Svengaly - Красноармеец Горшечников
Поговорить удалось только дома: Георгина, будто что-то заподозрив, не отходила ни на шаг.
- Враг он, сердцем чувствую, - закончил Гарька. - И Квирин этот тоже контра.
- Что будем делать?
- Обыщем комнату Нагинина.
Ромка тяжело вздохнул.
- Поэтому я и не хотел при Георгине, - сказал Гарька. - Ведь непременно с нами сунется, а ей никак нельзя.
- Когда пойдём?
- Завтра. Днём его не должно быть дома.
- Горшечников, посиди у нас в гостиной, - сказал комиссар. - В моей комнате остались кое-какие документы, а сейфа нет. Проследи, чтоб никто не входил. Я вернусь через час.
- Есть проследить! Ромка, посидишь со мной?
Улизин замялся.
- Я Пассионарии Поликарповне обещал крышу починить… жалко баб, одни живут.
Гарька махнул рукой.
- Ступай, один покараулю.
Время тянулось медленно. Горшечников поискал книжку про Путилина, но нашёл только «Капитал».
«Надо дочитать, - подумал он с раскаянием. - Коммунисту нельзя не одолеть «Капитал»».
Однако мудрые речения основоположника коммунистического учения не желали умещаться в голове, переполненной раздумьями о предательстве Нагинина - а ещё о том, как, наконец, встретиться и поговорить с прекрасной Аделаидой. Спустились сумерки, Гарька подогрел себе чаю на спиртовке. Комиссар появился лишь на исходе второго часа. Перешагнув порог, он остановился.
- Накурил-то как!
Гарька поднял глаза, отставил стакан.
- Сохнешь? - осведомился Север.
- Легко вам смеяться, когда у вас сердца нет, - уныло ответил Гарька.
- Кажется, нам пора сниматься с места, - сказал Лютиков. - Совсем бойцы расклеились, одна любовь на уме.
- Вот у кого сердца нет, так это у тебя, Ромуальд, - заметил Чернецкий. - Грудь твоя набита газетами и брошюрами, а голова - правильными словами на все случаи жизни.
Лютиков обиженно покосился на него, однако отвечать не стал, сдержался. Принёс из своей комнаты керосиновую лампу под четырёхугольным колпаком, поставил на стол.
Со вздохом Гарька посмотрел на «Капитал», временно утративший для него всякую прелесть.
«Не попросить ли у Георгины каких-нибудь стихов?» - подумал он и вздохнул ещё тяжелее.
Потянулся к чайнику, чтобы налить себе ещё чашку, но тот оказался пустым. Гарька поднялся и пошёл на двор за водой, вид у него был лунатичный до чрезвычайности. Перед глазами стоял образ тонкой девушки в платочке, и Гарька уже не сомневался, что, убегая, она улыбнулась ему уголком рта.
Около самого колодца он споткнулся о веревку, натянутую меж скамейкой и колодезным воротом.
«Если девушка с норовом, то должно быть, пылкая. Стихи ей должны нравиться», - размышлял Гарька, рассеянно дёргая узел на веревке. Тот неожиданно развязался. В колодце ухнуло, звякнуло, булькнуло, потом один за другим там грохнули два выстрела, эхом отразившиеся от стенок колодца.
- Спасите, убивают! - заголосила из соседнего двора Попорыкина-мать.
Из дверей выбежали Серафим с Лютиковым, в калитку с винтовкой в руках просунулась Георгина:
- Где стреляли?
Гарька только хлопал растерянно глазами.
Быстрее всего сориентировался Лютиков, он подбежал к колодцу, заглянул вниз.
- Всё, Серафим, плакало твое голицинское шампанское. Гарька, он же только час назад всем сказал, что опускает в колодец корзинку с бутылками - охлаждаться.
- Ого, сегодня будем пить чай с шампанским, - развеселилась Георгина.
- Да лучше бы ты в Снейпа втрескался! - закричал в сердцах Чернецкий, размахивая «бульдогом».
- Что? Почему?
- Ты бы тогда рядом с ним сидел, а не шатался где ни попадя!
- Ты, Серафим, такую ерунду сейчас сказал, - холодно промолвил Гарька. - Хоть ты мне и старший товарищ, а иногда хуже шкета глупого.
С этими словами он оставил Чернецкого и ушёл переживать в свою комнату.
Ночью ему приснилось страшное: комиссар, наряженный в длинное платье с рюшами, томно обмахивался веером у окна. Повернувшись к Гарьке, он подмигнул густо накрашенным глазом и проговорил:
- Иди сюда, Горшечников. Знаю, ты давно в меня влюблён, и решил ответить тебе взаимностью... - Север вытянул руку в перчатке и ударил Гарьку веером по носу...
- Чего орёшь? - недовольно спросил разбуженный Ромка.
- Сон приснился.
Горшечников вылез из окна, пошёл к колодцу и вылил себе на голову ведро воды. Так страшно ему не было даже в бою под Геленджиком, когда казацкая лава окружила отряд со всех сторон.
- Ещё раз говорю тебе, Серафим: ты мне таких намёков не намекай! - рявкнул он поутру на Чернецкого, мирно обсуждающего с Георгиной новую тачанку.
- Каких намёков? - Чернецкий уже забыл про вчерашнее.
- А насчёт комиссара!
- Совсем головой подвинулся, - доверительно сказал Серафим Георгине. - Вот до чего людей доводит несчастливая любовь.
- Уж лучше быть несчастливо влюблённым, чем в твои годы прыгать козликом вокруг смазливой буржуазки! - выпалила Георгина.
- Буржуазное производство выпускало прекрасных особ женского пола, - нарочно поддразнил её Серафим.
Георгина запустила в него чайной ложечкой.
- Опять не слава богу, - Серафим ухмыльнулся. - Кажется, сегодня не день Чернецкого. Эй, Шнобцев, поди сюда.
Шнобцев встал как лист перед травой.
- Скажи-ка мне, приятель, что ты думаешь про несчастливую любовь?
- Не пойму, зачем она такая, - ответил Шнобцев после краткого размышления. - Ну, не глянулся ты какой-нибудь - найди другую, только и делов. Мало ли этого добра. А то как начнут... - он выудил откуда-то тусклый медальон и, глядя на него, соорудил тошнотворно-умильную физиономию, потом закатил глаза.
- Не романтик ты, стало быть, - подытожил Серафим.
- А если нету другой такой? - горячо сказал Гарька. - Всякие есть, а такой нету!
- Да какой такой? - Шнобцев кхекнул. - Хоть барышня, хоть крестьянка, хоть комсомолка, а все одного внутреннего устройства: надо ей троих детей, и чтоб муж не пил, и всегда булки белые к чаю, а по воскресеньям модное платье надеть, и на бульвар - хвастаться.
Тонька с Георгиной бросились на него, плюясь кипятком.
- Слыхал я, что при коммунизме всё общее будет, и бабы тоже! - отбивался Шнобцев. - Вот станете вы общие, я тогда…
Серафим расхохотался.
- Нехорошо будет, если тебя девушки убьют, - сказал он. - И тебе печаль, и нам неприятность - придётся нового пулемётчика искать. Нынче за убыль всякого Шнобцева спрашивают, прямо царский режим развели.
Взял мародёра за ворот и вывел на двор, как козу на верёвочке. Тонька пошла за ними - не могла оставить Шнобцева во тьме предрассудков и бескультурья.
Ромка без церемоний уселся на место Серафима и наполнил свою кружку кипятком из попорыкинского чайника.
- Странный тип этот Нагинин, - сказал он, - заподозрил Гарьку в убийстве. И вроде ведь не дурак.
- Да что Гарьку - он и на комиссара смотрит, как гадюка на мышь, - заметила Георгина. - Сахарин передай, пожалуйста.
- Леденец хочешь?
- Хочу. Попорыкина угостила?
- Фильченко.
- Ты ему руку сломал?
- Нет, Шнобцеву за грузовик лишнего коня дали. Добрый конь, чуть не орловский рысак, раньше атаманскую коляску возил. Фильченко от радости себя не помнит. Так что Нагинин?
- Я видела, как он почти новые перчатки выбросил, будто франт какой дореволюционный. Это в то время когда люди каждую тряпку берегут. Не по-советски это!
- Что за перчатки?
- Потом покажу, я подобрала. Отдам кому-нибудь, хоть Фильченко.
- Или комиссару, - пробормотал Гарька.
- Он не возьмёт, - возразил Ромка.
Георгина качнула головой, точно отгоняя надоедную муху.
* * *
После завтрака она поднялась в свою комнату, вынесла перчатки из лайки: с кнопками на манжете, английской фирмы «Дерби». Гарька и Ромка переглянулись.
Было ясно, что обыск у Нагинина неизбежен.
- Когда пойдём? - спросил Ромка.
- Сейчас, только надо зайти к комиссару.
Обыск, однако, пришлось отложить.
- Вы кстати, - сказал Север. - Златоверхова помните?
- Его забудешь, - буркнул Ромка.
- Лохов он, товарищ комиссар, - проговорил Гарька злорадно. - Златоверхов… купола Христа-Спасителя были златоверхие, а ныне мы золото с них пообскребём.
Снейп улыбнулся.
- Неважно, как его звать, хоть Романов. Проводите его в «Колизей», а то он будто бы такую злободневную поэму написал, что опасается бандитской пули.
- Да кому он нужен, товарищ комиссар?
- Верно, никому. Кроме, может быть, Грамматиковой.
- Неверные у вас сведения. Она ему даже карточку свою не подарила! - сказал Гарька уверенно.
- Подарила, не подарила… мне что? За Златоверхова Ситник просил. Проводите его до «Колизея», а там пусть как хочет возвращается.
- А послушать можно? - спросил Ромка. - Люблю всякое злободневное.
- Ты же в прошлый раз уснул, - вспомнил Гарька.
- А вдруг в этот раз позабористей?
- Хотите слушать - слушайте. Златоверхов будет ждать у Дворца труда. Коней не берите.
- Пешком, что ли идти? - Углы ромкиного рта опустились вниз, как у пустого кошеля.
