Jero3000 - Александр Н. Жизнь в волшебном мире
— Ты прав, — Гермионе этот разговор явно не нравился. — Маховики выдаются в Министерстве. МакГонагалл выбила один для меня. Ты даже не представляешь, сколько сил мы потратили на то, чтобы убедить Министерство в моей исключительной благонадежности.
— И тем серьезнее будут проблемы, если ты на чем–то проколешься, — пропел Саша прямо ей в ухо. Гермиона вздрогнула.
— Да–да, я знаю. Я откажусь после экзамена, честно.
— Рад, что ты это понимаешь, — Саша улыбнулся и ускорил шаг. У него были и свои заботы.
Кроме надвигающихся экзаменов, о которых Саша предпочел бы вовсе не думать, близился матч со Слизерином, из–за которого Вуд просто взбесился. А взбесившийся Вуд кого угодно мог довести до нервного срыва. Не ранее, чем перед зельеварении, Вуд поймал его в коридоре и заговорил разве что не до смерти. Именно поэтому вместо игл дикобраза он по ошибке растолок в ступке иглы нагла. А потом по глупости подставил эту ступку Рону под руку. И, конечно же, Рон перепутал ступки. Саша понимал, что должен чувствовать себя виноватым. Но совесть молчала. Напротив, он искренне считал виноватым Вуда, и только его. Хотя какой–то неприятный червячок все же грыз его изнутри. От этого у Саши категорически испортилось настроение, и он нашел единственный доступный выход для своего раздражения — прочитал нотацию Грейнджер. Впрочем, к тому моменту, как Саша вышел из подземелий, он уже и об этом жалел. В конце концов, Грейнджер могла подумать, что для него это имеет значение.
— Гарри! — раздался откуда–то слева голос, и он вздрогнул.
— А, Кэти, это ты, — выдохнул Саша.
— Нервничаешь, да? — Кэти криво усмехнулась. — Вуд совсем допек?
— Поймал меня перед зельями, рассказывал про распасовку. Я не думал, что меня можно перепутать с Анджелиной.
— А мне советовал тренировать удар левой рукой, — хихикнула Кэти. — Я больше похожа на Фреда или на Джорджа?
— Сама у него спроси. А вот и он, — Саша указал рукой в конец коридора, где уже замаячила макушка Вуда. — Было приятно поболтать, но мне пора.
Саша бегом бросился в сторону Большого Зала.
— Нет уж, мистер ловец, подожди меня! — крикнула Кэти и бросилась за ним следом.
— Гарри! Кэти! — донесся до них крик Вуда, но они уже мчались со всех ног по лестнице и останавливаться не собирались.
Впрочем, на вечерней тренировке Оливер отыгрался на всех. Как оказалось, в разное время от него спаслись позорным бегством все без исключения члены команды, за что Вуд устроил долгий и крайне детальный разбор полетов, а под конец еще и показательно обиделся. Хотя долго его обида не продлилась: как может капитан молча летать около ворот, когда команда, оказывается, может играть и без его ценных указаний. Это уже потом, после тренировки к Оливеру пришло осознание того, что они точно следовали его же собственной тактике.
— Ладно, ребят, извините, — сказал Оливер уже в гостиной, когда они вернулись со стадиона. — Вы все молодцы. Просто это моя последняя игра, и мне очень хотелось бы окончить ее победой.
— Не переживай, Оливер, — рассмеялся Фред.
— Мы тебе устроим такую последнюю игру, что ты ее вовек не забудешь, — поддакнул Джордж.
— В хорошем смысле, — подытожил Саша, заметив, как побледнел Оливер от таких слов. Девчонки–загонщицы бросились его обнимать, от чего Вуд уже через минуту сиял, как новенький галеон.
Всю оставшуюся до матча неделю было решено посвятить тренировкам. Оливер фактически озверел, и это озверение передалось команде. Не иначе как воздушно–капельным путем. Тренировались до упаду, до полного изнеможения, до ломоты в мышцах. Саша поначалу думал, что до добра это не доведет: они все умотаются за неделю, и к матчу будут походить на вареные овощи, не способные пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Самая ужасная тренировка у Гриффиндорской команды получилась в четверг. Саша вымотался настолько, что не нашел в себе сил спешиться с метлы. Гудящие ноги его просто не слушались. Тогда он снова поднялся в воздух и просто полетел к замку. Найдя окна своей гостиной, он завис на месте и несколько раз стукнул по стеклу, при этом моля всех существующих и несуществующих богов, чтобы этой выходки не заметили преподаватели: Саша запамятовал, является ли вход в гостиную через окно грубым нарушением.
Окно открыла Джинни и недоуменно уставилась на Сашу.
— Открой пошире и отойди, — бросил он, выходя на разворот.
Джинни распахнула створку настолько, насколько позволяла обстановка, и послушно отошла. Саша прямо на метле влетел в окно, завис над одним из кресел, перевернулся спиной вниз, разжал руки и упал прямиком в плюшевые объятия подушек.
— Ну ты даешь, — выдохнул Рон, оторвавшись от какого–то эссе. — Ничего, что дверь есть?
— Рон, иди ты, — огрызнулся Саша. — Эти тренировки меня доконают.
— Может, чем–то помочь? — участливо спросила Джинни.
— Да, спасибо, что спросила. Будь добра, отрежь мои ноги и положи на полочку. Я потом заберу.
Джинни и Рон уставились на него, как на ненормального, и даже Гермиона оторвалась от работы.
— У тебя нездоровый вид, — заключила она. — Может, стоит сходить в Больничное Крыло?
— Милая Грейнджер, для меня слово «идти» и любые его производные сейчас являются ругательными, — Саша смог изобразить улыбку. — Угадай, как далеко я тебя пошлю, если еще раз такое услышу.
— Ну, если хочешь, я схожу, — предложила Джинни. — Попрошу у мадам Помфри какое–нибудь зелье от боли в мышцах.
— Буду премного благодарен, — Саша свесил руку с кресла.
Джинни бегом выскочила из гостиной, но в этот момент вернулась вся команда. Анджелина и Алисия непонимающе уставились на Сашу.
— И как ты умудрился? — задала Кэти вопрос, который читался в глазах у остальных членов команды. — Ты еще летал, когда мы уходили со стадиона.
— Через окно, — пояснил вместо Саши Рон. — Влетел через окно, будто так и надо.
— Чего мы–то не сообразили? — удрученно спросил Фред и рухнул в одно из кресел.
— То есть, ты думаешь, это нормально? — вскинулся Рон.
— Вполне, — хохотнул Фред.
— Если бы ты только что тренировался с нами, ты бы вообще влетел сразу в спальню, — добавил Джордж. — Кто как, а мы завтра так и сделаем.
— Это вряд ли, — подал голос Вуд. — Завтра сделаем передышку перед матчем. В субботу мне нужна сильная команда, а не тряпки на метлах.
— Вот за что я люблю Оливера, так это за умение вовремя, — простонал Фред и забросил ноги на спинку кресла, свесив голову вниз.
Через несколько минут Джинни вернулась из Больничного Крыла с большой банкой согревающей мази для мышц. Она никак не ожидала того, что к этому моменту в гостиной будет очень много желающих запустить руку в спасительную баночку. Так или иначе, ее ждал невероятно теплый прием.
Как бы ни парадоксально это было, Вуд действительно отменил пятничную тренировку. В силу этого вместо того, чтобы выкладываться на стадионе, вся команда устроила в Башне форменное бесчинство. Особенно старались Фред с Джорджем, которые просто орали как ненормальные, цеплялись ко всем подряд и вообще бесцельно перемещались по гостиной. Вуд просто ушел к себе в комнату, когда начался балаган. Анджелина, Алисия и Кэти хохотали надо всем, что видели, и в этом смехе было что–то истерическое. Весь факультет вслед за командой решил предаться безделью. Даже Гермиона отложила в сторону огромный том «Современной рунической науки» и с улыбкой наблюдала за остальными. Рон, почуяв вседозволенность, рванул к игрокам в плюй–камни. И только Саше было не до веселья. С самого утра его мучила невероятно противная головная боль. Посидев в гостиной с полчаса для проформы, он поднялся в спальню, разделся, лег в кровать и вырубился.
Трава была высокой. Она гладила холодную кожу, она ласкала живот теплом, накопленным за день. И все же она шелестела, и этот звук выдавал Его в ночной тиши. Но и в этой густой траве были прогалины. Иногда на такую прогалину выскакивала мышь, и тогда Он замирал, давая ей возможность почувствовать угрозу. Но глупые создания не видели и не чувствовали притаившейся в траве угрозы. Он выжидал еще миг, а затем делал молниеносный бросок, гибельный для глупых зверушек. И тогда над травой звучал коротки отчаянный писк. Последний писк бесполезной угасающей жизни, после которого наступала тишина. И лишь шорох травы звучал под бездонным весенним небом. Он не чувствовал ни отвращения, ни сожаления, лишь необходимость. Жестокая, несущая боль необходимость, требование этого тела — не более. И Он упивался этими маленькими, незначительными смертями, не чувствуя ни жалости, ни раскаяния, лишь удовлетворение. Эти мучения теплых беззащитных комочков делали Его еще более безжалостным, еще более хладнокровным, и к тому же, они приносили чувство сытости этому телу. А уж за сохранность этого тела Он пока что переживал.
