Юлия Морозова - Рог Боромира
Обзор книги Юлия Морозова - Рог Боромира
Юлия Морозова (Любелия)
Рог Боромира
Я смотрел вперед сквозь мутное стекло своей машины. Сначала было темно и по-утреннему неуютно, потом впереди блеснуло розовым, горизонт разбился на квадраты и прямоугольники небоскребов Минас-Тирита, и вот мы уже катим по полусонным спальным районам, мимо детских площадок и многолетних помоек, мимо магазинов и одинаковых серо-желтых домов. Обожаю спальные районы, такие сонные спокойные и меланхоличные. Но мне не повезло — живу в Старом городе, почти в центре, а в Старом городе все каменно и слишком картинно. И добираться еще через весь центр, и значит скоро шофер вырулит на проспект и мы покатим мимо этого жуткого декоративного фонтана… Стоп машина! Что стряслось?
Подошел патруль с красно-черными повязками на рукавах. «Око Саурона». Я восхищенно прицокнул — грамотные нынче пошли политики, откуда только такие древние знаки знают? Вежливо проверили документы. Когда мы отъехали метров на сто вперед (струи фонтана уже заблестели впереди) водитель наконец разразился долгой тирадой: о господине Финве, о господине мэре, об их вечно пьяном величестве Арагорне таком-то, о возрождении гондорских национальных традиций, о том, что опять помощи от дружественного Мордора не дождаться, о том, что затевается что-то нехорошее, поскольку последние три дня нормальные люди едут из города, а не наоборот, как некоторые. Некоторые в моем лице тираду игнорировали, потому как заворожено смотрели на декоративный фонтан, поставленный года два назад по личному распоряжению мэра. Фонтан назывался Рогом Боромира. Фонтан был чудовищен и многоярусен. Не знаю, что имел в виду автор — трубить в такой рог нельзя. Пить из него — тем более, гондорские ритоны, конечно, имели достаточно идиотскую конструкцию, но не настолько же… Фонтан убивал наповал. Первые несколько месяцев я старался не смотреть в его сторону, но это было совершенно невозможно — окна кафедры археологии Гондорского Государственного выходят прямо на Главный Проспект. А посреди проспекта стоит это чудо. А потом я понял, что не могу оторвать взгляда от этого ужаса, от этой торжествующей пошлости… Все-таки фонтан потрясал воображение. У-ф-ф! Проехали… Ну вот еще чуть-чуть — и дома. И можно наконец смыть с себя экспедиционную грязь, выпить нормального эля, ширского темного, а не этой дряни лориэнской, и газеты почитать нормальные, столичные (Лориэнская пресса отличалась редкой местечковостью, и к тому же ни одного грамотного журналиста в Лориэне давным-давно не было, они демонстративно путали «одеть» и «надеть», а псевдонимы себе выбирали исключительно староэльфийские: «Новый сорт роханских прокладок. Наш спецкор в Изенгарде — Галадриэль»).
…И поесть наконец чего-нибудь, ширская тушенка хороша, но — первые две недели. И — Алику позвонить, самый большой кайф в жизни — встречаться с друзьями после экспедиции, изголодавшись по новостям… Вот только отчет декану представить в течение трех дней — это, конечно, плохо.
— Вот тут, за аптекой, — мы, наконец, приехали, и я поволок рюкзак из багажника. В подъезде меня встретил пронзительной трелью соседский кот. Кота звали совершенно карикатурно — Моргот, но, что самое интересное, кличка подходила — до того он был тощий, черный и глазастый.
А вот и квартира моя малогабаритная… Здравствуй, пыль на столах, здравствуйте тараканы, не оголодали ли за два месяца? Здравствуй, Мелиан… Я свалил вещи в углу коридора и взял в руки фотографию. Ты совсем не изменилась за эти два года — и никогда больше не изменишься. Глупая привычка — оставлять твой портрет так, чтобы можно было сразу, входя, увидеть твое лицо — как раньше. Как раньше — не будет. Я перевернул фотографию лицом к стене. Мертвые мертвы. А еще через полчаса я отмокал в ванной с банкой эля в одной руке и «Вестями Минас-Тирита» — в другой. Только сейчас ощутил, как смертельно устал за эти бесконечные сутки. Сначала — пешком с вещами от лагеря до вертолетной площадки, потом на вертолете — до Лориэна (повезло еще, могли ведь и своим ходом), там — пять часов в Аэропорту, потом перелет, прощание с ребятами, такси, патруль этот несчастный… Нет, в экспедицию хорошо ехать, когда в рюкзаке — чистое белье, а не те лохмотья, которые от него остаются за два-три месяца, когда тушенка ширская еще не приелась, а гитара — не приигралась. А возвращаться — скучно. Впрочем, и экспедиция выдалась на редкость нудная, ну раскопали мы эту орочью стоянку, а толку-то? Чуть-чуть керамики, да и то раннероханской, и груды костей. И честно провели разведку чуть не по всей Мории. Ну нет там никаких следов гномов, и не было никогда — а как я это декану скажу? Он-то чудак вбил себе в голову, что раз есть три топора с рунами и два обрывка кольчуги специфического плетения (и то — не третьей эпохи и не четверной даже, начало пятой), значит были и гномы. Блин, все равно, что хоббита в Шире искать или эльфа в Серебристой Гавани. Умный мужик декан, а глупости всякой верит… И как я ему в отчете напишу, что нет там ничего — ну ничегошеньки, что подтверждало бы существование мифических гномов…
Я наконец глянул в газету. Мэр бушевал по поводу расплодившийся преступности, король «почтил своим посещением банкет в честь…», Феанор опять читает свои дурные лекции про эльфийскую биоэнергетику (как только ректор позволяет!), а Финве разразился статьей про национальной возрождение. Однокурсничек… Я поморщился, вспомнив Финве — молодого, рыжего и злого, как мы вместе поехали на втором курсе в Раздол — электричками, но не доехали, и как мы ставили тот спектакль… Нет, только не об этом. Я почувствовал, что глаза закрываются. За окном уже рассвело, но я-то ночь не спал — и потому выполз из ванной и плюхнулся на чистые простыни. Нет, хорошо все-таки возвращаться из экспедиций, даже лучше, чем уезжать. Снился мне сон на редкость мутный и неприятный. Музей Серебристой Гавани мне снился, и ненастоящий какой-то музей, сонный, бредовый. Вот — скелет хоббита, вот — реконструкция жилища эльфа, вот ритоны стоят рядком под стеклом, вот — ширские расписные самовары. А вот — гном, в полном боевом вооружении. Я рывком сел на кровати. За окном было уже темно. Настойчиво и оранжево светил фонарь, из раскрытой форточки тянуло прохладой. Я выспался.
Докладом что ли заняться? — подумалось вяло, — Ту каменную штуку с тремя рунами выдать за памятник гномьей культуры? — Иметь сдвинутого начальника — хуже не придумаешь. И помрет ведь года через два-три в полной уверенности, что только один в гномов верил, а все остальные мешали его научной деятельности… Я слишком уважал декана, чтобы позволить себе хоть малейшее презрение — каждый имеет право на свои причуды…
И тут грянул телефонный звонок. Я напрягся. Телефонный звонок в два часа ночи — всегда к неприятностям. Поднимаешь трубку полусонный, а тебя огорошивают — «Папа, мы с Ренди разводимся», или «Альви, приезжай немедленно, тут маме плохо!», или еще того хуже: «Милый, нам надо серьезно поговорить о наших отношениях…». Я подумал было, что и подходить не стоит, а встать спиной к урчащему телефону и курить, поглядывая на оранжевые фонари… Но нет, не подойду — до утра ведь промучаюсь. Ох, не везет-то как…
Решился. Поднял.
— Альви? Вернулся?
Вот что Алик умеет, так это глупые вопросы среди ночи задавать. Но я насторожено спросил — чтоб уж сразу:
— Случилось что?
— Не дергайся, ничего страшного.
Я наконец позволил себе расплыться в улыбке. Никого не надо оплакивать немедленно, никто не помер… И спросил, так просто, чтоб разговор начать:
— Ты диссертацию-то защитил?
— Защитил, защитил…. Ты вообще телевизор смотрел сегодня?
— Я только приехал. Спал я весь день, знаешь же как из Мории добираться.
Он помолчал, а потом бросил:
— Тут, знаешь ли, такое дело…Короче, началось. Финве выступает за свое национальное возрождение, причем с танками. На университетской площади баррикады и половина студентов собирается стоять против узурпатра до последнего…
— А мэр? — тупо спросил я. Как поведет себя в такой ситуации взяточник наш и трепач мэр я представить себе не мог.
— А мэр ждет помощи из дружественного Мордора. Обещали к утру прислать войска, им-то наше национальное возрождение точно ни к чему…
Мне стало вдруг смертельно скучно. Я ясно представил, как лет через пятьдесят кто-нибудь из старых преподов, таких же как я, будет объяснять студентам «Неудавшаяся попытка путча, десяток жертв…». Я не хотел пополнить этот хрестоматийный десяток.
— Ну и? — спросил я.
— Ну и, — ответил мне Алик, — Туда нам надо, студентики там наши, декан твой любимый лично парты для баррикад таскает… Я за тобой заезжаю.
Связь оборвалась.
Мне совершенно не улыбалось никуда тащится. Мне было совершенно плевать на национальное возрождение (ну дотации на Универ урежут, ну я же все равно в свою экспедицию уеду, мне-то что, рюкзак за плечи, палатку в зубы — и хоть пешком до Шира). Мне не хотелось думать о Финве (Ах, каким он был Боромиром в том спектакле!) Как мы были наивны, думая, что по нескольким кусочкам воссоздадим плоть легенды. Как был наивен я, переводя, дописывая и поводя до ума и музыки архаические тексты. И неплохо ведь получалось, до сих пор ребята в экспедициях поют: