Надежда Чернецкая - Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал
— Вы пожалеете о своем предложении, когда я закажу себе сразу несколько этих самых булочек, вашего хваленого кролика, пару закусок и целую чашку взбитых сливок на десерт, — рассмеялась она.
— Может, и пожалею, если после такого ленча вам сразу захочется спать, — ответил я, вставая и подавая ей руку.
— Да, наверное, от сливок придется отказаться.
— Заказывайте все, что угодно, только учтите, что впереди еще обед и ужин.
— Хотите сказать, что ваших наличных может не хватить на трехразовое утоление моего аппетита? — сказала Элен, продолжая хохотать.
— Мы сможем это проверить, если вы принимаете план, — улыбнулся я в ответ.
Когда Элен смеялась, очаровательно запрокидывая голову, когда она откидывалась на стуле или поправляла шляпу, пила чай и рассказывала мне что-то, я почти забывал о тайнах и недомолвках, я жил этим новым мгновением, доставлявшим мне счастье любоваться ею. И я был почти уверен, что и она думала только о том, что происходило между нами в каждую новую минуту… Она то болтала о пустяках, то говорила о чем-нибудь важном, потом слушала меня, и понимание в ее глазах было для меня дороже всего на свете. Я мог говорить намеками или вообще вдруг вспоминать о чем-то постороннем, но Элен всегда улавливала ход моих мыслей и безошибочно следовала за мной. Часто она словно предугадывала то, что я собирался сказать, и мне невольно приходило в голову, что мы с ней могли бы неплохо общаться не говоря ни слова — просто находясь рядом и глядя друг на друга…
Мы провели вместе остаток дня, гуляя по городу и беседуя без устали, а вечером отправились в мою квартиру выпить кофе с коньяком. Когда я варил его на спиртовке, Элен сидела в кресле возле чайного столика, и выглядело это почти как в моих мечтах. Полной схожести мешало ее слишком нарядное платье и то, как изучающе она иногда смотрела на мое лицо, думая, что я не вижу этого.
Она была удивительно естественна и, как всегда, хорошо владела собой: смеялась, когда было смешно, парировала мои шутливые замечания и изображала равнодушие к полицейским новостям. Но она и не подозревала, как хорошо я успел ее изучить. Я прекрасно видел, как она изменилась с наступлением вечера, я видел печальную озабоченность в ее глазах каждый раз, когда смотрел в них. Она умело обходила в разговорах все, что касалось Гриффита Флоя, и я, подчиняясь ее желанию, не упоминал о деле без необходимости, тем более что в очень скором времени собирался выяснить все без вежливых расспросов.
На следующий день мы встретились в Сохо, куда Элен должна была зайти утром после Скотланд-Ярда и где я ожидал ее в полдень.
Мы снова позавтракали вместе, обсудили купленные Элен книги по английской филологии, и я убедился в благоприятности избранного мною для своего плана времени: Элен, судя по всему, позволяла событиям развиваться в их естественном русле и искренне наслаждалась своим пребыванием в Лондоне. Я подумал, что будет жаль разрушать эту иллюзию, но остался тверд — обстоятельства требовали решительных действий, и первой жертву принесет им сама Элен, проведя следующую ночь без сна.
Мы долго бродили по Сити, гуляли по набережным Темзы, пообедали в ресторане на Риджент-стрит, а вечером отправились в Ковенс-Гарден на замечательный струнный концерт, после которого я провожал Элен до отеля.
Было уже довольно темно, улицы освещались фонарями и светом из окон домов. Затянувшееся лето, похоже, отступало, и впервые за несколько последних недель небо наполнилось густыми облаками. Покидавшая Ковенс-Гарден публика поднимала к ним головы, издавала неопределенные возгласы и единодушно покрепче натягивала шляпы, словно заранее спасаясь от надвигающейся непогоды. На улицах чувствовалось легкое возбуждение, какое бывает в преддверии приближающихся перемен и нового сезонного витка.
Элен держала меня под руку и, тоже поддавшись всеобщему настроению, оживленно говорила о только что услышанной музыке. Когда мы свернули на другую улицу, и она замолчала, оглядываясь вокруг, я спокойно сказал:
— Боюсь, мисс Лайджест, завтра я смогу видеть вас лишь вечером.
— Похоже, я отнимаю слишком много вашего времени, — улыбнулась она.
— Дело не в этом. Завтра я проведу несколько часов в СкотландЯрде с Лестрейдом, когда привезут личные бумаги сэра Гриффита.
— Что за бумаги? — поинтересовалась она.
— Не знаю, — ответил я беззаботно, — полицейские арестовали на время следствия и суда всё имущество Флоев, и кто-то нашел дневники Гриффита — несколько толстых тетрадей. Вы знали о том, что он вел какие-то записи?
— Нет, — едва выговорила она. Ее самообладание было удивительно — ни один мускул не дрогнул на лице, и было заметно лишь, как лихорадочно заработала ее мысль.
— А что в них?
— Завтра узнаем. Полицейский курьер привезет тетради Лестрейду. Тот просто жаждет найти еще и письменное признание Гриффита, да и мне интересно, есть ли в этом человеке что-то, кроме цинизма и самовлюбленности…
Элен побледнела и несколько секунд не могла вымолвить не слова, а только смотрела в одну точку перед собой.
— А когда вы освободитесь? — спросила она осторожно.
Про себя я отметил, что это был не очень-то хитрый маневр.
— Курьер приедет в Голдентрил в полдень, заберет дневники и около двух часов, я думаю, будет уже в Лондоне. Полагаю, что трех часов нам с Лестрейдом хватит, чтобы оценить красноречие Гриффита, и я зайду за вами в половине шестого, если это вас устраивает… У меня есть план еще одной прогулки по Лондону для вас, мисс Лайджест, и мы осуществим его завтра!
— Непременно осуществим, — ответила она и посмотрела на меня теперь уже без всякого смятения с одним лишь непроницаемым спокойствием. — Я буду ждать вас, мистер Холмс.
— Может быть, ваше ожидание не будет столь уж долгим… А вот и ваш Нортумберленд! Дорога за разговором оказалась совсем короткой!
Мы коротко попрощались, и я некоторое время смотрел ей вслед, когда она медленно шла по лестнице, прижимая связку книг к груди и не вызывая моих сомнений относительно своих завтрашних действий.
Через четверть часа, когда я возвращался на Бейкер-стрит, пошел дождь.
25
На следующее утро я проснулся в половине седьмого, когда за окном стали греметь повозки. До первого экспресса в нужном мне направлении было еще много времени, и я позавтракал без спешки, а потом отправился на вокзал.
Дождь, начавшийся накануне вечером, еще шел и, видимо, не собирался прекращаться. Вода стекала с крыш равномерными струями, а с мглистого неба падали все новые и новые ее потоки. Этот дождь был для меня весьма кстати, потому что мог дать возможность скрыться за зонтом, если Элен поедет на одном поезде со мной и вздумает приглядываться к пассажирам на платформе.
Когда дежурные закрывали двери вагонов, я был почти уверен, что Элен в этом поезде нет. Теперь было девять шансов из десяти, что она сядет в следующий экспресс через сорок минут — тогда она будет на месте не слишком рано, но и задолго до полудня. Она будет уверена в том, что успеет побывать в Голдентриле до моего воображаемого курьера, и поэтому не станет торопиться и будет действовать по своему плану. Если я все правильно рассчитал, у меня тоже будет достаточно времени и добраться от станции до поместья, и поговорить с охранником, и самому осмотреть те места в доме, где Гриффит мог хранить свои личные бумаги. В конце концов полиция еще не рылась в имеющихся документах, и у меня имелся вполне реальный шанс найти что-нибудь интересное. Было бы даже забавно, если бы моя выдумка обернулась правдой.
С тяжелым сердцем я думал о своем обмане, но успокаивал себя тем, что он не будет дорого стоить для Элен, тем более что мне тоже предстоит ей кое-что рассказать. Возможность избавить ее от того, что отравляет ей жизнь, было условием моего признания. Чтобы сказать ей о своей любви, я должен был оказаться с ней на равных и не гадать, какое место займут мои чувства в перипетиях ее тайн. И, если она считала для себя невозможным по доброй воле и из чистого доверия раскрыть мне правду, то что мне мешало узнать эту правду иным путем?..
Мысль о признании совсем не пугала меня — я настолько сжился со своим чувством, что сказать теперь о нем было вполне естественно. Разумеется, в проведенных вместе с Элен днях была своя прелесть, и мы черпали это удовольствие, пока было возможно, но наши отношения каким-то незримым образом развивались, и я совершенно явственно ощущал растущее напряжение, как будто сила, с которой нас тянуло друг к другу, постоянно сталкивалась с другой, из-за которой мы были вынуждены держаться на определенном расстоянии. С каждой новой встречей чувства все больше обострялись, то, что мы говорили и делали, переплеталось во все более запутанный клубок, и я был полон решимости разрешить, наконец, все эти сложности, переступив за завесу тайны…
