Каллгира. Дорога праха (СИ) - Рут Хартц

— Уверена?

— Уверена. Но больше никакого умалчивания. — Ещё шаг. — Тайн. — Шаг. — Увёрток. Ты всегда можешь мне довериться. И я хочу доверять тебе.

Она протянула к нему руку, чтобы он сам сократил оставшуюся между ними дистанцию. Вег приблизился и мягко взял её ладонь в свою.

— Больше я не заговорю об этом, пока ты сам не захочешь, — пообещала Каз.

— Нет, ты имеешь право знать. Но спасибо.

Она потянулась за поцелуем, запустила пальцы в его волосы, притягивая Вегарда ближе. Горячая ладонь легла ей на спину, другая — на основание шеи. Все ссоры, драки, споры, все его усталые вздохи стоили этих мгновений. Никогда в жизни Казимира не чувствовала себя рядом с кем-то такой... Расслабленной? Оголённой, оставаясь в одежде.

— Я с тобой, — повторила Каз и с закрытыми глазами прижалась лбом к его.

Когда она опустилась на пятки, Вег потянулся за ней, но Каз отстранилась. Она поймала рукав его рубахи и повела за собой в ту сторону, где, как помнила, стояла кровать. Жёсткая солдатская кушетка, здесь один-то едва поместится, но какая им сейчас разница.

Словно он ждал, что Казимира вот-вот передумает, Вегард вдруг стал таким серьёзным. Каз посадила его перед собой, расстегнула пару верхних пуговиц своей рубашки, но Вег удержал её за руки и коснулся пуговиц сам.

— Мы можем остановиться, — сказал он тихо и немного хрипло. Никогда бы не подумала, что ты будешь о таком спрашивать, а не валить на постель. — Я не хочу тебя торопить.

— Мы не будем останавливаться.

Мягко и неторопливо, кончиками пальцев задевая оголившуюся кожу, он расстегнул казимирину рубашку, огладил старые шрамы на животе, провёл под линией груди. На секунду Каз и Вегард замерли. Она — от того, как перехватило дыхание. Он — проверяя дозволенность. Точно? Не сдашь назад?

Под невесомыми касаниями кожа покрывалась мурашками. Горячие ладони, сейчас, кажется, даже горячее, чем обычно, скользнули к бёдрам Каз. Она не могла ответить на ласки, все силы уходили на то, чтобы ноги не подкашивались. Только царапала его напряжённые плечи и шею. Вег приблизился к её животу, едва-едва коснулся губами одного розового шрама, другого, посмотрел Казимире в глаза.

— Всё хорошо? — спросил он, мягкой бородой щекотнув её кожу, и Каз поперхнулась воздухом.

Вместо ответа она через голову стянула его рубаху, засмотревшись на крепкий торс, напряжённые мышцы и светлые волосы на груди. Казимира ведь и прежде видела его по пояс голым — когда он дрался на ринге, когда она обрабатывала его раны и сидела так же близко, как сейчас, но всё это было не то. Не наедине, не с пониманием, что он испытывает и думает. То было с человеком, которому она едва доверяла. Теперь — с её человеком. Теперь его можно — нужно — касаться, рассматривать, целовать, нежно гладить старые шрамы.

Прежде, когда Вегард утыкался в её плечо, борода кололась, заставляя нервно отдёргиваться, но сейчас даже эти касания стали нежны и приятны.

Отсвет ламп играл на мышцах, когда Вег протянул руки выше, спуская с её плеч рубашку. Отсвет ламп играл в голубизне глаз, чистых, изучающих её, будто тоже впервые увидел. И ведь, правда, впервые. Но под нежными касаниями рук и губ, Казимира почти не стыдилась своего угловатого, костлявого тела.

Прочитав это то ли в её лице, то ли в мыслях, Вегард шепнул, заставляя её сжаться и судорожно хватать воздух:

— Какая же ты красивая.

Со смешком Казимира закрыла ему рот рукой, сбавляя градус своего смущения. Вегард увернулся, положил обе ладони ей на бёдра и расстегнул ремень.

— Это правда, — продолжил Вег. Посмотрел в глаза, снова опустил взгляд на тёмные локоны, рассыпавшиеся по бледным плечам, на грудь, живот, бёдра. Вегард прикусил нижнюю губу, а Каз едва не застонала. Теперь-то можно признаться, что всякий раз, когда он это делает, так и хочется его поцеловать. — Безумно красивая. И моя.

В палатке Вегарда было прохладно, но от него самого исходил едва ли не жар.

Каз потянулась за новыми поцелуями, спустилась к шее, ключице. Нашла тот шрам.

Чувствуешь? Вот здесь. Так и срослось неправильно.

Всё в тебе неправильно. И во мне тоже.

Упали на пол брюки, ремни. Вдоль по кромке шёлкового сиреневого белья Вегард провёл пальцами сначала по пояснице, потом по низу живота. Неразборчивое урчание Казимиры смешалось с его собственным звуком, не то стоном, не то рыком. Вег сдвинулся назад, подхватив Каз под бёдра усадил себе на колени и надавил на спину, притягивая ближе. Левой рукой она держалась за его плечи, правую запуская вниз по животу.

Секс у неё был и раньше, но теперь прежний опыт казался неловким и грубым. Разминка, не больше.

Вег опустился на кушетку, увлёкая её за собой, заботливо держа, гладя, направляя, и Казимира поддалась. Ища самые приятные ласки, самые чувствительные места, отдаваясь его силе, его воле.

Ловить вздохи, подаваться ближе, ещё ближе, ещё, царапать, кусать, смеяться. Но когда он смеялся, Каз не чувствовала себя неловко или глупо, только улыбалась в ответ, жалась к нему всем телом, двигалась в ритм. И когда он смотрел на неё снизу вверх, во взгляде было столько искр и нежности. Любви. В этом она не сомневалась, любви.

Замирать в такт, наполняться теплом, не дышать, чтобы не спугнуть, не упустить.

Он только её. Весь, без остатка, каждым взглядом, словом, стоном.

Поцелуи по шрамам. По шее. Глазам, щекам, груди, рукам, ключицам, животам.

Она только его. Вся, без остатка. Каждым движением, мыслью, частичкой.

Вот так. Вот так, зацепиться друг за друга сколами и трещинами, держаться, будто весь мир разваливается и только в объятиях друг друга можно выжить. Да и пусть всё полыхает. Он есть у неё. Она есть у него. И нет ничего слаще.

* * *

Давно пора было вернуться в свою палатку, собирать вещи, делать вид, что ничего не изменилось. А изменилось, мать его, всё.

На узкой кушетке они уместились только лёжа на боку, нос к носу. Вег поцеловал её в лоб, продолжая гладить живот Каз.

— Я не позволю больше ничему плохому с тобой случиться, — прошептал он вдруг. Любые разговоры до этого сводились только к шуткам и какому-то неразборчивому мурлыканью, когда Казимира утыкалась ему в ключицу. — Больше никогда. Обещаю.

— Ты не можешь такое обещать, — напомнила Каз. Снова хотела отшутиться. — Не всё в этом мире от тебя зависит.

— Буду контролировать то, что зависит, — упрямился он. Раньше бы эти обещания звучали пустым бахвальством, сейчас Казимира почему-то верила. — И всегда буду рядом, чтобы защитить тебя. Или хотя бы остановить.

Она усмехнулась под нос. Да, он не раз грозился запереть её в комнате.

— В крийском... — Вегард кашлянул, прочищая горло. Самый громкий звук за последний час. Хотя... Один вскрик Казимиры тоже вышел весьма громким, и Вегард не успел дотянуться, чтобы прикрыть её рот ладонью. Слишком низко находился. — В крийском есть такое слово — инсьель, — продолжил Вегард. — Это самое личное, самое интимное. Моя душа. — Вегард приложил её ладонь к своей груди, чтобы Каз почувствовала уже выровнявшийся стук сердца. — То, что не принадлежит этому миру, что нельзя показывать чужим, подставлять под удар. Инсьель, — повторил он с нежностью, и теперь это прозвучало, как обращение.

Несколько дней назад Вегард с неохотой, но перевёл ей слово ральсне, которое упоминал раньше. Казимире оно понравилось. Не то ругательство, не то нежность. Не то похвалил, не то проклял.

— В гастинском говорят рухур. — Каз приложила его ладонь к своему животу. Мозоли царапнули нежную кожу. — Моя печень.

— Печень? — Вег посмеялся. — Почему печень?

— По легенде бог Алга создал свою жену, Алаян из собственной печени. Поэтому рухур — часть меня, моя печень. Этим словом не разбрасываются. Рухур может быть... только один в жизни. Вир [1]— рухур.

Он нежно улыбнулся, вряд ли понимая, чего стоило Казимире это признание, подложил руку ей под голову и привлёк к себе.