Mummica - Лучше поздно
- Ага, по классу А, - хмыкает Джоэл, плотоядно облизнувшись.
Меня невольно передергивает - видел как-то, что остается от допрашиваемого после этой… терапии, и Блэкстон насмешливо улыбается:
- Не о том ты, парень, думаешь. А думать тебе нужно о нашем сюрпризе. Для тебя - сюрприз, для него, - он кивает на Снейпа, - так сказать, финальный штрих к сегодняшнему уроку. Повторение пройденного.
- Может, хоть что-нибудь объясните? - я начинаю злиться и Блэкстон, поняв это, смотрит на меня с отеческой укоризной - какого черта он каждый раз пытается изображать заботливого папашу?!
- Ну что ты, какой же это тогда сюрприз. Но не переживай, Гарри, ты скоро все поймешь - просто понаблюдай за ним повнимательней. Особенно, - опять эта двусмысленная улыбка, - в душе. И запомни - пусть попросит. Как следует попросит.
- Поделишься потом впечатлениями, - хихикает Джоэл.
Я перевожу сердитый взгляд с одного на другого - это что, черт возьми, проверка на вшивость?! - но Блэкстон уже подталкивает меня к камину.
- Давай-давай, Гарри, преподай урок своему учителю, - и, устремив на меня холодный острый взгляд, добавляет уже без улыбки: - Очень надеюсь, что и для тебя это окажется… нет не уроком, скорее, прививкой от брезгливости.
Преподать урок, думаю я с внезапной злостью, шагая по хогвартским коридорам за спотыкающимся на каждом шагу Снейпом. А если бы среди учеников был его собственный сын? Насколько я знаю, сын Блэкстона учится не то на пятом, не то на шестом курсе в Равенкло, и все произошедшее вполне могло случиться на их уроке - неужели и тогда аврор проявил бы такую же жестокость? Впрочем, он ведь не считает, что жесток. Жестокость или сострадание можно проявлять к людям, а Снейп для него, как он утверждает, вообще не человек - так, записная книжка с именами Пожирателей и рецептами зелий.
Тогда откуда столько удовольствия от унижения этого не-человека? И можно ли применять Круцио к записной книжке?
Круцио. Огненная, опаляющая боль, когда твое тело - просто скопище обезумевших от муки, вопящих клеток, но этой боли не суждено вылиться в крике - горло стиснуто таким спазмом, что простой глоток воздуха, когда удается его сделать, кажется великим облегчением. Но следом катится новая волна боли, и ты опять корчишься, разинув рот в беззвучном вопле. А потом, еще много часов подряд - а если заклятий было несколько, то и суток - тошнота, и головокружение, и боль от любого прикосновения, и мучительные судороги во всем теле, и взгляд никак не сфокусировать на мелких предметах.
Похоже, для Снейпа эти часы уже наступили - он шатается как пьяный, то и дело приваливаясь к выступам стен или колоннам, и когда мы оказываемся у крутой лестницы, ведущей в подземелья, я протягиваю руку, чтобы придержать его за плечо - но, почувствовав мое прикосновение, он неожиданно и как-то судорожно дергается и хрипит:
- Не дотрагивайтесь до меня… пожалуйста.
- Знаю, - говорю я сквозь зубы, - но придется потерпеть, иначе не дойдете.
Он снова дергается, но подчиняется - видимо, слишком мало сил, чтобы освободиться от захвата. Худое плечо под моей рукой дрожит крупной дрожью, и я отпускаю его, едва мы оказываемся в комнатах - здесь даже если упадет, не страшно. Но он удерживается на ногах и, хватаясь руками за стены, - наручники я сразу же снял, - кое-как бредет в ванную. Где, по словам Блэкстона, меня и ожидает сюрприз.
Какие, к черту, сюрпризы. Мыться, затем заставить его хотя бы выпить чай - и спать. Возможно, будут новые кошмары, зато завтра у него занятия только до обеда, так что до шести сможет еще отдохнуть, в лаборатории работать не будем - лучше вечером, после допроса, если, конечно, аврорам не вздумается опять применить к нему Круцио. Хотя Блэкстон сказал сегодня, что пресловутый сюрприз будет, так сказать, финальным штрихом к наказанию. А мне - прививкой от брезгливости - в каком, интересно, смысле? Пирсинг они ему, что ли, сделали на интимных частях тела?
Нет, одежду с него точно не снимали, понимаю я, наблюдая, как в ванной он трясущимися руками сдирает с себя мантию и торопливо расстегивает пуговицы на сюртуке и рубашке, аккуратно заправленной в брюки, - об этом авроры точно беспокоиться не стали бы. Все это он проделывает, стоя ко мне спиной, - собственно, после кабинета Блэкстона его лица я так и не видел, - и, все также не оборачиваясь, вдруг хрипло произносит:
- Просить, чтобы вы отвернулись, должно быть, бессмысленно?
Я пожимаю плечами - как будто он может видеть этот жест. Но, похоже, он правильно расценил мое молчание, потому что, не задавая больше вопросов, с той же непривычной, особенно в его состоянии, торопливостью выпутывается из рубашки и брюк, стащив их вместе с бельем, ковыляет в душевую кабину и сразу включает воду. А у меня от его судорожной торопливости по телу почему-то бегут мурашки размером со слона.
Сегодня он явно не хочет, чтобы я видел его раздетым. Особенно… спереди. Может, - я нервно сглатываю, - они все же били его, через одежду, и как-нибудь… изуродовали? Но на брюках и белье, насколько я успел заметить, нет следов крови, да и на его бедрах не видно обычных кровавых потеков. Тогда почему он ведет себя так… мягко говоря, странно? Включил воду сразу на полную мощность, так что тугие струи вовсю хлещут по плечам и водопадом сбегают по спине, - и, покачиваясь, просто стоит под этими струями, даже не пытаясь мыться. Минута, две, пять - да что, черт побери, происходит? - и тут я с ужасом замечаю, что его бледная кожа постепенно синеет. Мерлин, он же весь синий под своим душем, даром что от мощных струй валит пар.
- Все в порядке? - громко спрашиваю я. Вместо ответа он вздрагивает и встряхивает головой так, что от мокрых волос веером разлетаются брызги и даже до меня долетает несколько капель.
Ледяных.
В несколько шагов я оказываюсь рядом с кабинкой, протягиваю руку, касаясь тугой струи - и тут же отдергиваю ее.
Придурок. Сумасшедший. Чертов самоубийца. Он включил только холодную воду - температура которой здесь, в подземелье, немногим выше нуля. Я сунул руку под струю всего на секунду - и уже впору растирать пальцы… а он - сколько он уже вот так стоит - минуту, пять, десять?..
Я быстро поворачиваю кран, закрывая воду, хватаю его за ледяные плечи, рывком разворачиваю к себе и ору в белое как у покойника лицо с зажмуренными глазами, игнорируя его слабые попытки вырваться:
- Что, черт побери, вы делаете? Скажете, что перепутали кран? Ей-богу, это один из самых диких способов самоубийства, о которых я когда-либо…
- Поттер, перестаньте молоть чушь и… и уйдите… пожалуйста, - вдруг с трудом выговаривает он лиловыми губами. - Просто… уйдите. Я… не покончу с собой, просто мне нужно… побыть одному.
Ага, я выйду, а он опять попытается превратить себя в айсберг? Надо для начала хотя бы выяснить, зачем он это делает. Черт, удерживая его, я стою слишком близко, почти вплотную, даже осмотреть его не могу… значит, надо немного отстраниться… вот так… и…
Мать твою. Они применили к нему Приапис.
Мне никогда это не нравилось, но пару раз я был свидетелем того, как старшекурсники пулялись этим заклятием в общем душе, и страдалец - я, слава богу, избежал этой участи - бегал по душевой со своим набухшим, ноющим хозяйством, пока чья-нибудь снисходительная рука под общий хохот не помогала… справиться с проблемой. Обычно продолжалось это не больше пяти минут - все прекрасно знали, что, продлись все дольше, из источника удовольствия член превращается в сгусток боли, а садистом никто из гриффиндорцев не был.
А я вот стал. Добро пожаловать, Гарри Поттер, в клуб садистов. Смотри, наслаждайся - и ни в коем случае не пытайся помочь, пока он не попросит. Как следует не попросит.
Интересно, они что, всерьез рассчитывали, что он будет меня об этом просить? Еще и выражения небось смаковали - «Поттер, дотронься до меня, пожалуйста… возьми его в руку… сожми…». Плохо же они его знают - или это я за три дня успел узнать его слишком хорошо. Он скорее умер бы от переохлаждения - что, собственно, почти и сделал - чем произнес бы что-то подобное.
Я продолжаю удерживать его оцепеневшими руками - и, конечно, он уже понял, что я все увидел: на щеках проступает неровный румянец и он тихо произносит, по-прежнему не открывая глаз:
- Поттер, мне казалось, что ваша… работа еще не успела вытравить в вас остатки человечности. И в последние дни это как будто… подтверждалось. Поэтому, прошу вас… оставьте меня, тем более что вам, должно быть, омерзительно и противно. А я… просто побуду здесь до утра.
Ага. Я уйду и засну - если смогу, конечно - а он будет корчиться на ледяном полу, хватая воздух лиловыми губами. А кого я здесь найду утром? Паралитика? Безумца? Импотента с трясущимися руками? Нет уж. Я собирался стать аврором, а не дипломированным садистом.
Не отвечая, я снова разворачиваю его спиной к себе, слегка придвигаюсь, так, что его плечо касается моего, а мокрые пряди волос щекочут шею - и тихо говорю, стараясь, чтобы голос звучал ровно и безэмоционально:
