Светлана Исайкина - Гарри Поттер и… просто Гарри
— Да, может, так будет лучше, — продолжил насмешливо Волдеморт. Было ощущение, будто его голос звучит прямо в моей голове, — может, ты даже не станешь сопротивляться… Я шёл по пути бессмертия, Гарри Поттер, я почти его постиг. Знаешь ли ты о хоркруксах?.. О, конечно, нет! Я разделил свою душу на столько частей, на сколько не решался не один волшебник до меня, и поместил в эти предметы. Видишь их? Они уникальны. Медальон Слизерина, кубок Хаффлпаф… Знаешь ли ты, как можно разделить свою душу? Убив кого-нибудь. Это такое прекрасное ощущение, но тебе не понять… С твоей смертью я связывал очень многое, я бы сделал последний хорркрукс, и они стали бы залогом моей вечной жизни. Гарантия бессмертия. Но твоя грязнокровная мамаша всё испортила! — почти с обидой в голосе заявил Тёмный Лорд.
Краем уха я слышал возню Крауча и Петтигрю по подготовке ритуала, но не упускал ни слова из речи моего главного врага. Он, как злодей из дешёвого боевика, любил поболтать перед дракой.
— Я стал совершенно беспомощен — самое слабое существо из всех живущих на земле… У меня не было надежды выкарабкаться… у меня не было тела… Но, впрочем, всё это оказалось поправимо. Я знал, что сделать, чтобы вернуть былую силу, но то что я узнал… то, что я понял… поразило меня. Только недавно я осознал, какую ошибку совершил, попытавшись тебя убить. Ты ещё не понял, Гарри Поттер?
Понимать я кажется начал, но вот осознавать как-то не хотелось. В желудке начал быстро разрастаться ледяной комок. А тот продолжал шипеть свои откровения.
— Чтобы меня убить, тебе бы пришлось найти все мои хоркруксы и уничтожить их. Один за другим. А потом уже меня самого. Но вот незадача! Тебе бы пришлось убить самого себя, потому что ты стал последним хоркруксом! Я этого не хотел, это вышло случайно. Разве ты не догадывался, откуда взялся твой праселтонг? Да, я чувствую, как в тебе поднимается волна отвращения к самому себе, к тому, что ты носил все эти годы частицу меня… Да, я не могу тебя убить, Гарри Поттер. Не посмею повредить самому себе. Но я сделаю то, что никто не делал до меня. Я соединю свою душу вновь, и стану ещё сильнее, ещё могущественнее! Ты умрёшь, конечно… Но ты умер бы в любом случае. Да ты и сам уже, наверное, не хочешь жить…
— Всё готово, мой Лорд, — услышал я голос Барти Крауча.
— Начинай! — рявкнул Волдеморт.
Крауч начал нараспев произносить какие-то заклинания. Это был латинский, но мои знания в нём были слишком ничтожны, чтобы разобрать слова. И я должен был признать, что кое в чём Волдеморт был прав. Жить с частью его мерзкой душонки в себе действительно не хотелось.
Сначала я ничего не чувствовал, и поэтому у меня было несколько минут на осознание неопровержимого факта — сейчас я умру. В это не верилось до последнего. Я умру, а эта сволочь возродится, и начнётся новая война, и возможно, все мои друзья погибнут. Себя мне было не жалко, но от безысходности и отчаяния мне захотелось заплакать.
В это мгновения я понял, что рассыпанные вокруг меня предметы начинают подрагивать в такт к бьющимся ударам в моей голове. Всё сильнее и сильнее. Теперь уже голос Барти Крауча завораживал, и я уже ни о чём не думал.
Больно не было. Был лишь полный ужаса момент, когда я понял, что не могу вобрать даже глотка воздуха в свои лёгкие. Это смерть, — успел подумать я. А потом действительность рассыпалась передо мной ослепительными осколками, и я поплыл на волнах чего-то невесомого, но донельзя приятного, растворяясь, забываясь…
Будто бы я там присутствовал и видел эту поляну в окружении факелов. Себя, валяющегося в нелепой позе с вывернутыми руками, всего такого бездыханного, помертвевшего… Крауча и Петтигрю, крючившихся на земле и зажимающих свои левые руки… И тело мужчины, лет тридцати на вид, но с абсолютно седыми волосами и лицом, искажённым таким ужасом, будто то, что он увидел, убило его в один миг.
Глава Последняя, в которой всё возвращается на круги своя
…Мне снились лошади. Вороные и белоснежные, гнедые и в яблоках. Их было много. Они подходили ко мне, заглядывали мне в лицо, тыкались тёплыми губами в руки, ластились, словно кошки, и тихонько ржали, будто пытаясь мне что-то сказать. Я гладил их широкие шеи, разбирал пальцами спутанные гривы и прекрасно их понимал.
Пробуждение было похоже на въезд по ледяной горке вверх. Вжжжих — резкий вздох и я открываю глаза.
Темно. Так темно, что, как говорится, хоть глаз выколи. Для тех, кто не знает — просыпаться в абсолютно непроницаемой темноте очень страшно. Крайне трудно понять, пришёл ты в себя или ещё нет. И меня посетила жуткая мысль — я отключился, все подумали, что я умер и меня похоронили. Представив, что я лежу в гробу, у меня мурашки по спине поползли, и я со страхом вытянул дрожащую руку вверх.
Вздохнул с облегчением — пространства надо мной было много, и по бокам тоже. Только вот руки меня плохо слушались и тряслись, как у бывалого алкоголика.
Наверное, я в Больничном Крыле! — осенило меня. Ну да, где же мне ещё быть. После некоторого исследования окружающего меня пространства я обнаружил, что лежу на больничной койке, одет в пижаму, на лбу повязка. Правая рука привычно полезла на тумбочку в поисках очков, и, естественно, ничего не нашла. Они же потерялись где-то в лесу, вспомнил я. Н-да, так и так придётся новые покупать. Да и зачем они мне сейчас, в темноте?
Лежать и таращиться в пустоту мне быстро наскучило. Сна не было ни в одном глазу — я чувствовал себя выспавшимся на год вперёд.
— Эй, — непонятно для чего позвал я в темноту.
Голос у меня оказался на редкость дребезжащим и противно осипшим. Сколько, интересно, я тут валяюсь в отключке?
Пролежав ещё сколько-то в размышлениях о жизни в общем и о том, чем закончилась эта заварушка, в частности, я решительно отбросил одеяло и сел на кровати. Нуууу… Вернее, я несколько минут боролся с одеялом, в попытках его с себя стащить, а потом ещё столько же пытался сесть на кровати, борясь с головокружением. Тапочек не обнаружилось. Поэтому я босиком, держась за спинки больничных коек, на ощупь, как слепец без поводыря, отправился в предполагаемую сторону кабинета мадам Помпфри.
Сосчитав по дороге все углы, я наконец добрался до места. Только разглядев тусклую полоску света под дверью, я подумал, а с чего это мне пришло в голову, что она в такой час не спит?
Я постучал для приличия, а потом приоткрыл дверь. Тусклый свет нескольких свечей показался мне нестерпимо ярким, я зажмурился. Школьная медсестра действительно не спала, а увлечённо строчила что-то на пергаменте, абсолютно меня не замечая. Может она по ночам пишет роман? О реальной жизни в Хогвартсе? Вышел бы бестселлер. Я старательно прокашлялся.
Вот уж никогда не подумал, что мадам Помпфри в её-то годы может так звонко визжать и высоко подпрыгивать на стуле.
— Поттер! — громко выкрикнула она, уставившись на меня, как на восставшую из могилы любимую троюродную бабушку.
— Да, я… — промямлил я, — вот… здесь.
Медсестра быстро взяла себя в руки и, тут же вскочив, принялась меня лихорадочно осматривать, оттягивать веки и щупать пульс.
— Быстро в постель! — гаркнула она, — что это за самоволие — только пришёл в сознание, и тут же вскочил, бродишь тут… БОСИКОМ!
— Да я… это… — окончательно потерял я дар речи, силясь объяснить, чего я собственно припёрся среди ночи, — проснулся, а тут темно… вот я и подумал…
Всё это время она вполне успешно проталкивала меня обратно к больничной койке, по ходу зажигая несколько свечей. Помещение осветилось ровно в той степени, чтобы было не больно моим отвыкшим от света глазам. Медсестра едва ли не силой засунула меня назад под одеяло, продолжая бурчать себе под нос.
— А… когда меня выпишут? — просипел я, покорно сложив руки на груди.
Мадам Помпфри посмотрела на меня долгим странным взглядом, а потом горестно вздохнула.
— Мистер Поттер, — официально начала она, — вы восемь суток провели в глубокой коме.
— Ого… То-то мне как-то не по себе, — признался я.
— Отдыхайте, Поттер, — посоветовала она, издав нервический смешок.
— Вы издеваетесь? — поднял брови я.
— Вовсе нет. Хотите, я принесу вам снотворного?
— Нет! — испугался я, — я лучше так полежу, спасибо.
Медсестра фыркнула, покачала неодобрительно головой, и, ворча себе под нос, отправилась в свой кабинет. Я снова остался один, в тоске разглядывая опостылевшее Больничное Крыло. Оказалось, тотальная тьма была предвестницей занимающегося рассвета. Окна потихоньку стали пропускать тусклый пепельно-серый свет.
Восемь суток… С ума сойти! Я же, блин, экзамены пропустил. Надеюсь, хотя бы Волдеморт действительно откинулся.
На тумбочке вместо очков обнаружилась обыкновенная маггловская открытка с надписью «Выздоравливай скорее!», прислонённая к пустому кувшину. Я улыбнулся. Чем она могла помочь человеку в глубокой коме, я не знал, но у меня приятно потеплело где-то в области грудной клетки.
