Карина - Давай попробуем просто жить
Мы прощаемся, они уходят, взявшись за руки, как и всегда в последнее время.
* * *
Мы договорились встретиться в парке, в три. У меня есть время, поэтому я по уже сложившейся привычке иду в «Зимний замок», полюбоваться на «свою» метлу. Поднимаюсь по ступеням, представляя, как увижу её сейчас. Вспоминаю, как ровно и ладно подогнаны её прутья, какая плавная форма у древка.
- Так купили её, мистер. Вот только сегодня, часа два назад, - продавец разводит руками.
«А я-то уже высчитывал, сколько мне необходимо ещё достать денег, чтобы всё-таки хватило. Никому не признавался, даже самому себе, но потихоньку планировал, как бы поделить стипендию на подходящие кусочки, чтобы удавалось что-то накопить».
Видимо, выражение лица моего такое огорчённое, что продавец начинает суетиться и предлагать другие модели. Потом, не дождавшись реакции, пихает мне каталоги и буклеты. Называет громкие имена известных производителей, рассуждает о каких-то функциональных особенностях той или иной метлы, авторитетно разъясняет что-то про эргономичность и воздушные потоки…
Я просто тихо разворачиваюсь и ухожу.
* * *
Несмотря на довольно тёплую в сравнении со вчерашним днём погоду, в парке немноголюдно. Всё-таки я пришёл немного раньше, чем мы договаривались со Снейпом.
Сажусь на скамейку, изредка поглядываю на редких прохожих и думаю о нём.
Хотя я в последнее время вообще всегда о нём думаю. Если не врать себе, то я знаю, что скучаю по нему, без него. Мне так легко представить его взгляд, почувствовать его руки - стоит лишь закрыть глаза.
Нахальные воробьи (интересно, они везде такие или только в Лондоне?) окружили скамейку и требуют, чтобы их чем-нибудь угостили.
Мимо проходит парочка - парень обнимает девушку за талию, она улыбается, придерживая рукой наушник плеера. Скользят по мне отсутствующим взглядом и идут дальше.
Часы на башне неподалёку от парка педантично отмеряют три часа пополудни.
Когда же он придёт? А вдруг он и не собирался? Или, может, решил проучить меня за мою дерзость? В самом деле, кто я такой, чтобы он тратил на меня своё время.
Я запрещаю себе смотреть по сторонам и, тем не менее, смотрю. Украдкой, из-под опущенной чёлки. Потом опускаю глаза на воробьёв, всё ещё снующих под ногами в надежде выпросить что-нибудь съедобное. Я даже роюсь в карманах, а затем развожу руками - ну нет у меня ничего, простите, ребята. Они возмущённо ругаются и не отстают.
Когда я в следующий раз поднимаю глаза - выхватываю краем зрения тёмный силуэт в дальнем конце дорожки.
* * *
Часы трижды выводят свою мелодию, когда я вхожу в парк.
Опаздывать я не люблю, поэтому поторапливаюсь.
Я замечаю его почти сразу - сидит на скамейке. Собрал вокруг себя кучу воробьёв и, по-моему, пытается с ними общаться. Чувствую, как на губы просится лёгкая улыбка. Потом он поворачивает голову в мою сторону и встаёт мне навстречу. Ускоряю шаг. Кажется, моя скорая походка распугала всех его воробьёв, но точно я не уверен - я вижу только его сияющие глаза.
* * *
Он приближается - стремительный, летящий, подбородок как всегда приподнят, полы пальто развеваются, волосы - тоже. Любуюсь им, почти не веря в то, что этот человек идёт ко мне. Делаю глубокий вдох и встаю со скамейки.
Он уже совсем близко, я вижу каждое облачко пара, образуемое его сбивчивым дыханием.
Снейп останавливается за пару шагов от меня, я сокращаю дистанцию, а потом уничтожаю её вовсе.
Смотрю ему в глаза и - плевать на всё - скользнув ладонями вверх по груди, обнимаю его. Он замирает, а затем его руки мягко обхватывают меня в ответ и прижимают к себе, и его подбородок зарывается в мою макушку. И я могу стоять так хоть всю жизнь.
Потом его ладони всё-таки отрываются от моей спины, и я не успеваю ничего подумать, как он берёт мои пальцы и прижимается к ним щекой.
Вместо «здравствуй» усмехается - снова мёрзнешь?
Тихо качаю головой, смотрю ему в глаза и почти шепчу:
- Может, хватит относиться ко мне так? Я уже не ребёнок.
Его губы трогает улыбка, но отвечает он совершенно серьёзно:
- Да я вижу, что не ребёнок. И не отношусь.
И я, шалея от счастья и опровергая только что сказанное мною, совершенно по-детски спрашиваю:
- Правда?
Он кивает, выпуская мои пальцы из ладоней, и говорит:
- Ну что, идём уже куда-нибудь?
И мы идём.
Глава 9. Разговоры позитивные и не очень
Свеча, заключённая в хрустальный подсвечник, рассыпает по сторонам тысячи крошечных искр. Играет негромкая музыка, ненавязчиво, дабы не отвлекать посетителей, пожелавших зайти отобедать в этом заведении.
Снейпа здесь, очевидно, знают хорошо, потому что сразу, как мы заходим в зал, нас со всем вниманием усаживают за столик, огорчённо посетовав, что мистер Снейп заглядывает в последнее время крайне редко, и что это большая честь, и что очень рады нас видеть, и так далее.
Спустя час у меня уже есть чёткое убеждение, что кормят здесь, как, впрочем, и обслуживают, отменно. Но это убеждение так и остаётся где-то на заднем плане, потому как главное - это то, что мы разговариваем. Вернее, в основном говорит Снейп, а я по большей части помалкиваю, лишь иногда задавая вопросы. Потому что когда он говорит - увлечённо, интересно, порывисто - невозможно оторваться и отвлечься. Так же, как и от его горящих глаз.
Он легко меняет темы разговора и углы зрения, показывая мне то, о чём говорит, с разных сторон, расцвечивая яркими красками собственных ощущений, окуная меня в них по самую макушку. Я понимаю, почему его персона пользуется такой популярностью на всевозможных семинарах и симпозиумах - таким тембром голоса и с такими модуляциями можно держать аудиторию в кулаке по пять, десять часов без перерыва. И она всё ещё будет готова слушать и слушать его. Конечно, смущённо хмыкаю в уме, если в качестве этой аудитории не выступают тупые, не желающие учить уроки и ничего не понимающие в ораторском искусстве ученики.
Прежде я не знал, что можно, например, говорить о предмете, который он преподаёт - так. А теперь я слушаю, и ощущаю запахи полыни, чувствую кончиками пальцев колючую пушистость стеблей весенних первоцветов, вижу белизну распускающейся акации. Раньше для меня всё это были лишь ингредиенты.
Все разговоры так или иначе касаются его работы, но всегда это - по-настоящему интересные истории.
Он рассказывает о прошлогодней Пражской конференции и делает это так увлечённо, что ловлю себя на мысли - я ревную. Ревную к узким мощёным улочкам и красным черепицам крыш, к вечерним фонарям и музыкальным фонтанам. К Карлову мосту с его пёстрой толпой, к его художникам и музыкантам, и даже к старому шарманщику, крутящему свои незамысловатые мелодии. Он брёл по этому мосту и, наверное, кинул в потрёпанную шляпу шарманщика или футляр скрипки музыканта несколько монеток.
Вздыхаю. Мне нечего рассказать в ответ и, наверное, я неинтересен как собеседник.
Меня и мои извинения мягко обрывают, потому что для меня всё ещё только начинается, и, кто знает, может быть, я тоже когда-то - да, Поттер, и нечего так скептически улыбаться - тоже заблужусь среди петляющих улочек Праги и поднимусь на ратушу, и постою на набережной Влтавы.
День тает быстро, словно липкий леденец в ладошке ребёнка. Мне жаль каждой утекающей минуты.
* * *
Я редко испытываю желание рассказывать кому-нибудь что-то сверх необходимого минимума. К тому же, я с удивлением понимаю, что вообще никогда ни с кем не говорил прежде просто так, чтобы рассказать, а не донести информацию, чтобы поделиться ощущениями, а не фактами. Северус Снейп всегда интересовал собеседника как преподаватель или ученик, союзник или противник, передатчик сведений или их хранитель. И никогда как Северус Снейп.
Оказывается, мне очень легко рассказывать ему без разницы, о чём. И, оказывается, время при этом самым коварным образом мчится быстрее, чем обыкновенно это бывает в чьей-либо другой компании.
И, что самое примечательное, мне внезапно - после вскользь оброненной Поттером фразы - становится ужасно интересно послушать о профессиональном квиддиче и первой мировой десятке игроков, и ещё о том, как в прошлом году была жестоко засужена команда Нидерландов, и о новом образце квиддичной формы сборной команды Англии. Апотом мне становится крайне любопытно узнать о бесчинствах, творимых профессорами в последнюю сессию и о… в общем, всё, что угодно, если об этом говорит он.
Мороженое в его вазочке уже давно растеклось в лужицу, а он, забыв обо всём, увлечённо рассказывает, как впервые узнал о своей способности понимать серпентарго, размахивая руками и широко улыбаясь воспоминаниям.
* * *
Было так естественно спросить, как он планирует убивать остаток этого вечера, и, услышав, что ничем особенным, кроме работы в лаборатории, он заняться не собирался, заявить, что мне всегда хотелось улучшить свои познания в области зельеварения.
