Александр Машошин - Наихудший сценарий
— Послушай, корова, — перебил я уже не столь вежливым тоном. — По-твоему, я похож на джедая?
— Н-нет… — ответила она гораздо тише и, подумав, решила добавить: — сэр.
— А моя девушка вообще сит! Не будешь говорить у меня по-хорошему, заговоришь у неё по-плохому, а потом поедешь лечиться к патологоанатому!
— Х-х… — втянула она воздух меж зубов.
— Да-да, примерно таким образом, — кивнул я. — Повторяю вопрос. Ящер. С кем водился, где бывал?
— С наёмниками он водился. Страшные все, как пираты из голодрамы, — хозяйка помахала толстыми пальцами. — Я и не выходила, боялась. Но кой-чего слыхала. Одного, бледного, с белыми глазами, зовут Пир Ютва. Другого, такого, со щупальцами вместо рта – Ф'дерст или что-то вроде.
— Куаррен, что ли?
— Не, не, другой, как его… а, хил! Ещё девки были, красивые, шлюхи, наверное. Одну, красную твилеку, он называл Харуна. Но её вы вряд ли найдёте, они вместе уходили.
— Хорошо. Бывал он где?
— Да в пивнушках, где же ещё. Каких – не знаю, сама не употребляю, и муж у меня непьющий. А только ходил он куда-то на площадь Катастроф.
— Вот это уже кое-что, — сказала Осока. По-хозяйски прошла через прихожую, вытащила из-под двери главу семьи, спросила сочувственно: — Ну, ты понял, что подслушивать нехорошо? А что отскакивать надо вовремя? Понял? Ну, отдыхай.
На этот раз, выйдя на улицу, уже она протянула мне руку ладонью вверх.
— Молодец! Как по нотам, — одобрила она.
— Рад стараться, — усмехнулся я, шлёпая своей ладонью по ладони подруги.
Размеры площади Катастроф впечатляли. Достаточно сказать, что посередине её, давно вросший в землю, торчал остов разбитого космического корабля размером с фрегат. Вокруг серебрился водоём в форме кольца шириной метров десять, а между ним и ближними домами хватало места, чтобы сыграть в футбол по всем правилам. Неудивительно, что в пределах видимости я обнаружил не менее дюжины различных питейных заведений, и на дальней стороне площади их должно быть примерно столько же.
— Что будем делать? — спросил я. — Обходить по очереди?
— Пройдёмся сначала по периметру, — предложила Осока. — Возможно, Сила что-нибудь подскажет? — и сцепила пальцы на сгибе моего локтя. Совсем как в прошлой жизни.
Что ж, можно и по периметру. Положившись на чутьё подруги, я повёл её слева направо вдоль опоясывающих площадь зданий. Одна кантина, вторая, третья, четвёртая… Осока поглядывала на вывески, но пока молчала. Внезапно из открытых дверей очередного заведениия до моего слуха донеслись бодрые звуки кветарры, сложились в очень знакомый мотив:
Мы врывались в атмосферу из заоблачной дали,
Сквозь огонь в стальную стену развернулись корабли.
А внизу горят кварталы, смотрят в небо сотни глаз…
Вам колоний было мало?! Мы идём, встречайте нас![3]
Ого! Уж этот голос, резкий и мелодичный одновременно, трудно спутать с другим, когда столько раз слышал его и с музыкой, и в прозе.
— Давай зайдём? — сказал я.
— Почему именно сюда? — поинтересовалась Осока.
— Сила подсказывает мне, — смиренным тоном буддийского монаха произнёс я.
Подруга засмеялась:
— А, по-моему, всё дело в том, что здесь кто-то неплохо исполняет военные песни. Любишь самодеятельное творчество?
— Люблю. В таких песнях порой заложено больше смысла, чем в целой философской лекции.
— Что верно, то верно. Зайдём, послушаем. Может, и те, кого мы ищем, клюнут на хорошие песни.
Осокино предположение имело под собой основания. Примерно половина из собравшейся в кантине публики были либо наёмники, либо контрабандисты. Заметил я и несколько откровенно бандитских рож. Несколько пожилых индивидуумов, сидевшие поближе к центру зала, были, должно быть, местные ветераны. На крохотной сцене, похожей больше на круглую подставку под какую-нибудь девушку с веслом, стоял высокий барный стул, и на нём расположилась исполнительница. Слух меня не обманул, это была Латс Рацци собственной персоной. Она и здесь определённо не стала профессиональным менестрелем, работала, как и в прошлой жизни, по "основной специальности", наёмником, а сейчас просто вышла спеть для собравшихся коллег. Об этом свидетельствовал её костюм, неброский и удобный, пристёгнутый к бедру бластер и знаменитое боевое боа с острыми плоскими крючьями вместо перьев, обёрнутое вокруг шеи. Сейчас тиилинка как раз начала следующую песню, в совершенно другом темпе и тональности:
Что-то ломится в дверь, я не знаю, что это такое.
Несерьёзные сны формируют меня исподволь.
И опять без потерь – что-то штатно, кого-то прикрою…
Ухнет птица весны, обернувшись ночною совой.
Догорает звезда. Я ищу в подсознанье вопросы.
Замороженный в лёд, спит в забвении древний Зиост.
Убежать в никуда по сегодняшним меркам непросто…
Продолжаю полёт, как в безвременье принятый пост.
Неоконченный путь – диалог, что сорвался на взлёте.
Маркер пройден опять на опасном лихом вираже.
Никуда не свернуть, что-то будет на том повороте…
Если что-то менять, то вчера. Или поздно уже?[4]
— Удачно ты подгадал, — сказала Осока, усаживаясь за столик. — Как про меня написано. Полёт сквозь ночь…
— …от заката к рассвету, — добавил я.
— Будет ли он для меня, вот вопрос?
— Что за упаднические настроения?! — возмутился я. Но тут появился официант, черноглазый губастый салластанин.
— Закажете? — спросил он.
— Мясо на проволоке для этого господина, — ответила Осока, — запечённые бутерброды, каф, иридонийские сладости.
— Слушаю-с, — официант удалился и вскоре притащил всё, что было заказано.
Мы принялись за еду. И тут Осоку вдруг будто прорвало. Сбивчиво, многословно стала она рассказывать о том, как скиталась, покинув Орден. Жила, где придётся, бралась за любую работу, часто выполняя обязанности, для которых не нашлось дройда, разве что, собой не торговала. Наблюдала пожар Храма с крыши здания соседнего квартала. Хотела улететь, но цены на билеты в первые месяцы Империи взлетели в несколько раз, и жалкие сбережения Осоки оказались бесполезны. А потом её нашёл Дарт Вейдер. Поручил сначала "бумажную" работу – в Галактике она по-прежнему называлась так, несмотря на повсеместное использование электронных документов – часто и подолгу беседовал с ней. Демонстрировал, как просто манипулировать людьми, исподволь заставляя их делать то, что тебе нужно. Прокручивал записи своих разговоров с Ферусом Олином и другими жертвами. Осоку это бесило, а Вейдер приговаривал: "Хорошо. Хорошо!" Ферус в итоге, всё-таки, вырвался, а она и другие – не сумели. В конце концов, настал день, когда она сделала себе новые мечи, вот эти, красные. И отправилась на своё первое задание в качестве посланца Тёмного Лорда.
— Бедная моя, — вздохнул я. — Сколько ж тебе пришлось…
— Сколько бы ни пришлось, всё моё, — Осока бросила в рот полупрозрачную дольку засушенного фрукта, хлебнула кафа из кружки. — Да, вот ещё что. Я тебе почему здесь это рассказываю… Не хочу, чтобы подробности знала Падме. Ей и так тяжело.
— Она всё понимает, поверь.
— Всё равно, она расстроится, что её муж не только сам, но и меня на Тёмную сторону перетащил.
— Перетащил? Ой ли? — прищурился я. — А кого, скажи мне, не слушаются ситские голокроны?
— Разве это показатель? Я ведь использую Тёмную сторону!
— Да, но, в то же время, она над тобой не властна. Вспомни, Винду тоже её использовал, а не было джедая более упёртого и ортодоксального, чем он. И с Силой ты работаешь через спокойствие, не через гнев, я это заметил ещё там, на Корусанте.
— Ну, да, так меня учили, мне так проще…
— Вот! И кто после этого тут Тёмный?
— Что ж, может, ты и прав… — сказала Осока.
— Да не "может быть"… — начал я, но Осока прервала меня, тронув за руку:
— Потом обсудим. Хочу послушать эту вещь.
Да, за разговором мы совсем перестали обращать внимание на Латс. Её голос и аккорды кветарры некоторое время были как фон, проходя мимо сознания. Сейчас я вновь сосредоточился на них. Песня, что исполняла в этот момент тиилинка, была мне незнакома. Энергичный мотив лился свободно и быстро, подобно горной реке:
Шутит история, зло и без чести.
Мир в витражах, как в осколках событий.
Так повелось изначально на свете —
Всё, что угодно, напишет сказитель…
Не оправдаться и не исправить,
Нет равновесья меж правым и левым.
Цену победы, скребущую память,
Сгладит рапсод благородным напевом.
Отнято имя, изорвано знамя,
Чёрные, чёрные маки забвенья!
В смутных легендах потерянных знаний
Стали иными названья созвездий."Ла-ла-ла-ла", проигрыш, глубокий аккорд, плавные переборы – и темп вдруг сменился на медленный. Зелёные лисьи глаза Латс смотрели теперь прямо на нас с Осокой. Голос её зазвучал мягче и с такой внезапной тоской, что она передалась каждому в зале:
Эти руины, где царствует ветер,
Были когда-то любовью и болью.
Гасится память о камни столетий –
Словно костёр заливается кровью…[5]
Тишина. Настолько глубокая, что стал слышен комариный жужжащий звук какого-то электрического прибора. Осока сидела неестественно прямо, пальцы её, лежащие поверх моего запястья, судорожно сжались, глаза подозрительно поблёскивали. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: она вспоминала разорённый Храм, когда-то бывший ей домом. В это время один из тех, чьи лица я про себя недавно назвал "бандитскими", неожиданно деликатно и вежливо произнёс, обращаясь к Латс:
