М. Волошина - Дни и ночи Невервинтера
Самым значимым событием было то, что им, наконец, удалось выковать Серебряный Меч, все осколки которого были найдены. Офицеры Короля Теней носили их с собой. И Касавир их благополучно реквизировал. Обычной ковке меч не поддавался, поэтому пришлось, по совету неожиданно проснувшейся и прозревшей Зджаэв, поехать в Западную Гавань — туда, где оружие было сломано. Тяжелой была эта поездка. Увидев безжизненные поля, сожженные дома и заросшие каким-то слизистым мхом улочки родной деревни, по которым бродили тени ее бывших земляков, Эйлин была готова впасть в отчаяние. «Это моя вина, — с горечью думала она, — если бы не этот проклятый осколок, слуги Короля Теней не пришли бы сюда. Если бы я знала… Если бы Дэйгун мне раньше все рассказал. Я бы ушла отсюда навсегда». Она плохо помнила, как все прошло. Зджаэв велела ей сесть, сосредоточиться и подумать об идеальном мече, который будет слушаться ее так, словно он часть ее самой. Он и должен был стать ее частью, доля его силы и магии сидела в ней, и без нее оружие не имело бы смысла.
В груди стало горячо, она услышала звон стали и увидела… Сердце ее бешено заколотилось. Она увидела то, что произошло на этом месте двадцать лет назад. Двое сошлись в смертельной схватке. Один — закованная в черный металл фигура без лица со страшным сверкающим зазубренным лезвием вместо руки. Другой — человек с серебряным мечом. Амон Джерро. Значит, это был он. Лязг мечей, высокий, рвущий перепонки звук. Серебряный клинок разлетается на десятки осколков. Эйлин видит двух женщин. Одна из них, эльфийка, уже мертва. А вторая… светлокожая женщина с рассыпавшимися по плечам рыжими кудрями, которая прижимает к себе кричащего от боли и страха ребенка. Она в агонии. В ее теле сквозная рана. Видимо, осколок пронзил ее и вошел в грудь малышки, застряв меж ребер и не задев органов… Жжение в груди стало невыносимым, в ушах зазвенело. Эйлин потеряла сознание.
— Нет… Неееет! — Стонала она, приходя в себя и сжимая рукоять Серебряного Меча. — Господи, ну почему, почему?!
Она почувствовала холодное прикосновение ко лбу. Это Зджаэв заставляла ее очнуться.
— Я видела, — произнесла Эйлин, глядя на нее, как на исчадие ада. — Зачем ты привела меня сюда? Зачем показала это?!
Зджаэв покачала головой и сказала своим обычным отрешенным тоном:
— Знай, это он, — она показала взглядом на сверкающий меч в ее руке. — Никто не смог бы заранее сказать, что ты увидишь.
Эйлин посмотрела на меч вслед за ней. Его блеск показался ей чужим, холодным и зловещим. Словно саму смерть она сжимала до боли в побелевших пальцах. Зджаэв как будто угадала ее мысли.
— Знай, мы должны уходить. Они чувствуют, что их смерть в твоих руках. — И, посмотрев ей в глаза, добавила: — Час пробил.
* * *На следующий день Бишоп и Касавир вернулись в крепость одновременно. Касавир сообщил Эйлин, что мелких вражеских групп в ее землях больше нет. Это был плохой знак. Новости Бишопа развеяли остатки ее сомнений. Передовой отряд теневой армии уже движется от северной границы ее владений. Судя по скорости, ожидать его на подступах к крепости следует меньше, чем через четыре-пять часов. Тут Гробнару, — милый гном, что бы она без него делала, — пришла в голову блестящая идея.
— Эйлин, как ты думаешь, нежить умеет плавать?
— К чему это ты? — Хмуро спросила она.
Гном пожал плечами.
— Ну, я подумал, чтобы дойти то крепости, нужно перейти по мостам на другой берег реки. Если мостов не будет, им придется перебираться вплавь. Я не думаю, что они прихватили с собой лодки. А река быстрая и широкая.
Следующее мгновение растроганный Гробнар увековечил в своей поэме «Как мы с Эйлин спасли мир». Закричав «Гробнар, миленький!», леди-капитан обняла его и даже немножко оторвала от земли, несмотря на то, что он был довольно увесист. Расцеловав его в обе щеки, она сказала:
— Назначаю тебя главным по уничтожению мостов. Рассчитай, сколько потребуется взрывных сфер…
— Я уже рассчитал. Чтобы их унести, хватит четырех сильных солдат.
— Прекрасно, я горжусь тобой! — Она обернулась к Касавиру. — Тогда не теряем времени и выступаем через двадцать минут.
Было ясно, что добраться до мостов раньше нежити они не успеют, а значит, придется драться. Взрывчатка была упакована в специальные, зачарованные Сэндом ящики, защищенные от повреждений. Однако, неизвестно, какие средства имеются в арсенале теневой армии. Поэтому, кроме спецотряда Касавира и капитанского взвода, Эйлин взяла отряд лучников, которые должны были находиться поближе к солдатам, несущим ящики, и защищать и их самих, и взрывчатку. Заставить Гробнара держаться с ними было невозможно, и настырный гном шел в первых рядах с драгоценной Лютней Абсурда наперевес. Силу этого дьявольского оружия Эйлин уже испытала на себе, решив, по неопытности, взять пару аккордов. Результат — волдыри на ладони, легкое сотрясение мозга, плюс гневные вопли Сэнда, которому приспичило оказаться рядом, в результате чего он едва успел потушить подол своей, естественно, новой, буквально вчера купленной мантии. Неясным было одно: как выжил Гробнар, осваивая этот страшный в своей непредсказуемости инструмент. Ответ, видимо, следовало искать в особенностях мышления гнома, которому, — Эйлин давно в этом убедилась, — были подвластны силы хаоса и абсурда.
Эйлин не пожалела, что взяла много людей. Уже на втором мосту они столкнулись с большим отрядом нежити. Столько теней и скелетов сразу она никогда не видела. Они заполонили мост и рассредоточились по противоположному берегу. Отступать было нельзя. Впереди был еще один мост, и нужно было во что бы то ни стало оттеснить их туда. Не без труда справившись с этой задачей и потеряв четверых солдат, маленькая армия под командованием Эйлин ринулась к третьему, последнему мосту. Он был пуст. Но то, что они увидели на том берегу, заставило сердце Эйлин дрогнуть. Скелетов было немного, около двух десятков. И столько же теней. Но они были огромны, в два человеческих роста. Эйлин сглотнула и метнула взгляд на Касавира. Он был холоден и сосредоточен. Малютка-Гробнар, казалось нисколько не впечатленный увиденным, подмигнул им и запел воодушевляющую песню. Эйлин подхватила, чтобы усилить эффект. Финалом этой песни стал душераздирающий, диссонансный аккорд Гробнара, звуковая волна от которого заставила первые ряды нежити согнуться в три погибели. «Талантище!» — Восхищенно подумала Эйлин.
Вторым сюрпризом стало появление Дэйгуна. Уж кого она не ожидала здесь увидеть, так это его. Она думала, что отец давно слинял в леса. Но он вернулся с небольшим отрядом эльфийских лучников, о которых ходят легенды. Сначала Эйлин услышала свист разрываемого воздуха, и на нежить, кинувшуюся атаковать ее отряд, откуда-то сверху посыпался град пылающих стрел. Потом она увидела дюжину всадников в ослепительных золотистых доспехах, стоящих на скале. Знаменитые лучники, дезориентирующие врага зеркальными доспехами и посылающие по пять стрел за один выстрел. Рядом стоял Дэйгун. Старый эльф, чья жена погибла, защищая ее, вернулся, чтобы помочь ей. Где он взял этих стрелков? Старые сослуживцы? Плата какого-нибудь вождя за оказанную некогда услугу? Времени на догадки не было. Пора было приниматься за дело.
— Лучники, вперед! Касавир, Гробнар, ослабляйте их пока на расстоянии!
Им пришлось отразить еще несколько атак гигантской нежити, которая каким-то непостижимым образом появлялась на месте убитых скелетов. Когда мосты были взорваны, и они возвращались в крепость, уже смеркалось. Шли молча, еле передвигая ноги от усталости. Лишь Гробнар по обыкновению что-то болтал, во что, впрочем, никто особо не вслушивался. Эйлин подошла к Дэйгуну и взялась за стремя. Он посмотрел на нее сверху вниз.
— Отец…
Дэйгун кивнул ей.
— Устала? Давай руку.
Сдвинувшись, он посадил ее боком впереди себя, взял одной рукой поводья, а другой обнял ее.
Эйлин не знала, что и думать. Сначала он помогает ей и приводит дюжину великолепных воинов, а теперь сажает на свою лошадь.
— Отец, я… не узнаю тебя, — произнесла она и посмотрела на него.
Она еще никогда не видела так близко лица человека, с которым прожила всю сознательную жизнь. Небольшие раскосые серо-зеленые глаза, тонкий нос и губы. Кожа золотистого оттенка, по которой невозможно определить возраст. Дэйгун пожал плечами и сказал:
— Я сам себя не узнаю. Но… пожив некоторое время здесь, я начал по-настоящему узнавать тебя. Я видел, как к тебе относятся твои люди, какие у тебя друзья… Я никогда не понимал, почему ты стала бардом, и не верил в силу твоего влияния на людей. Но, кажется, я ошибался.
Он улыбнулся. Видеть его улыбку было непривычно. Ему и самому было непривычно, отчего улыбка его вышла немного смущенной. Он снова пожал плечами и еле слышно пробормотал:
