Татьяна Мудрая - Фантош
Из лесных кущей мы выбрались неподалёку от замка. Немудрено, что его не удавалось взять штурмом: гигантские папоротники и эвкалипты вырублены на протяжении полумили, а далее простёрлось откровенное болото. Посреди болота и на другом конце хилой гати возвышается небольшое природное плато, в котором родник, имеющий начало посреди внутреннего двора, проточил широкое углубление и падает оттуда с гулким шумом. Оба входа врезаны в скалу, защищены дубовыми воротами и двойной опускной герсой. За решёткой начинается подъём, по которому могут пройти два всадника в ряд. К сожалению или к радости, их легко обстрелять из верхних и нижних арбалетных щелей.
Всё это я на днях узнал от самого хозяина, который пребывает в отсутствии. По поводу присутствия в Весёлой Башне. Думаю, не весьма долгого. Надеюсь, ему там не очень прохладно или там жарко.
— Ну и как мы напросимся в гости к хорошенькой вдовушке? — спрашивает меня рано поутру брат Тэва, известный зубоскал.
— Она пока не вдова, — я меряю его холодным, как у змеи, взглядом.
— Соломенной, — поправляется он.
— Как напросимся, говоришь? Один из нас пройдёт путём воды, — взмахом руки я указываю на узкую промоину в основании стены.
Держу пари, на всю сокровищницу днесь почившего в бозе короля, что это единственная слабина во внешних укреплениях.
— Утопнуть можно, — брат Тэва кряхтит и чешет в потылице. Никаких манер.
— Ничего, я вырос на море, а там знаешь, какие приливы.
Золотое правило командира: не поручай подчинённым того, что не умеешь и не осмеливаешься сделать сам.
Командные роли расписаны заранее. Побратим остаётся вместо меня. Если главные ворота откроются, а баронский флаг будет спущен — с десантом идёт брат Сэрен. У его людей дон епископ в своё время отнял по мелочи — либо сводную сестру, либо конкубину. Дорогое и тайное. С одной стороны, их жизнь вне особых подозрений, с другой — к чему им, как, впрочем, и мне самому, такая жизнь?
Если синее с белой хризантемой знамя завтра утром продолжит развеваться на ветру, отряд уходит в глубь леса и ждёт поелику возможно.
Если оно бескомпромиссно и навсегда присядет на вервии — так же.
А вот если знамя спустят и тотчас наравне с баронским штандартом вывесят мой алый командирский шарф, все, за исключением обоза и обозников, приближаются к запасным воротам и ждут, пока они распахнутся настежь. Показав меня самого посередине арки.
Обозники подтянутся немного погодя — если всё сойдёт благополучно.
Вот примерно так.
Можно предусмотреть всё и всё вытерпеть, но не насквозь мокрую одежду. Свёрток с капитанской формой и башмаками, завёрнутый в промасленную парусину, смыло потоком. Хорошо, что шарф я заранее обмотал вокруг торса.
Это укрепило меня в решении: до визита к хозяевам проверить стражу у обоих входов.
Несли службу они препогано, что тот, что другой холоп. Я прижал одному сонную жилу, другого легонько тюкнул булыжником. Первый снабдил меня ливрейным колетом, штанами и кирасой, второй — кавалерийскими сапогами, подмётки с которых были срезаны на ходу. Вряд ли таким ловкачом, как я сам, — скорее всего, следы времени. Мечей у обоих не водилось, а кинжал мой, хоть и притуплен по причине втыкания в скалу, выглядел куда внушительней здешних.
Возиться с засовами и подъёмным механизмом я не стал. Лишний шум демаскирует. Скользнул по двору вместе с ночными тенями и бликами. Чужое платье делало меня почти своим — было бы перед кем.
Что я собираюсь делать? Не знаю и не хочу знать. Хороший мечник должен быть готов отразить атаку с любой стороны и из любой позиции.
Дверь в жилую башню (поперёк себя шире) была приотворена. Я нарисовал в своих мыслях косой крест и вошёл, пытаясь двигаться как человек из близкого окружения. Хозяйские егеря мертвецки спали перед огромным очагом, тусклое пламя озаряло наполовину съеденного быка. Запах, одновременно съедобный и мерзостный, напомнил…
Женщина открыла свои синие, как кобальтовый фаянс, глаза. В них стояли ужас и боль.
— Дона, — произнёс я. — Дона Оркана, ты, положим, дура, но, говорят, дура смышлёная на редкость. При таких ожогах, как у тебя, никто не выживает, и знаешь, почему? В них образуется яд, как в мертвечине. А секрет вытягивающих эту дрянь снадобий пропал вместе с повешенными знахарями. Так что смотри сюда.
Я повертел перед её глазами узким, чуть изогнутым ножом.
— Для показательного снятия кожи и отточен получше бритвы. Я такому у главного экзекутора выучился. Сейчас я начну срезать с тебя всю твою гниль, а ты кричи на здоровье: никого тем не потревожишь. Хочешь поберечь связки — вот, закуси ремень. От кляпа, не дай бог, задохнёшься или нежный ротик порвёшь. Да не беспокойся, я парень опытный.
Опыт я приобрёл на девушке по имени Ируна. Испытывали огнём её куда круче — обвиняли в самозваном знахарстве. Иру была, в отличие от кое-кого, не только сообразительна, но и умна, и преданна. Поняла, что домогаются не её саму, но любовника, и молчала до последнего. Я сделал вид, что не имею к этому жаркому никакого отношения — так, перепихнулся разок-другой. Попросил дать мне позабавиться в одиночку. Возможно, я влил в неё слишком много сонного пойла из маковой трухи, прежде чем приступиться к бедному истерзанному телу, но, скорей всего, надежды не было вообще.
Чтобы не вышло лишних осложнений, тело я вернул. Наверное, после того дон Риба и стал отводить глаза в моём присутствии. И, наверняка, именно оттого второй труп с меня не вытребовали.
Из шлюх по призванию получаются самые лучшие агенты — по причине любопытства многое выпытывают, всё сказанное слышат и практически всё запоминают.
Вот из-за этой благородной потаскухи, которая явно идёт на поправку и по-прежнему знает очень много, я и не отказался от дальнего путешествия. Я не альтруист. Ну и словцо — снова книжная зараза, что ты скажешь! В общем, вывез я дону из города на одиночной телеге, как скарб. Но теперь удобные носилки с нею находятся в обозе — прикреплены к двум смирным островным иноходцам, а впереди и сзади шествует по особо свирепому верблюду.
Шествовало. Теперь прячется на опушке.
Картина умиротворённого свинства. Соседские доны вперемешку с домочадцами всех рангов и, похоже, во главе с самим кастеляном перепились вусмерть. Собаки лижут пол рядом со столами, на которых громоздятся блюда, кувшины и бутыли, одна затащила под стол нечто лохматое и треплет.
Впрочем, дела обстоят не так уж мирно: у той особи, что заняла место рядом с камином, внезапно загорелись волосы, добавив оригинальную нотку в букет местных ароматов. Волосы тут же потухли, но забавно, что особь даже не шелохнулась.
Я двинулся по коридорам, на ходу пересчитывая мертвецов и замирая возле самых живописных. Например, женщин с юбками, туго обёрнутыми вокруг головы. Судя по всему, побоище имело место быть вскоре после того, как охрана заступила на пост, и осталось ею незамеченным. Дебош как дебош, привычное дело. Возможно, женихи доны Пелопы взяли слишком много воли. Как её, кстати, величают на самом деле?
Вот, кстати, живой, привстаёт на локте. Благородные седины, бархатный камзол, весь в новомодных пуговицах и пряжках, кровь запеклась вокруг ноздрей и губ. Чужая сталь прошла чуть ниже, чем требуется по правилам: в сердце попасть по неопытности довольно трудно.
— Парень, хорошо ты… Скачи за хозяином. Скажи…
— С доной хозяйкой-то что, дон замковый? И с доном баронетом?
— Донохрид… Заперлась в малой светлице. Потом я её. Снаружи, Чтобы не погубила себя. Стражу без оружия в большой кладовой. Загнали. Баронет…
Потянулся всем телом и упал навзничь, не договорив.
Светлица — скорее всего, зала под самой крышей. Неужели мне так свезло, что все друг друга прикончили и я хозяин положения? Маловероятно.
Мимоходом подобрал меч из разряда малых шпаг, этакую спицу — смертоносна и очень удобна в коридорном бою. Потянул из угла одну из накидок, навернуть на предплечье вместо щита…
Опа. Под накидкой прячутся.
Зверь бежит на ловца.
Мальчишка, белый и тонкий, как горностай.
Абсолютно голый.
Кажется, вот теперь я понял. Не удалось поразвлечься с мамашей, не слишком — с её камеристками, так завалим сынка. Дона сама виновата: не озаботилась держать у подола. Тех, кто мешает, зарубим…
У меня ну совершенно испорченное воображение. Такова моя серая планида.
— Ты чужой, — бормочет юный наследник Пампы, норовя перетянуть плащ на свою сторону. — Не знаю твоего лица.
— А что, вам знакомых лиц сегодня не хватило, благородный дон Телема?
Вспомнил его имя. Парадоксально помогла «Улиссея». Это хорошо.
— Ты обязан мне помочь, сервет.
Что я без году неделя такой же благородный и родовитый дон, его не должно волновать. Тоже мне: род из одной персоны.
