ColdMaltern (Maltern) - Несколько сюрпризов от Принцев
- Маэстро Санти?
- Чем могу быть полезен, молодой человек? - заинтересованно отозвался художник, крутя в руках палочку.
Гарри собрался с духом (в конце концов, не каждый день беседуешь с ведущим портретистом магической Европы), пожалел, что даже не поинтересовался у Шекклболта, не нужно ли соблюдать здесь какой-нибудь замысловатый этикет, и все же решил сразу начать с главного:
- Дело в том, что я хотел бы заказать у вас… работу, - как, интересно, называется труд великого художника - просто картина? Или уже шедевр? Или как-то еще?
Старый маг улыбнулся шире, словно подбадривая гостя, и склонил голову набок. Палочка была засунута в футляр рукава, а в пальцах мастера уже вертелось перо. Сам художник присел за рабочий стол, заваленный нужным, безусловно, но абсолютно беспорядочным нагромождением вещей, и указал визитеру на самый близкий стул:
- Присаживайтесь, молодой человек. Ваш Министр Шекклболт предупреждал о вашем визите. И, прошу вас, не стесняйтесь. Итак, вы бы хотели?.. - руки хозяина перебрались на один из кучи предметов на столе. Гарри, придвигая стул, отметил, что предмет оказался вредноскопом.
- Портрет, - Гарри сел - стул был мягким, но не слишком, с удобной спинкой.
Художник удовлетворенно покивал, перебираясь кистями рук на толстую тетрадь в черной обложке.
- Ваш портрет?
- Нет, что вы, - Гарри выглядел смущенным. Не хватало еще, чтобы его посчитали поклонником самого себя. - Портрет другого человека. Но… он погиб.
Мужчина сочувственно посмотрел на молодого посетителя и поджал губы; пальцы перебирали листы тетради.
Полчаса спустя Гарри усвоил, что портрет должен быть живописным (это значит, должен быть написан маслом, гуашью или темперой; что такое «темпера», Гарри не знал, но об этом умолчал), вертикальным, полупарадным (почти парадным, но без коня), иметь поясной срез, и изображена жертва искусства будет в анфас - поскольку это традиционно для портретов директоров Хогвартса.
Маэстро Санти потер ладони - он выглядел довольным, хотя Гарри и казалось, что у великого художника есть куда более значительные работы, чем будущий «Портрет Северуса Снейпа».
- Итак, вы представляете, джовани, во сколько вам обойдется подобный заказ? - художник с хитринкой во взгляде обратился к Гарри.
Тот не представлял, но о цене решил беспокоиться в последнюю очередь, его одолевала решимость продать особняк Блэков, но не опозорить память злосчастного профессора.
- Деньги не имеют значения, - без колебаний ответил Гарри. Получилось грубовато, и он решил добавить:
- Думаю, это не должно быть главным, сэр.
«Сэр» склонил голову в другую сторону и оценивающе посмотрел на амбициозного пришельца. Гарри почувствовал себя самоуверенным забавным котенком. Старый мастер совершенно неприлично хихикнул и откинулся на спинку стула:
- Двадцать тысяч галлеонов, молодой человек. Я был заинтересован событиями в Англии. И, думаю, вы должны мне кое-какие воспоминания об этом человеке.
Гарри, почему-то смутившись, полез в карман за изящным стеклянным флаконом:
- Да, конечно…
Готовясь к визиту, Гарри постарался собрать как можно больше воспоминаний о Снейпе - преподавателей, студентов, членов Ордена - но в результате отобрал из них примерно десятую часть; и это были не только хорошие воспоминания: Гарри честно хотел, чтобы Снейп остался Снейпом, а не его идеализированной картинкой. А сколько в таких случаях положено приносить воспоминаний, должны ли среди них быть личные - Гарри не знал. Он робко протянул стеклянный приют памяти живописцу.
Тот, видимо, заметил неуверенность юноши и, забирая сосуд, произнес:
- Не пожалейте для меня еще час, молодой человек. Расскажите мне о вашем маэстро.
Гарри колебался: наверняка у занятого человека есть масса других дел… Художник вздохнул.
- Знаете, джованотто, иногда час общения старости с молодостью стоит дороже, чем любой шедевр. А уж тем более старости, так уверенной в своем искусстве, что подчас забывающей о существовании людей, для которых слова «контрапост» и «ингибитор» звучат примерно одинаково... Что он был за человек?
Маг хлопнул в ладоши, и на столе примостились две чашки чая и вазочка с шоколадными конфетами.
Неожиданно для себя Гарри рассказал все, что так хотел кому-нибудь рассказать, - о родителях, о том, как Снейп ненавидел (и небезосновательно) Джеймса, но любил Лили, о Мародерах, о предательстве Петтигрю, о главной трагедии молодого талантливого замкнутого мага, о его ошибках, о его самоотверженности, смелости, придирчивости, идеализме… Гарри казалось, что теперь он понимает поступки шпиона, профессора и до конца верного человека - по крайней мере, все теперь виделось в другом свете, и Гарри говорил, говорил о себе, о смерти Сириуса и о том, что Сириус так и не помирился со Снейпом, и о детстве; прошло уже куда больше часа, за окном постепенно стемнело, и в комнате зажглись свечи и нежные белые фонарики, а Гарри все говорил, а Уберто Санти, положив голову на руки, слушал…
- Он был героем… Пусть не все это видели, но… Черт, на самом деле, этого никто не видел!.. Знаете, когда он сбежал после смерти Дамблдора, он велел, чтобы я не смел называть его трусом. Он очень болезненно к этому относился… И никто не этого не видел! Мне кажется, что… что он постоянно пытался доказать, что он поступает правильно, хотя бы самому себе. Но это оттого, что другим он этого доказать не мог. Только Дамблдору… Маэстро, мы были такими идиотами… И я, наверное, потерял одного из самых дорогих мне людей.
Гарри сорвался на шепот. Ему казалось, что он выговаривает всю послевоенную боль, которая была разлита в Англии везде, и которая оказалась так тесно связанной со Снейпом для самого Гарри. Он не успел почувствовать эту боль вовремя, когда она только начала появляться: тогда Гарри был занят совсем другим. Ему казалось, что боли не существует, потому что не существовало ничего, кроме пустоты и обреченности на смерть, даже страха не существовало. Гарри не чувствовал, потому что если бы он начал чувствовать, то умирал бы от одних только чувств, и не умер бы, сойдя с ума. А потом было некогда. Весь май был посвящен восстановлению Азкабана, общению с Шекклболтом, окончательному переезду на Гриммо, помощи в Мунго… А уже в июне началось обучение. Только однажды, во время заседания Визенгамота, Гарри почувствовал резкую, пронзительную, ошеломляющую боль в сердце, и губы сами скривились, как от горечи. Но тогда тоже не было времени.
А сейчас постепенно заявляла свои права ночь, и пожилой, умудренный жизнью маг слушал юношеские излияния и изредка вставлял что-то философское, и боль снова вонзилась в самое сердце. Гарри крепко сжимал давно пустую чашку, глядя в угол, а боль нарастала, захватывая ничтожного человека полностью, окутывая его. Гарри казалось, что он только в этот момент понял свою трагедию до конца. Он не просто потерял близкого человека, он еще и делал все, чтобы только не понять его, оттолкнуть, обличить, ненавидеть и заставить ненавидеть себя. Он вовремя не увидел истинных причин предвзятости, озлобленности, придирчивости и ненависти Снейпа - а сейчас уже был не уверен, что Снейп ненавидел.
По лицу Гарри медленно ползли вниз заживо вырывающие из души боль горькие слезы.
* * *
Гарри вернулся на Гриммо только к полуночи. Вывалившись из камина, зажег свет в гостиной. Перед носом тут же возник Кричер. Оглядел молодого хозяина, исчез на секунду и вернулся с кубком, наполненным ароматной горячей жидкостью. Гарри, не глядя, опрокинул содержимое в себя и почувствовал, что может нормально дышать.
- Спасибо, Кричер, - искренне произнес Гарри, скинул неудобные, но представительные туфли и поплелся наверх, в спальню. Сколько, интересно знать, влил в него маэстро? И чего? По крайней мере, это было не огневиски. Может, их национа...
Мысли Гарри прервались, когда он заглянул в свою спальную комнату. На кровати, свернувшись калачиком, спала Джинни.
Гарри подошел к кровати, присел на корточки и взглянул на лицо подруги - та чему-то хмурилась и, видимо, недавно плакала. Вздохнув, он призвал с кресла постоянно лежащий там плед, укрыл девушку и ушел в комнату Сириуса.
Наплевать.
* * *
Разумеется, пробуждение Гарри не было радужным. Начать с того, что произошло это пробуждение на полчаса позднее запланированного, а на дворе был понедельник . Это значило, что профессор Макгоногалл будет немилосердно ругаться, если Гарри опоздает к первой паре - и небезосновательно: преподаватели тратили свое лето на экстренный выпуск трех сбежавших с седьмого курса недоучек. К тому же, болела голова. На завтрак времени не оставалось, а Гарри ничего не ел чуть меньше суток (не считая пары шоколадных конфет у Санти).
Плюс ко всему, в единственной нормальной спальне вчера уснула Джинни... А вот и она, легка на помине, подумал Гарри.
Джин стояла на пороге, хмурая, словно Снейп на паре у Гриффиндора… Гарри снова поймал себя на мысли о Снейпе.
