать его в заклинания этого…

Глава 21 — Дела Столичные

Отрывок из “Армейские анекдоты, истории, высказывания и маразмы Великой войны” за авторством Хейста “Тень Севера” Скайранда:

Делюсь с вами, читатели, диалогом, что повезло мне застать во времена службы:

— Капитан, мы обречены! Нас слишком мало! — кричал солдат из попавшего в засаду отряда, — Что нам делать!?

— Нет, боец, мы не обречены, — ответил ему командир, — Мы приступаем к “тактическому отступлению, совмещённую с сокращением численности противника до управляемого уровня”.

—…Это что, официальный термин?

— Нет, это то, что я напишу в рапорте, если выживу. Так звучит красивее.

Взывает это к тому, что добавление слова “тактический” к любому предложению делает оное неминуемо звучнее, а штаб завсегда отдавал свою любовь красивому, нежели хорошему. Командованию меньше всего не нравится офицер, способный в красивое.

За сим хочу я довести до вас ещё одну истину, выданную одним крайне уважаемым мной командиром, земля ему пухом, да Богиня души проводником:

“По сигналу воздушной тревоги устойчивость сооружений увеличивается”.

***

1423 год от основания Империи. Конец весны.

Хейст, 22 года.

Центральные земли, дом Адепта Лирхера.

— Засранец, да ты, вижу, совсем охуел! — кричал немощный уже, подслеповатый старик, зовущий себя моим учителем, — Если я сказал, что хочу помереть так, то так и помру!

— Маразм выплюнь, Учитель! — с не меньшим энтузиазмом отвечал ему я, — Ты свою рожу видел!?

— Когда это у меня золото успело закончиться, чтобы бабы на лицо смотреть начали!?

— Учитель..!

— Хуючитель, блять! Гони свою алхимию!

Вот только видя его ауру… Бешенную искренность в его словах и веру в мою алхимию…

А ведь спорили мы уже полчаса как.

— Ладно, старый козёл... — я тяжко вздохнул, вытирая ладонью вспотевший от эмоций лоб, — Ты правда хочешь так? Энергию последних лет жизни... последние силы... потратить на это?

Лирхер хрипло засмеялся, мутные глаза вдруг блеснули прежним огнём, который был там в прежние годы, когда он учил меня своим “Секретным рецептам”.

— А на что ещё, по-твоему? — он плюнул на пол, затем резко выпрямился, будто сбросив сразу десяток лет, — Чтоб сидеть и ныть, как все эти жалкие старцы-мудрецы? Чтоб трястись над каждой копейкой, боясь, что не хватит на похороны? Нет, с-сука! Если уж помирать — то с воем, с хохотом, с воплями баб, которые ещё вчера плевались бы при моём виде!

Я молча покачал головой, телекинезом дотянувшись до рюкзака в соседнем помещении. У меня были там образцы всего интересного — просто на всякий случай. Вот и, называется, пригодились.

— Ты знаешь, что будет потом? — я потряс склянкой “Жаждущей Розы” перед его носом, — Через три дня, когда зелье выгорит... тебя не станет. Ты сдохнешь. Намертво, как оно есть, сдохнешь, старик. Тело просто не выдержит нагрузки.

Он схватил пузырёк с полной уверенностью в том, что делает:

— И что? — оскалился он. — Я и так сдохну, так хоть не в дерьме и соплях! Уверен, Богиня оценит такое окончание жизни.

— Надеюсь, Учитель…

— Заткнись и гони второе зелье. Которое про “мужскую силу”.

— Это таблет…

— Гони сюда! — меня вновь перебили, принявшись бурчать под нос, — Будет ещё мой выкормишь мне же на пути к успеху вставать…

Когда на следующий день Лирхер, уже организовав себе в самом дорогом борделе небольшого городка приватную вечеринку, прощался со мной, был он гораздо более искренним.

— Удачи тебе, Хейст, — он хмыкнул, мутными от возраста глазами окинув меня последним взглядом, — Всё же вышел из тебя хоть какой-то толк, малёк.

— Вышел, как не выйти-то… — улыбнулся старику, протянув руку, — Ты был хорошим учителем.

— Тогда в конце пути ступи по моим следам, — фыркнул этот засранец.

— У моего пути нет конца, — ответил ему полушуткой-полу-, надеюсь, правдой, привалившись к стене.

— Повторишь это наверху, — разворачиваясь, пошло хмыкнул Лирхер, — Когда найдёшь меня возлежащим на бёдрах Богини.

— Святотатство, — без особого энтузиазма выдал ему вслед.

— И выучить запрещающие такие слова священное писание тоже не забудь, — кинул он себе за спину, последнее уже проговорив громким голосом, через всю улицу, — Чтобы процитировать мне, когда я буду лезть ей прямо…

Окончание фразы срезало закрытие двери борделя “Райские Врата”.

А ведь справедливо — ничего такого в священных писаниях не было даже отдалённо.

Таким я старика и запомнил: распрямившаяся спина, разглаженные морщины, дыхание в полную грудь и с огнём похотливого, полубезумного веселья в глазах.

Как вскоре сказал Кригер, когда история о кончине — с недавних пор уважаемого, особенно среди молодёжи — мага дошла и до него:

— Достойно ушёл, сукин сын.

В этих землях, после провод и кремации — его собственное желание, чтобы побыстрее уйти к Богине — тела учителя, мне оставалось лишь раскопать и сжечь свои записные тетради, в которых я подробно расписывал всё, что помнил по этому миру из прошлого. Это мне уже не нужно, а рисковать, оставляя книжки лежать здесь, я не планировал.

Повезло, что нигде в будущем они не всплывали, иначе даже не знаю куда могло зайти противостояние Героя Юга и Шляхта…

Обратно в столицу я ехал в составе каравана, который вёл старик Кригер, тоже не слишком далёкий от смерти, но всё ещё довольно крепкий. Перевести своё производство в столицу он так и не отказался. Тем более, как он сказал, там мне будет удобнее распоряжаться мануфактурой, когда он уйдёт вслед Учителю Лирхеру.

Так что так я и сидел в повозке. На коленях очередной черновик, название которого освещал подвешенный над плечом светляк: “Об Аурах”, внизу которого тем же тоном написано: “О жизни через, хоть и не только, Ауры”.

Прямо под абзацем про огонь боя в ауре эльфийки-воительницы, и его сравнением со спокойным состоянием, шло описание ауры Учителя Лирхера перед “последним походом”.

Текст про эльфийку был… гармоничным, что ли..?

Утренний туман в горах: спокойная, лёгкая, но скрывающая массивные пики со всеми их угрозами за собой — вот как ощущалась витающая вокруг неё энергия. Выверенная грация, внутренняя собранность и отзвуки давно отрепетированного танца битвы.

И отражение её титула, Астрид “Золотой Росы”, возвышающийся над всей этой картиной, дарующей ей золотистый оттенок, восход.