Red is my favourite colour (СИ) - "bzlkt"

Глаза, уши, нос закололо, ногти непроизвольно впились в ладони, когда он несмело заговорил:

— «Каштанов горсть, щепотка солнца и пару капель утренней росы…»

Я попыталась вырваться, но он цепко держал меня обеими руками. Казалось, я вмиг стала бескостной, и меня завязали в тугой морской узел. Снизу беспощадной волной поднималась тошнота, неумолимо подступала к горлу, и я что есть мочи зажала рот ладонями. Со всей силы отпихнула Себастьяна и успела пробежать пару метров до того, как меня вырвало в голые кусты.

— Серьёзно? — его голос раздался рокочущим громом и рассёк меня стальной молнией, вызывающей новый поток тошноты. — Когда Уизли читал моё стихотворение, тебя почему-то не стошнило. Хотя это было просто омерзительно с его стороны.

— Хочешь сейчас поговорить об этом? — бросила я ему, проходя мимо к кромке воды. Села на корточки и зачерпнула немного, вытерев как следует рот. Вода оказалась почти не солёной, что меня удивило, и я хотела поделиться этим с Себастьяном, но пересеклась с его разъярённым взглядом.

— Так ты знала?

Я устало выдохнула, опустила плечи. Хлопнув себя по бёдрам, поднялась и поверженно развела руками.

— Да, знала.

Он хмыкнул, мученически возвёл глаза к небу и, прищурившись, ядовито выдавил:

— И как же ты узнала? Неужели у рыжего проснулась совесть?

— Я даже не стану никак язвить по поводу того, кто мне говорит про совесть. Твой дурацкий блокнот сдал тебя с потрохами. — Ткнула указательным пальцем ему в грудь и, развернувшись, хотела уйти прочь, но он снова схватил меня за запястье и притянул к себе. Выпучив в оторопи глаза, я наблюдала, как его губы вот-вот коснутся моих. Раздался звонкий шлепок, после которого Себастьян болезненно прижал ладонь к своей горящей щеке.

— Как оригинально — пощёчина. Браво! — дёргая челюстью, желчно выплюнул он.

— Я тебе сказала: никаких поцелуев. Повторить на парселтанге? Ах да, ты же его не знаешь! — театрально-жалобно свела домиком брови, поджала губы и, смерив Себастьяна взглядом, пошла в сторону дома.

— А, то есть трахать тебя можно, а целовать нет? — ветром принесло его гадкие слова. Ноги вкопались в песок. Я замерла, но поворачиваться не стала.

— Это теперь тоже нельзя, — пролепетала еле слышно, но он уже стоял совсем близко.

— Играешь в шлюху?

Слёзы подступали к глазам, щипали нос и сдавливали горло от его холодных хлёстких фраз, будто мне прямо в глотку сыпали стеклянную крошку.

— Придурок, — буркнула я и побежала вперёд, не обращая внимания на его уже извиняющиеся выкрики. Даже его Круцио было не таким болезненным, как это.

Ворвалась в дом, где уже вовсю кипела жизнь.

— Душа моя, где ж вы бродите? Я уже начал волноваться! — Корбатов, шевеля в своей излюбленной манере усами, ошарашенно наблюдал, как я взметнула по лестнице и громко хлопнула комнатной дверью.

***

Я был готов сейчас же утопиться в этом чёртовом заливе. Перед носом захлопнулась входная дверь, и я, толкнув её двумя руками, встретился лицом к лицу с рассерженным Корбеттом. Его сестра хлопотала на кухне, делая вид, что не заметила развернувшейся здесь сцены.

— Молодой человек, ничего не хотите объяснить?

Я слышал, как наверху кто-то грозно топал. Захотелось забиться в угол и чтобы всё само как-нибудь исправилось без меня. Обречённо опустился на стул и со стуком уронил голову на дубовую столешницу. Какой же я идиот.

***

— А почему именно волки?

Мы втроём сидели за круглым столом в просторной зале, пока тётя Ася, как она сама попросила себя называть, ушла к соседке на чай.

Я задумчиво ковыряла край стола обгрызенными под корень ногтями. Запершись в комнате, я целый день пролежала в кровати, насквозь промочив подушку слезами. Теперь же мои глаза были похожи на два вареника, которые подавала с творогом тётя Ася на завтрак. Воздух вокруг нас пропитался обречённостью — им было попросту трудно дышать.

Себастьян сидел напротив и прожигал меня сожалеющим взглядом. Я старалась не разговаривать с ним, думая только о том, что услышала утром у моря.

Корбатов обсуждал случившееся с Уизли, и мне пришлось рассказать ему про трупы волков на той самой поляне.

— В вашей мифологии, насколько я сведущ, — начал он, — волк означает враждебность и смерть. Думаю, тут весьма символический подтекст. Но… — он нахмурился и погрузился в угрюмые размышления.

— Что «но»? — заинтересовался Себастьян, оторвав наконец от меня взгляд.

— Анимаги. В роду Уизли есть кто-то такой? — Корбатов обратился именно ко мне, и это заметно рассердило Сэллоу. Тот свирепо раздул ноздри и, цокнув, сложил на груди руки.

— Понятия не имею. Но не думаю, они же… — я замялась, подбирая подходящее слово.

— Слабые волшебники, — закончил за меня Себастьян, кривя губы в издевательской улыбке.

— Сказал «невероятно сильный» волшебник, — в его манере пропела я и встала из-за стола, чтобы налить себе чаю. Корбатов, не замечая нашей перепалки, подпёр кулаком подбородок и крепко задумался.

Пока я делала чай, сзади бесшумно подкрался Себастьян.

— Он заснул, — еле сдерживая смех, Сэллоу кивнул в сторону профессора. Тот действительно задремал, во сне хмуря лоб и что-то бормоча себе под нос.

Я, на секунду забывшись, прыснула, но тут же взяла себя в руки и сжала губы в прямую линию, возвращаясь к приготовлению чая. Рядом с моей рукой что-то блеснуло, и я кожей почувствовала холодный металл.

— Что это? — спросила я, хотя уже воочию видела ответ. Лимонные духи. — Откуда?.. — боязливо взяла баночку в пальцы и повертела под огоньком свечи.

— Сам сделал, — гордо вскинув подбородок, ответил Себастьян.

— А цедру где взял?

— Лунарио.

Баночка со звоном упала на пол, и Корбатов дёрнулся, но глаза не открыл, тут же заново погрузившись в сон. Я вжала голову в плечи, а затем пихнула Сэллоу в грудь, чтобы он спиной впечатался в стену. Приставив горящие пальцы к его шее, сквозь зубы заговорила:

— Как ты до него добрался? Кто позволил?

— Чесноук, кто же ещё? — он словно совсем не боялся, и только пульсирующая венка на его шее давала мне понять, что он блефует.

— Не городи чушь. Она бы никогда не подпустила к редкому растению такого недотёпу.

— «Недотёпу»? — переспросил деланно-обиженно. — Вообще-то я был её любимым учеником.

Уже совсем не сдерживаясь, я расхохоталась:

— Любимым? Кто сказал тебе такую ерундистику? Мандрагора?

Отошла от Себастьяна, взяла выдыхающую обильный пар кружку и поплелась наверх. Сзади тенью следовал Сэллоу, и меня тянуло поставить ему подножку, чтобы он кубарем покатился с лестницы.

Мы сидели в комнате на разных кроватях, скрестив ноги. Я пила маленькими глотками горячий чай и вертела в руках баночку духов, которую снова подсунул мне Себастьян.

Звенящая тишина убивала. В голове роем клубились мысли, но одна из них жалила больнее других. Почему мне не хочется кричать? Ругаться, лезть в драку или хотя бы ответить Себастьяну чем-то похожим на то, что он сказал сегодня утром. Я украдкой поглядывала на него, пока он отвлекался на завывающий за окном ветер.

Неужели мне и правда стало всё равно? Конечно, его слова ударили в самое сердце. Они сделали больно, что хотелось сжать челюсти и зажмуриться так, чтобы исчезнуть. Но эмоции… вспышки, которые раньше возникали по малейшему поводу, больше не посещали меня. Гнева нет, нет и чувства счастья, от которого хочется подпрыгивать до потолка, а то и до небес. Как же я скучаю по…