Варвара Мадоши - Жертвы Северной войны
— Сара — это в голубом платье… Или в шортах?.. — Ал с озадаченно погладил бородку, вглядываясь в фотку через плечо Мари. — Вообще-то обычно Уинри заставляет их одеваться по-разному, я уже говорил, и Сара предпочитает платья, но не всегда… Вот кто из них как был одет в тот день, убей бог не помню…
Третью племянницу держал на руках Ал. Мари сперва решила, что это мальчишка, но потом рассмотрела «хвостик». Это тоже была маленькая блондиночка, чуть уменьшенная копия матери и двух своих старших сестричек. Ах да…от матери вся эта троица, насколько разобрала Мари, отличалась только цветом глаз: у них глаза были золотистые.
Мари подумала, что, несмотря на вымученную улыбку «главы семьи», все — и взрослые, и дети — выглядят очень счастливыми. Семья была снята на фоне цветущей яблони, за яблоней смутно белела не то стена дома, не то хозяйственные постройки. Еще Мари успела обратить внимание, что день жаркий, хоть и всего лишь весна: вон как легко одеты девочки, да и на Але — легкие брюки и светлая безрукавка. Стоящая в центре женщина — Уинри, да, он назвал ее Уинри — тоже в топике и в шортах. И только старший брат Ала — в строгом пиджаке с длинным рукавом, и, что самое странное, в перчатках. Ну да у каждого свои странности.
— Это прошлым летом снято? — спросила она.
— Да, — Ал кивнул. — Нас бабушка фотографировала. Сказала, что обязательно должна сфотографировать нас всей семьей, а то ведь мы сами никогда не соберемся. Она же заставила брата перчатки одеть. Сказала: «Представь, что ты нормальный человек».
Только Мари хотела спросить, что общего перчатки — пусть даже тканевые — в жару имеют с нормальными людьми, Ал добавил:
— Бабушка умерла осенью.
— Сочувствую…
— Все мы когда-то умрем. Ей было больше девяносто. Нам ее не хватает…
Ал аккуратно вытащил у Мари из рук фотографию, убрал ее обратно в бумажник и мягко сказал: «Ну все, мне пора идти». Потом аккуратно привлек Мари к себе и поцеловал ее.
А потом вышел.
Мари осталась в доме одна.
«Прям как настоящая жена!» — подумала она, и усмехнулась своим мыслям. Против всякого ожидания, чувство было приятным….
А потом снова вспомнила об этой книге, которую она видела у Ганса, и удивилась еще раз: «Кто бы мог подумать!»
Альфонс решил, что прежде всего надо будет зайти к Францу Веберу. Было еще очень рано, но, как он и ожидал, его бывший однополчанин уже не спал.
— А мы вас ждали, майор, — сказал он, встречая Ала на крыльце. — Думали, ночевать придете.
— Ну… вот, — Альфонс пожал плечами. — Переночевал в медпункте… Знаете что, Франц, во-первых, давайте на «ты», так проще, а во-вторых… я у вас ночевать не буду вообще. Перебираюсь к доктору Варди.
Брови на полном лице Франца слегка поднялись, выражая удивление.
— Сплетничать будут, Альфонс, — тихо сказал он. — Как бы чего не было… Все-таки ты инспектор.
— Мы женимся, — сказал Альфонс. — Как только так сразу. Так что пускай сплетничают, сколько хотят.
Если бы Франц жевал, он бы, вероятно, поперхнулся.
— Вы же со вчерашнего дня знакомы! — только и мог сказать он.
— Какая разница? — пожал плечами Ал. — Такие вещи сразу понятны. Или не понятны. Между прочим, когда ты меня вчера так к ней настойчиво отправлял, неужели ты…
— Я хотел, чтобы тебе рану как следует зашили, — буркнул Франц. — Кстати, как?..
— Не беспокоит, — сдержанно ответил Ал.
— А Мари — хорошая девочка, — сказал Франц. — Если у вас это серьезно, то я за вас рад.
— Еще как серьезно, — успокоил его Альфонс. — Можно сказать, серьезнее не бывает. Ну ладно, а теперь, когда мы обсудили мою личную жизнь, может быть, приступим к работе?
Для начала Ал с Вебером действительно посетили родителей всех детей. Он старался держаться корректно, вежливо, ни словом, ни жестом не напоминая о вчерашнем инциденте. Ему открывали, хотя из-за всех заборов, фигурально выражаясь, глядел страх. Оно и неудивительно. Непросто смотреть в глаза человеку, которому ты вчера грозил вилами. Но люди ко всему привыкают. Визит к Лаугенам Ал оставил на самый конец. Не столько из-за того, что это было самое сложное — в таком случае, напротив, врожденная нелюбовь бегать от всего неприятного побудила бы его, скорее, отправиться к ним в первую очередь, — а из-за того, скорее, что разговоры могли затянуться надолго. Староста на поле сегодня не пошел, как и многие другие мужчины в деревне.
Ал постучался в калитку в меру твердо, как и положено, и, не дожидаясь, пока кто-то появится в маленьком аккуратном садике, зашел. Дверь, разумеется, не запиралась — в Маринбурге вообще никто не запирал двери. Лаугены ждали его на веранде.
Они сидели там своеобразным фронтом, как бы приготовившись давать отпор. Ал сотни раз за время своей практики видел подобную картину. Фрау Лауген сидит в огромном кресле, герр Лауген стоит позади. Нет, конечно, в тех семьях, которые ему приходилось посещать (а посетил он множество) не обязательно были именно такие вот кресла, но суть оставалась неизменной. Он был чужаком, и чужаком, принесшим горе. От него отгораживались, и взгляды он неизменно встречал враждебные. Когда Ал был совсем юношей, можно сказать, даже мальчиком, его это очень сильно задевало. Но он всегда старался это прятать, даже, помнится, успокаивал Эда, которого тоже такие вещи трогали. Однако Эд с течением времени привык — по крайности, какую-то защитную шкуру нарастил, — а Ал по-прежнему ловил себя на том, что готов вздрагивать от каждого недоброго взгляда. Но взрослый мужчина тем и отличается от мальчишки, что способен с подобными вещами справиться… по крайней мере, так принято думать.
Последнее время — последние лет десять, вероятно — когда Аллу по долгу службы приходилось сталкиваться с безутешными семьями, которым он приносил весть о гибели любимого родственника (что случалось не так часто, как можно подумать, но и не так редко, как ему хотелось бы), он всегда думал о том: «А какие бы были глаза у Уинри, если бы кто-то сказал ей, что нас с Эдом убили?.. Или только Эда?» — и тогда ему сразу хотелось бежать как можно дальше от дома, куда привела его судьба, наплевав и на служебный долг, и на что угодно другое. Сейчас он почему-то подумал о не о Уинри, а о Мари. Кто сказал ей, что ее родители мертвы?.. Какие были у нее глаза в этот момент?
— Что вы хотите? — враждебно воскликнула фрау Лауген. — Все, что вы могли натворить, вы уже сделали! Вы не дали нам казнить убийцу…
— Я не дал вам совершить уголовно-наказуемое преступление, — Ал попытался говорить как можно более теплым тоном, и, разумеется, получилось ужасно фальшиво.
— Мы все понимаем, — с трудом произнес герр Лауген. — Извините мою жену… она все еще не в себе. Сами понимаете, такое дело…
— Я понимаю, — Альфонс чуть склонил голову. — Но и вы меня поймите. Нам надо разобраться во всей этой жуткой истории. Так или иначе, но дети пропадают. И причину этого я дожжен выяснить. Если виноват Хромой Ганс, как вы его называете, он непременно понесет соответствующее наказание. Если же виноват другой человек — я должен найти этого человека. По крайней мере, сделать все, что в моих силах. Поэтому я был бы вам крайне благодарен, если бы вы рассказали мне, во-первых, где вы последний раз видели свою дочь, во-вторых, где нашли башмачок, в-третьих… вы еще не… похоронили это?
Герр Лауген печально покачал головой.
— В таком случае необходимо, чтобы вы мне его показали, — твердо произнес Ал.
В общем, в ближайшие полчаса он наслаждался незабываемой экскурсией по дому семейства Лауген и по окрестностям. Оказывается, мать в последний раз видела Аниту, когда попросила ее помочь с мытьем посуды. Девочка отреагировала на это предложение без особого энтузиазма. Мать оставила ее на кухне перед бадьей, полной горячей воды, а сама пошла в погреб по каким-то делам. Когда она вернулась, девочки в кухне не было, в бадье с недомытой посудой оседала мыльная пена, а дверь черного хода была широко распахнута. От двери начиналась тропинка. Она разветвлялась: одна ветвь «впадала» в деревенскую улицу, другая срезала путь через кусок леса и сбегала к речке. Увидев, что дочери нет, а задание не выполнено, фрау Лауген ужасно рассердилась и пошла по дорожке, решив, что Анита убежала на речку купаться. Именно на лесном участке тропинки она и обнаружила башмачок. Какое-то время смотрела на него, не двигаясь, а потом прошла немного дальше по дорожке, спустилась к реке («Думала, нет ли там Аниты», — пояснила фрау Лауген), а потом вернулась, подобрала башмачок и начала кричать.
— Так сколько времени прошло между тем, как вы оставили дочку на кухне и нашли башмачок?
— Не знаю… — безжизненным тоном ответила фрау Лауген. — Минут десять. Может, пятнадцать…
— И вы ничего не слышали?
— Слышала — так уж наверное, сказала бы! — огрызнулась она.
![Lilian kls - Красное и чёрное[часть 3]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
