Юрий Самарин - Освобождение Мастера
Обзор книги Юрий Самарин - Освобождение Мастера
Юрий Самарин
Освобождение Мастера
«Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг»
Ев. от Иоанна (гл.21; 25)Пустыня после дневного зноя остывала. Стремительно упала ночь. На густо-синем небе зажглись звезды, и полная луна властно поглядела с высоты.
Старик-отшельник направлялся к каменистому уступу. Наступал его любимый час, час ночных, проникновенных молитв, когда само дыхание Создателя жизни касается кожи и каждая песчинка тут, в горячем, выжженном краю ощущает его. Старик жил тут давно, так давно, что из памяти уплыли подробности прежней жизни. Он не помнил, почему покинул родное селение — то ли обида, то ли страсть послужили тому причиной. Прошлое изгладилось из его памяти, ибо его теперешняя уединенная жизнь была прекрасна. Свое жилище он сложил из камней, вернее, это был просто козырек над норой. Источник воды находился в трех часах ходьбы, неподалеку от селения. Кто-то из его родных помнил о нем, ибо, путешествуя за водой, отшельник всякий раз обнаруживал несколько пресных лепешек, завязанных в обрывок ткани, — большего и не требовалось его иссушенному зноем и ветром легкому старческому телу.
Единственным достоянием его была старинная книга: Библия на арабском языке в великолепном кожаном переплете, пять драгоценных камней украшали его. За годы, проведенные вдали от людей, старик забыл, какую ценность имеют камни, его интересовало то, что заключалось внутри. Каждый день он читал по нескольку стихов, зная многие места наизусть. Но всякий раз, приближаясь к тайне воскресения, отшельник испытывал восторг и ужас.
Вот и сейчас книга покоилась среди камней в его убежище, а он, бредя к утесу, все твердил про себя слова о том, как женщина стояла у гроба, и свитые пелены лежали в нем, как Господь явился ученикам, и Фома вложил персты в язвы. Старик вздрогнул, ощутив прикосновение живой плоти под пальцами. Он стоял на вершине, коленопреклоненный. Камни хранили дневное тепло, и от этой пустыни, от селения, спящего вдалеке, от источника, от таящейся в расселинах живности, — старик вознес первую молитву сегодняшней ночи.
В ярком лунном свете два силуэта — один повыше, другой — пониже, — скользнули к убогому жилищу отшельника.
— Послушай, — раздался свистящий шепот, — старик, конечно, маг и чародей, но все-таки я его дальний родственник, — маленький человек засмеялся, — хотя он и не подозревает о моем существовании, и на меня он порчу наводить не станет. Зато его книга заклинаний, я сам слышал от бабки, выложена драгоценными камнями, и торговец с базара немало даст за нее.
Торопясь, оба расшвыривали камни, рылись в песке. Высокому явно было не по себе, он то и дело оглядывался.
— Говорят, этот твой троюродный дед повелевает тиграми и змеями.
— Вот она, — перебил его спутник, — какая тяжеленная! И камни! Да они огромные! На, прячь ее за пазуху и в путь!
Двое двинулись прочь, все стихло. Ночь истекла, и первые солнечные лучи посеребрили песок, и, с каждой минутой входя в силу, солнце разлило зной над пустыней.
Вернувшись к своему жилищу, старик обнаружил разор и исчезновение Библии. Опустившись на колени, он возблагодарил Господа о совершившемся — ибо тот, кто украл книгу, прочтет ее и непременно обратится, но в слабости своей человеческой отшельник пожалел о той бесценной странице, которую он начал читать вчера и хотел бы читать сегодня.
Болото, камыши и заросшая травой и кустарником полоса берега — вот и весь мир Туманных слоев. Влажная духота застилала его, и тяжелый, насыщенный испарениями воздух дымился, окутывая окрестность. Пелена молчания покрывала царство земноводных. Пузыри на тягучей, густо-зеленой поверхности лопались беззвучно, беззвучно открывали рты лягушки и скользили в траве змеи, вернее — гуттаперчивые оболочки, наполненные влагой.
К плоскому камню, на котором так удобно лежать, свернувшись кольцом, скользнула гадюка. Ее пестрая головка поднялась, и молниеносный язычок обследовал гладкую поверхность. В этот самый момент, прорезав клубящийся туман, на камень неизвестно откуда упал луч света. Пробившееся желтое пятно сдвинулось, изменилось, превращаясь из одной субстанции в другую. Стремительный язычок наткнулся на бумажный лист, и в тот же миг гадюка была готова выполнить поручение.
Страница сама скрутилась трубочкой, тонкий язычок, словно нитка, охватил ее, и змея заскользила вдоль болота туда, где Туманный мир соприкасался с Покойным Углом.
Маргарита дремала, опершись рукой о стол, в другой держа страницу рукописи, прочтенную за эту ночь бесконечно много раз. Прекрасные слова завораживали своей красотой и повествовали о ненавистном городе, о грозе, разразившейся над Голгофской горой, об убийстве предателя. Тот, который соткал эту дивную прозу, сидел рядом. Мастер спал, уронив голову на стол, словно врасплох застигнутый усталостью. А женщина, любившая его, ночь напролет перечитывала написанное им. Так длилось вечно и так будет всегда, ибо это прекрасно — он пишет, а она упоенно повторяет слова, сплетенные им.
Внезапно застывший, дарованный, обещанный по их горячему обоюдному желанию покой был перечеркнут. Стремительная линия скользнула вниз, медленно потянулась вверх, и, обрываясь — вниз. Что это? Маргарита широко открыла удивленные глаза, в бледных предутренних сумерках вглядываясь в стену напротив: паучок! Соскользнул на серебряной нити и теперь карабкается вверх. Она положила листок на край стола и подошла поближе. Вместе с падением этой крошечной живой черной точки что-то как будто стронулось в ней самой. Странно! Женщина замерла, прислушиваясь к себе — привычная пустота заполнялась чем-то иным, а удары сердца отдаленно напоминали что-то знакомое. Она напряглась — да, это похоже на тиканье часов. Маргарита прикоснулась к груди — этого не было, не было, ничто не прерывало неподвижный покой, и вдруг у нее внутри включился отсчет (откуда ты взялся, паучок на серебряной нити?), ее неудержимо влекло в поток времени. То, что обволакивало и пребывало всегда, разорвалось и послужило началом чего-то иного. Теперь Маргарита знала — в этом их мире есть дыры, щели — ведь откуда-то проник сюда крошечный гость.
Она оглядела стены их жилища каким-то другим, новым взглядом. Пелена упала, приоткрывая суть, и женщина увидела, что в их сером, пыльном мире прямо на глазах стены и вещи в доме истончаются и уже успели из деревянных превратиться в фанерные. Вот оно — течение времени! Паучок сдвинул, потревожил что-то в пространстве и теперь их несет к концу. Она испугалась, потому что из фанерного Покойный Угол обратится в бумажный и растает вовсе. Паучок исчезнет в своем, ином измерении, но им с Мастером не уйти. Они ветшают и истончаются тоже, Маргарита взглянула на свои руки — тень прежних рук, бледные. Полупрозрачные.
Но выход был. Что-то подсказывало ей — ключ где-то рядом, его только нужно отыскать. Тревожное предчувствие пронзило Маргариту, в страхе она обернулась к столу. Спит Мастер, а на краю лежит исписанная страница. Страницы не было! Лишь горсть праха. Повинуясь не ожившему разуму, а привычке, женщина сгребла пепел в ладонь, бросила в приоткрытое окно, за которым — серый, неподвижный воздух и листья плюща, покрытые слоем пыли.
В этот момент Мастер поднял голову, протер глаза, улыбнулся Маргарите, придвинул к себе чистый листок, склонился над ним. Страница исчезла, но неужели он не помнит о том, что писал вчера? Женщина подошла, обняла за плечи (угловатые, тоже истончившиеся):
— О чем ты будешь писать?
— О, мне предстоит чудесная глава. Я опишу город с колоннами и дворцами, и грозу, которая надвигается на него, омывает гору, место казни, пустые кресты. Потоки несутся вниз. Ты прочтешь сама.
— А разве ты не писал об этом еще? — осторожно спросила она.
Он изумленно (нет, не так — только тень чувства скользнула в глазах) взглянул на нее и погрузился в работу. Опустившись в кресло, Маргарита дремала, пытаясь восстановить в себе безмятежность, но и сквозь дрему накатывал испуг; они исчезнут бесследно, она знает об этом, и потому выход предстоит искать ей.
Наконец Мастер отложил испещренную мелкими буквами страницу и в изнеможении уронил голову на руки. Он спал, повторялась вчерашняя ночь, но мир вокруг изменился, и казалось Маргарите, что сквозь полупрозрачные вещи она видит серые горы пепла. Маргарита взяла листок, пробежала глазами: замелькали знакомые слова — здесь перечеркнуто, здесь стоит стрелочка и сноска, вот — грамматическая ошибка, допущенная в пылу работы. Та же страница, точно отснятая копия (он не сотворил ее, — с ужасом подумала Маргарита, — а просто воспроизвел!), он пишет одно и то же раз за разом, не подозревая об этом.
