Когда я вгляделся в твои черты (СИ) - "Victoria M Vinya"

— Твоя мама очень волнуется. Я еле отправила её спать.

«Ты средоточие всего самого прекрасного в моей никчёмной жизни. Проклятье! Я тебе тогда такого наплёл… Я назвал тебя… И сказал, что ненавижу! Вынудил тебя пожертвовать самым дорогим, разорвать себе сердце в клочья… Я убогое ничтожество. Я заслужил твою нелюбовь, заслужил быть преданным и брошенным к чертям».

— Это всё я. Я сделал это с тобой, — заплетающимся языком бредил Эрен и перехватил руку Микасы, прижал к воспалённой от слёз щеке. — Прости меня! Я так тебя обидел… Я уничтожил тебя. Прости, прости, прости!

— Что ты такое говоришь? — В её голосе дрогнули недоумение и стыд. — Ты ни в чём не виноват передо мной.

— Это из-за меня ты страдаешь в этой жизни. Я всё испортил, сломал тебя, растоптал! Мне не искупить своих грехов. А ты больше никогда не пожелаешь разделить их бремя со мной…

Комментарий к 12. Поступь памяти

Где-то под конец написания этой части мои нервы сказали «до свидули», а из успокоительного была только бутылка минералки 🙃 Хотя в каком-то смысле это был даже завораживающий опыт, ахах. Всех ментально обнимаю за крутую отдачу к прошлой главе, которая была единственным топливом для моих сил писать проду в условиях дикой нехватки времени))

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4061

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 13. В промозглых объятиях осени ==========

Взмах крыла. Встречный ветер. Солнце и простор небес. Куда он направляется?

Разве теперь это важно? У него всё равно не так уж много излюбленных мест.

Крылья неустанно работали, разрезая тёплый воздух. Наконец-то он был счастлив. Он был спокоен. И свободен.

Заметил внизу знакомый силуэт. Она неизменно там же ― у дерева на холме. Спикировал вниз, приостановился и запарил на безопасном расстоянии: не собирался её тревожить.

― Скоро все придут тебя навестить. ― Она прикоснулась к могильному камню с высеченной на нём подлинной нежностью. ― Ты счастлив?

Он счастлив?

― Я… Хочу снова увидеть тебя…

Склонила усталую голову. Придавленная тяжестью одиночества, истерзанная тоской и чувством вины. По бледным щекам скатились прозрачные слёзы. Шурх ― красная потрёпанная полоска соскользнула с плеча.

«Не порядок!» ― сердобольно подумал он и нарушил принесённую минуту назад клятву. Плавно и шустро спустился, подобрал непослушный конец шарфа и обернул хорошенько вокруг её шеи. Вот теперь славно. Теперь хорошо…

Эрен тихо простонал и резко поднял голову с подушки. Уткнулся носом в шею Микасы и обеспокоенно заёрзал им по обнажённой коже, не находя того, что искал.

― Шарф… ты простудишься…

― Ложись-ка обратно.

И, обхватив его за плечи, бережно опустила обратно на подушку.

Прохладное прикосновение тыльной стороной ладони к горящему лбу. Недостаточно. Припала губами: долго, упоённо. Отстранилась. Прошла сквозь темноту и села на подоконник, устало склонила голову ― совсем как в его сне.

Она не должна была ему достаться. С чего он решил, что имеет право на Микасу хоть в какой-нибудь из жизней? Их близость ― ошибка в естественном порядке вещей. Теперь всё снова встало на своё место. Он отказался от неё на пороге конца мира и не заслуживает на пике его расцвета. Он ничего не заслуживает, раз уж на то пошло…

Эрен ощущал гнетущую тяжесть во всём теле. Но если сделать усилие ― перевернуться, уткнуться лицом в подушку и перестать дышать, тогда он сможет наказать себя. Пусть этого ничтожно мало перед загубленными душами минувшего, но ему больше нечем им отплатить. Хорошо, если Микаса не будет долго горевать: поплачет немного, а после окончит школу, выйдет замуж за клятого Дементьева и обретёт столь желанный богатый комфорт. Родители и Армин будут убиваться. Жаль, он не может им объяснить, что по такому чудовищу не стоит лить слёзы. И вспоминать не стоит. Предать забвению и навсегда вычеркнуть из чьей бы то ни было памяти. Нужно лишь сделать усилие ― и всё кончится…

Микаса опустилась на колени подле кровати ― смиренная, покорная. Смочила в глубокой тарелке полотенце и приложила ему ко лбу.

Проклятая! Сидела бы дальше и таращилась в идиотское окно!

Теперь уж не шевельнуться ― не позволит. Бдительный ночной страж. Его щит от себя самого… Как в те далёкие дни.

Микаса ушла с первыми лучами солнца. Эрен крепко спал и не увидел, как вновь остался один.

В клещах темноты он казался таким уязвимым. Карла словно перенеслась на шестнадцать лет назад и взирала испуганными глазами на новорождённого сына, спящего в кроватке. Странная смесь невиданного счастья и поглощающего страха: сможет ли она защитить этого крохотного человечка от уродливого, неприветливого мира?

Опустилась на край постели, шурша домашней хлопковой юбкой, и ласково обхватила руку Эрена, покоящуюся на одеяле. Поднесла к губам и поцеловала каждый палец, затем прижала к мокрой щеке. Это не мог быть её сын — шебутной, крикливый мальчуган, лезущий в неприятности: всегда скривлённое забавными гримасами лицо стянуло фарфоровой маской, проворные руки опутало бессилием. Какие страдания поселились в его голове?

По обоям ползли обрывки теней, перепрыгивали с узора на узор, падали в складки простыни. В их окружении становилось всё тревожнее и тоскливее. Карла горько всхлипнула и сдвинула со лба Эрена чёлку. Ей хотелось сбить руки в кровь от беспомощности. Когда он был малышом, она могла сделать для него что угодно, спасти от любой напасти. Или хотя бы знала, откуда ждать беды.

Прикрыла слипающиеся веки, и её измученная душа унеслась далеко-далеко. В паршивый, суетный денёк.

В гости собиралась приехать чуть ли не вся родня. Гриша много работал, и приготовления легли на плечи Карлы. Ей хотелось проклинать горы посуды, бесконечные хождения по рыночной площади и предстоящий галдёж многочисленных родственников. Она чуть не до хрипа ругалась с ушлым торговцем овощами, который обманул её и вдобавок осыпал оскорблениями в ответ на попытку вежливо прояснить ситуацию. Она брела в сгущающихся сумерках домой: в одной руке увесистый пакет, в другой ― непоседливый трёхлетний сын, тянущий её в сторону аляпистой детской площадки во дворе богатых домов. На щеках засыхали липкие солёные слёзы, осенний ветер гадко кусал влажную кожу, забирался под ворот пальто.

― Прекрати баловаться! С ног меня собьёшь! ― сердито крикнула она расшалившемуся Эрену, на ходу плюхнувшемуся коленями в лужу. ― Ну что за поросёнок?

Швырнула на одну из скамеек вдоль аллеи пакет и опустилась подле, упав лицом в ладони. Она до смерти устала и была так зла, что хотела бросить ребёнка с мужем и убежать на необитаемый остров, где могла бы беспробудно спать неделю, позабыв о готовке, стирке и уборке. Карла никогда не жаловалась на свою жизнь: в отличие от деловых и творческих подруг, она мечтала о простом семейном счастье, но не думала, что оно порой будет сводить её с ума.

Отвратный день. Отвратный грубый торгаш. Отвратная погода. Промозглый ветер, качающий полуголые ветки. Она не в этом унылом месте, даже не в этом…

― Ма-а-м…

Бойкая ручонка потрепала подол тёплой юбки. Карла отняла от раскрасневшегося лица ладони и посмотрела в улыбчивую испачканную моську напротив. Эрен достал из-за спины еловую шишку и вручил её матери, затем сиганул в золотисто-багряные кусты. Карла молча разглядывала подарок, затем припала носом к смолистым чешуйкам и глубоко вдохнула терпкий запах. Сердце больно кольнуло. Мгновение ― и на её коленях очутился разноцветный букет из кленовых и дубовых листьев.

― Чтобы ты не грустила…

А ей хотелось разрыдаться от стыда за желание сбежать от него на необитаемый остров. Карла не хотела напугать сына и улыбнулась через силу, но искренно и нежно. Лицо Эрена озарил восторг, внутри зрачков блеснул свет зажёгшихся уличных фонарей. Он взял в свои маленькие ручки руки мамы и повёл её за собой. Остановился в луже и принялся радостно прыгать, выбивая холодные брызги резиновыми сапожками. Он неотрывно смотрел в лицо Карлы, боясь, что без его чуткого надзора оно вновь станет хмурым.