Pax Blank - В Шторме
- Пророчество, - загадочно произнес Палпатин, внимательно наблюдая за мальчишкой.
Считалось, что в пророчестве, вырезанном в лучах солнца, находится ключ к мощи, способной изменить курс галактики, путь для неограниченного использования Силы.
Повернувшись и сосредоточив взгляд на своде чеканного солнца, Люк прочел слова:
- Сын Солнц.
Подбородок Императора чуть вздернулся, глаза сощурились, пальцы властно сжались на краю трона. Скрытая тайнопись, на древнем непонятном языке, мальчишка никак не мог прочитать ее…
Тем не менее Палпатин приказал:
- Прочти это громко.
Люк нахмурился:
- Что именно?
Губы Палпатина скривились в улыбке:
- Сколько ты видишь?
- Несколько надписей - или только одну. Разные части одной и той же загадки.
- Прочти, - повторил Палпатин более стянутым от напряжения голосом.
Люк на секунду пристально взглянул на него и затем вернулся к вырезанным символам. Какой-то момент они вновь казались чуждыми, нечитабельными, но так же, как и раньше, всматриваясь в многогранную золотую резьбу, Люк ощущал, как замыкалось и обострялось его восприятие, резонируя в Силе - и слова легко потекли в сознание, строфа за строфой, обретая смысл. Он читал, не прилагая усилий, лишь прослеживая глазами резные кривые и чувствуя, как взывает к нему значимость образовывающихся слов:
Этот путь - желание Силы.
Все разрушится.
Стремления и империи, союзы и родство.
Амбиции истощатся.
Жажда господства рассыплется в прах.
Только желание Силы останется.
Начала куплены за счет конца.
Новая надежда даст жизнь, когда все остальное будет потеряно.
Из темноты прибудет свет; из краха придет спасение.
Сын солнц, Сила, обретающая форму.
То, что упало, возвысится к доминиону,
То, что раскололось, излечит отчуждение.
То, что стало негодным, выйдет за пределы.
Тот, кто будет колебаться, уравновесит путь…
Люк остановился, сдержанный и задумчивый, прежде чем прочитать последнее:
Ибо края теней определяют свет
На границе рассвета и темноты.
На границе… Палпатин чуть склонил голову, охровые глаза вспыхнули, остро и проницательно:
- И где стоишь ты, мой волк?
Люк повернулся к своему Мастеру; но теперь он был хорошо знаком со словесными играми Палпатина, чтобы не теряться от них. Чуть заметная улыбка коснулась уголков его губ, когда он предложил сразу и абстрактный, и буквальный ответ, смотря себе под ноги:
- Я стою прямо здесь, Мастер. Позади трона.
***
- Лорд Вейдер, мы приняли коммюнике из Дворца. Император приказывает вам завтра проследовать на частную аудиенцию с ним сразу после церемонии вашего прибытия.
Это был адмирал Пиетт, один из немногих офицеров, кому доверял Вейдер - пока.
Между Вейдером и Мастером непрестанно велась скрытая борьба: Палпатин тщательно размещал шпионов в руководящий состав его звездного разрушителя, Вейдер постоянно находил причины избавиться от них - навсегда.
- Спасибо, адмирал, - пророкотал Вейдер с ясно звучащим раздражением.
Пиетт осторожно поклонился и поспешно ретировался, оставляя Вейдера пристально вглядываться в широкий обзорный иллюминатор на мостике Экзекутора, обдумывая различные варианты.
Если ему разрешили вернуться к Имперскому Центру, значит, его сын в какой-то степени подчинился. Но Вейдер знал об этом и так, не только Палпатин располагал сетью шпионов. Вейдер знал о новом человеке при дворе Императора - молчаливом и замкнутом юноше, всегда держащимся рядом с Палпатином, который относился к тому с собственническим и бдительным вниманием. Только сам Император говорил с юношей - явно обескураживая и останавливая любого, кто пытался к нему подойти. И сам молодой человек ни с кем не заговаривал - ведя себя отстраненно и обособленно. Он никогда не покидал своих апартаментов, кроме как по приказу Императора. Его видели лишь в тронном зале и на пути к тренировочному залу, который он ежедневно посещал в сопровождении четырех алых гвардейцев. Как предполагали источники Вейдера, охрана нужна была больше для препятствования всяким любопытствующим, чем для контроля над загадочным незнакомцем. По их же сообщениям выходило, что за этим видимым замкнутым фасадом скрывается резкий и взрывной характер.
Занятно, что шпионы Вейдера не располагали ни именем незнакомца, ни даже идеей, кем тот является, несмотря на широкую агентурную сеть.
Вейдер не посчитал нужным сообщать им свои сведения; для него намного интересней было, чтобы они питались информацией из дворца. Но он знал правду – и догадывался о причине, по которой Император вызвал его назад.
Новый ситх Палпатина нуждался в испытании. Примерно так же Палпатин некогда проверял Энакина, направив его на графа Дуку, своего предыдущего сторонника, чтобы избавить себя от неотъемлемых осложнений при наличии двух последователей, служащих одному Мастеру.
С безупречной болезненной ясностью он помнил, как держал пересеченные у горла Дуку мечи.
Помнил, как шипел Палпатин, подстрекая его к убийству.
Помнил изумленную растерянность от предательства на лице Дуку.
Вейдер всегда верил, абсолютно, что умрет по собственным причинам - никак не связанным с холодными амбициями своего мастера. Он поклялся, что не предоставит тому роскоши уничтожить его чужими руками. И если Палпатин захочет избавиться от Вейдера, то должен будет оказаться перед ним лично.
Но как бы там ни было, сейчас, словно обученный пес, он по-прежнему возвращался к своему хозяину.
Не потому, что он хотел встречи с Палпатином… а потому что ему было необходимо увидеть сына. Несмотря ни на что, Вейдеру нужно было увидеть его.
Для чего - он не знал, или, скорее, не хотел слишком углубляться в размышления об этом.
Вейдер понятия не имел, насколько Палпатин исказил разум мальчика, но знал, что и раньше – дай Люку меч в руки в любую минуту их бурных отношений и тот, без сомнений, набросился бы на него. И сейчас Палпатин без особых усилий сможет перевести эти эмоции в действие.
В более спокойные и ясные моменты Вейдер понимал, что Палпатин не станет просто так разменивать его жизнь на нового ситха, или, скорее, верил в это; он хорошо знал своего Мастера, знал его самоуверенность и его взгляды, знал, что тот считает себя выше ограничений, установленных ситхами за прошлые столетия, выше правила о том, что могут быть только два ситха - Мастер и ученик.
Именно по этой причине Вейдер сам изначально рискнул взять мальчика к Палпатину.
Ему не нравилась необходимость такой рискованной игры, но Люк своим упрямством в Облачном городе практически не оставил ему выбора. И после двух десятилетий рабства Вейдер довольно хорошо понимал Императора, чтобы пойти на этот шаг - зная, что тот также был искушен потенциалом мальчика и что соблазн неограниченной власти сильнее оков древних правил и архаичных предостережений.
Если бы Вейдер смог обратить сына сам, он бы это сделал, но подобное не было его сильной стороной. Это требовало изощренных средств и хитроумных манипуляций, которыми Вейдер к своей гордости не пользовался - и которые в изобилии применял Палпатин.
Он понимал, конечно, что Император постарается сделать мальчика как можно более чуждым ему - меньшего от коварного старика Вейдер и не ждал. Но он знал и то, что между ним и сыном есть некий резонанс. И Люк, несомненно, тоже чувствовал это, что бы он ни говорил.
То, что Палпатин отослал Вейдера с Корусканта, было неожиданно - он надеялся находиться рядом все время преобразования своего сына, чтобы поддерживать их связь. Но даже, если Мастер действительно хочет спровоцировать борьбу между ними, Вейдер был уверен в своих силах: он уже побивал мальчика раньше – и без колебаний сделает это снова.
Хотя, возможно, не так сильно. Он не намеревался заводить поединок на Беспине так далеко, как это вышло - не думал, что настолько потеряет контроль. И впоследствии не хотел ранить Люка еще больше, когда поймал его на корабле контрабандиста. Но сдержанность и Тьма едва ли были тождественны друг другу, а мальчик, казалось, обладал врожденной способностью досаждать настолько, что все намерения Вейдера терялись в наплыве раздражения и злости
Как мальчишке удавалось проделывать это с такой безошибочной легкостью - оставалось загадкой; возможно, причина состояла в том, что они были слишком похожи, или - что более тревожно - в том, что впервые на памяти Вейдера ему не было наплевать, как кто-то думает о нем…
Он обдумывал эту мысль в течение долгих секунд и затем решительно отклонил ее, как неуместную.
Как бы далеко не зашел Вейдер в своих размышлениях, ответ на проблему сохранения самоконтроля в присутствии сына был очевиден - Люк должен прекратить противиться ему. Мальчик нуждается в дисциплине. Представление Вейдера о том, что он сам осилит что-то большее в их конфронтации сверх жесточайшего самообладания, было явно смехотворным; особенно теперь.
