Наталья Аверкиева - Три лика пламени
Народ заволновался — еще бы, столь открытое неповиновение Древним. Инголдо, мигом растеряв напускное величие, съежился у трона Короля, и выглядел не гордым бойцом за справедливость, а перетрусившим мальчишкой. Финвэ и не взглянул на него. Остановившись перед Кругом, он — без поклона, без извинений — отчеканил:
— И я слышал ваше слово, Повелители Арды. И так же не признаю свою дочь виновной в столь тяжких преступлениях. Воля ваша, о, Могучие, закон для любого эльдара. Но, как отец преступницы, я не считаю себя вправе занимать трон в Тирионе.
На площади воцарилась мертвая тишина: молчали айнуры, оторопевшие от спокойного и властного тона Финвэ, молчали эльфа, не в силах разобраться в происходящем. Инголдо недоуменно сморгнул, — он еще не понял, насколько далеко зашел король нолдоров.
— Пусть так… — Наконец, ожил Манавидан. Лазурные глаза потемнели, придав Светлому Владыке мимолетное сходство со старшим братом. — Сердце отца следует за дочерью, нам это понятно. Но если ты, благородный Финвэ, отказываешься от королевского венца, кто же примет бразды правления в Тирионе?
— Я думаю, мой сын Нолофинвэ Инголдо вполне готов принять власть над нолдорами, Владыка. Он уже не раз показывал на деле свою решительность и целеустремленность, а так же непоколебимую преданность Свету.
— Да будет так. Что ж, слушайте наше решение! — Манавидан поднялся с трона и воздел скипетр. — Поскольку Финвэ, король нолдоров, из любви к дочери своей отрекается от власти, да будет правителем в Тирионе — сын его, Нолофинвэ Инголдо Финвион. Ты же, Финвэ, отправишься вместе с дочерью в северные пределы Валинора, где и проведешь отведенный вам срок наказания.
Отец невозмутимо выслушал Повелителя Ветров, с достоинством поклонился, и церемонно протянул сыну корону. Руки у Нолофинвэ тряслись так сильно, что он не удержал венец, и тот жалобно зазвенел о камни…
* * *— Зачем тебе все это? — С горечью спросила я, усаживаясь рядом с отцом на кровать. — Ведь не ты проливал кровь родича и «злоумышлял» против Владык…
— Я — твой отец. — Отрезал король. Для меня он все равно оставался королем. — Я не могу смотреть, как тебя смешивают с грязью на потеху толпе, да еще и с подачи твоего брата. Который поступил не как мужчина и принц, а как… Нет, не хочу говорить. — Финвэ устало махнул рукой. — Что ж, теперь, надо думать, Инголдо будет доволен…
— В самом деле? — Я подняла бровь. Отец чуть улыбнулся — тускло и вымученно. Противостояние Кругу и доброй половине Валмара тяжело далось ему. — Он ради тебя старался, чтобы ты, наконец, разглядел, какую нечисть пригрел в своем доме. — Под «нечистью» можно было смело понимать и меня, и Алдора.
— Он перестарался. Так или иначе, приговор прозвучал, и у нас всего день на сборы.
— Куда мы отправимся? — Жизнь вне города представлялась какой-то нелепостью… Целых двенадцать лет!
— В Форменос. — Твердо сказал отец. — Да, это лишь крошечный лагерь рудокопов. Но — жилье. Нам не придется ставить дом в глуши. Там есть всё необходимое для сносного существования и, что важнее, для твоей работы. Глупо думать, что ты сможешь сидеть, сложа руки, если они не в лубках, хотя бы двенадцать дней, не то, что двенадцать лет. — Я молчала, закусив губу. Даже сейчас, лишившись трона, он думал обо мне, не о своем удобстве.
— Ну, что затихла? Скоро страсти улягутся. Сама знаешь, — эльдарам ныне покой дороже всего.
— Верно. Дороже. — Сдавленно произнесла я, с ненавистью глядя на выкованный Инголдо аляповатый подсвечник на столе.
— Не раскисай. — Подбодрил меня король. — Мы справимся.
* * *На следующий день мы приготовились покинуть город. Пожитки умещались в нескольких кулях, навьюченных на двух запасных лошадей. Мы не обременяли себя ненужным хламом вроде парадных одеяний или сундуков с драгоценностями — для кого наряжаться в изгнании? Изрядную долю моего груза составляли инструменты и записи. Отец был прав: не могла я столько времени провести в безделье, «оплакивая свою горестную судьбу».
Родственники высыпали на площадь перед дворцом в полном составе. Сестры и мачеха плакали, братья с детьми угрюмо отводили взгляд. Инголдо, в королевском венце, бледным в зелень лицом напоминал сказочного упыря. Финвэ обращался к нему подчеркнуто-сухо, отчего незадачливый «правитель» чувствовал себя еще отвратней. Я, по старой привычке, готова была поспорить, что он не единожды проклял за эти часы и свою горячность, и непреклонную решимость отца, и конечно, меня, родимую.
Когда мы уже подъезжали к северным воротам Тириона, нам преградили путь многочисленные всадники. Отец резко натянул поводья, я остановилась рядом, с удивлением рассмотрев в отряде и женщин, и детей, и коней, несущих только поклажу. Что-то будет…
— Государь, мы следуем за тобой. — Вперед выехал Артанор, один из лордов Тириона и ближайших друзей отца.
— Куда — в Форменос? — Криво усмехнулся отрекшийся король. — С этого дня ваш государь — Нолофинвэ. Вы понимаете, что всякий, ушедший с нами, не сможет вернуться в город до истечения приговора? Зачем обрекаете на изгнание себя и свои семьи?
— Наш король — Финвэ, и никто более. — Склонил голову Артанор. Один из Перворожденных, он прошел в дружине Финвэ весь путь от Куйвиенен, и отступать перед сотней-другой лиг до Форменоса не собирался. Как и те, что ожидали за его спиной. Я оглядела их — больше трехсот упрямцев, хранящих верность прежнему владыке. — Айнуры не вправе распоряжаться нашей присягой тебе.
Отец некоторое время раздумывал, а затем медленно кивнул. Ряды всадников начали перестраиваться, растягиваясь в колонну с нами во главе. Кто-то развернул знамя — наскоро вышитую на алом шелке серебряную звезду с восемью лучами, мой знак, потому что королевский герб — сокол с мечом и скипетром, был без сожалений отдан новому правителю вместе с короной.
Так мы и оставили Тирион — несколько сотен изгоев под знаком Звезды.
Глава пятая. Форменос
Была чрезмерно кровь моя спокойной,
Холодной, не вскипала от обид, —
И вы постигли нрав мой и попрали
Мое терпенье. Но предупреждаю:
Я буду впредь, как требует мой сан,
Суровым, грозным, — вопреки природе…
Форменос действительно был всего лишь временным поселком, прилепившимся к подножию северной гряды Пелори. Обитали здесь, сменяя друг друга, рудокопы, кузнецы да разведчики новых месторождений — север славился залежами серебра, меди и самоцветов, не считая десятка видов поделочных камней. Обитатели лагеря встретили отряд переселенцев с удивлением, плавно переходящим в панику или негодование… на шустрого правдолюбца Инголдо. Мало кто из старожилов захотел вернуться в Тирион, разве что за семьями.
Ясное дело, несколько халуп не могли вместить всех. Королю и мне почтительно освободили под жилье домишко попригляднее, остальные разделили между женщинами и детьми. А мужчины, не покладая рук, приступили к строительству — благо, горы и лес рядом, материала бери — не хочу.
Через пару месяцев прежний поселок разросся в городок, обнесенный каменной стеной со стальными воротами, достойный называться Северной Крепостью. Отец, распоряжавшийся своими немногочисленными подданными с прежней твердостью, повеселел, наблюдая, как осевшие на новом месте нолдоры бодро осваивают горы, засевают поля и охотятся в ближайшем лесу. Продуктов, как и рабочих рук, вполне хватало, без дела не сидели даже дети, воспринимавшие переезд в Форменос как приключение, на которые Блаженный Валинор был не богат. Никто из изгнанников не жаловался, не попрекал Финвэ или меня, наоборот, в стенах крепости царило непривычное оживление. Нолдоры будто снова вернулись во времена Великого Похода, и многим, особенно молодежи, вольное житье вдали от обволакивающего спокойствия центрального Амана пришлось по душе. О наказании старались не вспоминать. И к лучшему.
Да, мы не могли вернуться домой до срока, но затворниками отнюдь не жили: Аллан и Кементари частенько навещали нас, или общались по предусмотрительно захваченному мною палантиру, из Тириона изгнанникам голубиной почтой пересылали весточки от родных. Нолофинвэ каждую неделю отправлял подробные отчеты о своем правлении, пропитанные виновато-слезливыми нотками. Отец ограничивался скупыми отписками, начинавшимися со слов: «Финвэ из Форменоса — Инголдо, государю нолдоров…» Представляю, что чувствовал брат, читая эти неприветливые строчки. Он ни единого раза не попытался поговорить с помощью палантира — то ли стыдился, то ли не хотел прикасаться к моему творению.
Еще через месяц в Форменос налегке прискакал Айканаро. Упрямый юноша не захотел бросать ни деда, ни меня. Понятно, что дороги назад для него уже не было. На новом месте племянник радостно включился в работу, попутно совершенствуя навыки под моим руководством — и достиг немалых высот. Надо ли говорить, что среди молодых переселенцев он стал признанным лидером?
