Megumi - Долго, счастливо
О Мерлин, мог бы кто-нибудь когда-нибудь подумать, что я буду настолько нелеп в своей беспомощности и истеричности?
Я вздыхаю и укрываю тебя одеялом:
- Лежи, сейчас сделаю ужин, - помочь тебе выйти из этого состояния возможно, но это долгий процесс, поэтому приходится действовать постепенно. Ужин, после зелье, которое помогает тебе наконец-то уснуть без снов. Ты должен поспать хотя бы несколько часов. Ты выглядишь настолько безмятежно, что если бы не круги под глазами, я бы и не поверил, что тебя мучают призраки Войны. Но они есть и бороться с ними придется вместе, поэтому то, что уроки в замке будут только на следущей неделе, очень хорошо.
Я сплю без снов. Вероятно, сплю слишком долго, чтобы, когда проснуться, обнаружить, что тебя рядом нет. Где-то в глубине сознания болтается мысль о том, что ты, наверное, уже на занятиях. На этой неделе, конечно, они закончились, но мало ли... да и зачем тебе быть рядом со мной, таким безнадежно унылым, истерзавшим себя и более всего желающим сейчас найти себе занятие, которое принесет мне достаточно боли и страданий, чтобы я мог хотя бы частично, чуть-чуть, совсем капельку искупить все то, что я успел наделать.
- Проснулся? - я поднимаю глаза от книги и откладываю ее в сторону, пересаживаясь на кровать. - Выспался? - выглядишь ты намного лучше, но внешнее сейчас не соответствует внутреннему.
- Да. Да, - я вздыхаю и тихо сворачиваюсь в клубок. Мне не очень хочется разговаривать, и сладкая пропасть манит все сильнее. Пики, которые окрасятся в бурый цвет моей крови, и вечный покой. И никаких больше мыслей об убийстве.
- Не хочешь высказать то, что накопилось? - я ложусь рядом и запускаю пальцы в черные вихры, торчащие из-под одеяла.
- Не хочу...
- Тогда иди сюда, - я притягиваю тебя к себе и погружаюсь в раздумья. Из депрессии лучше всего выводя тепло и ласка, но я никогда не отличался этими чертами - часто в пику одному старому кукловоду.
Время тянется, как липкая, сладкая масса, которую они называют ирисками. Я собираюсь с силами и поднимаю на тебя глаза, но когда точно это происходит - я сказать не могу. Я и сам словно тону в черничном джеме, таком же темном, сладком, неприятно липнущем к телу. Вздыхаю и устраиваю щеку на твоей груди - просто чтобы знать, что ты действительно рядом, и это не очередная моя галлюцинация.
- А ты убивал?
Я вырываясь из задумчивости и киваю:
- Не раз. И не всегда тех, кто этого мог заслужить.
- И когда был, как я?.. - я имею в виду возраст, но ты можешь услышать и «такой же глупый, горячечный, импульсивный, наивный» - и, скорее всего, услышишь именно это.
- Впервые - да, - разве в таком возрасте можно быть мудрым? Мудрость приходит с опытом, да и то порой всей жизни не хватает, чтобы переплавить опыт в мудрость. И вспоминая себя тогда, я вижу почти тебя.
Я не хочу знать, как тебе удалось не оступиться, не сорваться камнем вниз в пропасть, а выжить. Нет, правда - зачем мне это знать? Ведь не повторишь одну судьбу дважды, не станешь твоей копией никогда, через это надо пройти самому. И только сейчас я понимаю, что главная мясорубка, которой мне не избежать - она вот здесь и сейчас, когда мне хочется выть, кататься по полу и сдирать с себя кожу в попытках найти где-то там самого себя, затерянного на просторах обрыва. Я вновь хочу быть наивным маленьким мальчиком и верить в Любовь, но только не получается что-то никак...
- Тебе надо осознать, зачем ты это сделал. И прожить жизнь, которая была бы в ином случае, - я прикрываю глаза и погружаюсь в воспоминания. Сам я когда-то не сделал того, о чем сказал, но еще до убийства я знал, что в противном случае умру сам. А чувство самосохранения всегда было сильнее чести и гордости.
С тобой хорошо молчать. Сейчас это не тепло и уютно, сейчас это холодно и сумрачно, но защищенно. Словно я действительно в Азкабане, где можно не бояться, что ты умрешь от воздействия извне - нет, только изнутри, поедом выедая себя и свою душу, выжигая на своем теле клейма отчаяния и ненависти к самому себе.
- А ты будешь рядом?
- А куда я денусь? - я прижимаю тебя крепче к себе и целую в макушку. - Буду.
- Сколько? - и в этом вопросе я на самом деле теряюсь сам. Я боюсь потерять тебя, себя, наше «Мы», свою детскость и веру в утопию. Я растерял это все по пути на Войну и на Битву, но по дороге к нашей недавней идиллии подбирал все это: постепенно, неторопливо. Я люблю тебя, правда, но перспектива остаться без тебя убьет меня, как только она будет оформлена в слова.
- Сколько буду с тобой? Долго. Так долго, сколько мы сможем прожить вместе, пока не устанем друг от друга.А потом ничто не помешает нам сойтись вновь.
- Правда?
В этом дурацком, постоянно надоедающем мне слове - ты. Ты всегда честен и прозрачен, ты был таким даже тогда, когда был двойным шпионом. Даже ложь в твоей интерпретации становилась такой правдивой, что хотелось поверить, а сейчас я хочу поверить, что ты не лжешь. Депрессия, которая упорно тащит меня туда, вниз, не дает мне поверить всем сердцем, но мне становится немножечко легче, и я заставляю себя поднять руку и обнять тебя, прижимаясь еще крепче, словно пытаясь слиться в единое целое.
- Только она, - я немного двигаюсь, обхватывая тебя за пояс, чтобы было удобно.
Молчу. Молчу так долго, сколько только возможно без того, чтобы тебе надоело мое сопение. А потом все же спрашиваю прямо, в первый раз.
- Зачем я тебе?
- Зачем?.. - этот вопрос настолько прост, что заставляет меня замолчать надолго. - Просто потому, что «мы» не может быть в одиночку, а ты достаточно пережил, чтобы это «мы» было именно с тобой.
- И тебе тоже нужно «мы»?
- Если бы оно мне было не нужно, я бы просто не дал тебе быть рядом, - я вздыхаю и ерошу твои волосы. - Не забывай о том, что я не люблю нелогичные и непрактичные действия. Поэтому любой из них происходит только по моему на то желанию.
- Я знаю...
- Вот и не сомневайся, - я смотрю на тебя и протягиваю тебе очки. - Или дашь глазам отдохнуть еще?
- Не заслужили, - бурчу и надеваю очки, затем вновь обнимая тебя и целуя в грудь. Мне удается затолкать свое состояние куда-то еще глубже, чем раньше, и надеяться, что все пройдет само.
* * *
Прошло две недели. Я до сих пор просыпаюсь по ночам в противной испарине, пытаясь понять, что со мной происходит, кусая подушку и стараясь не разбудить тебя. Днем мне удается справляться лучше, я готовлю обеды и ужины, убираю дом и забываю обо всем, что снится мне по ночам. Я даже смог сократить количество вспоротых шрамов на руке до трех, и прикоснулся к ним всего дважды за эти четырнадцать дней, так что даже начинаю думать о том, что выбираюсь из депрессии.
Но потом идет проливной дождь стеной. Идет два дня подряд, и после первых суток мне становится так плохо, что я беру Молнию и выхожу в одной тонкой мантии на крыльцо нашего дома. Ты в Хогвартсе, и запретить мне разбиться насмерть никто не сможет, не так ли?
И я лечу. Долго выписываю восьмерки, а потом направляю метлу в пике, страстно желая только одного: закончить это все одним ударом.
Третий курс настолько выводит меня из себя, что я беру свитки с собой и возвращаюсь домой, хотя намеревался вернуться только утром. Когда я не нахожу сначала тебя, а потом и метлу у меня остается только одно желание - поймать тебя и задать трепку:
- Поттер! - тебя едва видно сквозь дождь, но мой голос должен достичь тебя, достаточно усиленный магией. - Не смей!..
...и я торможу. Торможу о землю, проезжаясь по ней рукой, но я не чувствую боли. Скорее всего, вместе с рукавом мантии содрало и кожу, но я не чувствую, потому что я просто поражен тем, насколько вовремя ты появился. Я кубарем скатываюсь с метлы, падающей на землю, и прикрываю глаза. Мокрый насквозь, я не вижу ничего сквозь запотевшие очки, и мне даже хорошо: ведь я наконец-то дорвался до хоть сколько-нибудь стоящего наказания.
- Метлу получишь не раньше, чем срастется рука. Не двигайся, - я зол и больше всего сейчас хочу оставить тебя здесь, но это вряд ли чему-нибудь тебя научит, поэтому я начинаю обрабатывать твою руку, фиксируя ее и помогая тебе подняться.
Я смотрю на тебя и молча киваю. Эта боль восхитительна. Она так сильна, что затмевает все, что я когда-либо чувствовал, и заставляет меня балансировать на краю сознания, чтобы не упасть в обморок. На открытые переломы лучше не смотреть, а я - гляжу...
Я раздраженно довожу тебя до дома и сажаю на диван:
- Поттер... - я знаю, что так нельзя, но все же даю тебе пощечину, и только после этого иду за медикаментами и зельями.
А я сижу и медитирую на свою сломанную руку, даже не пытаясь убаюкать боль. У меня отнялся голос, наверное, потому что иначе я бы кричал и выл, так резко разливается и переливается она по моему телу. Но мне легче. Еще немножечко легче, еще чуть-чуть, капельку, совсем ничтожно, но становится все переносимее все то плохое, что заставляет меня рыдать по ночам.
