Светлана Исайкина - Гарри Поттер и… просто Гарри
Обзор книги Светлана Исайкина - Гарри Поттер и… просто Гарри
Светлана Исайкина
Гарри Поттер и… просто Гарри
Глава Первая, где я рассказываю о себе, любимом
Когда-то, когда я был помладше (как звучит, а? как будто я уже старик, а мне всего-то шестнадцать) я очень хотел быть особенным. Когда мне было одиннадцать, я мечтал, что придёт какой-нибудь добрый волшебник и вызволит меня из плена ненавистных родственников. И скажет, что я — не такой как все. Избранный. И мне, к примеру, предсказано спасти мир. Или победить какого-нибудь жуткого злодея. И я, конечно же, обломаю ему рога и стану героем.
И, конечно же, ничего такого со мной не случилось.
Я понимаю, что это нормально. Нормально для маленького худенького мальчишки мечтать о таком, в нашем-то мире выдуманных супергероев! Тем более нет ничего страшного, что маленький мальчик Гарри Поттер, которого и за человека никогда не считали дома, мечтал стать ХОТЬ КЕМ-ТО!
Хоть прошло немного лет, но я давно понял, что я — самый обычный английский подросток. Даже совсем не странный. Ну, может если самую чуточку. Конечно, у каждого своя мера нормальности. Для кого-то может показаться странным, что моя шевелюра всегда выглядит так, будто только что вышла из-под рук сумасшедшего парикмахера.
Мой лучший друг Пат как-то сказал (или нагло присвоил чью-то фразу, что для него вполне естественно) — не всем суждено играть главные роли. И в этом романе под названием Жизнь (пардон за философию) я — точно не главный герой. И знаете что?
Мне это нравится.
И даже добавлю ещё от себя — чтобы быть хорошим человеком, не обязательно спасать мир.
А вот кто-кто, а мои родственнички нормальным никогда меня не считали. В их глазах я варьировался от простого придурка до малолетнего бандита с ярко-выраженными агрессивно-маниакальными наклонностями. И я давно понял, что к подобному надо относиться только с юмором (чувства которого у Дурслеев отсутствовало). Или даже с философией. А от дяди Вернона и тёти Петунии ТАКОЕ можно было о себе узнать, просто сам от себя косеешь (а вот для тётушки Мардж я просто слабоумный злобный карлик). Правда, последнее время они стали повторяться. Вот вчера опять заявили, что я наверняка закончу свой жизненный путь за решёткой. И это только потому, что я пришёл на десять минут позже Дадли!
И всё-таки представлюсь. Меня зовут Гарри Поттер. Мне шестнадцать. Я обычный. Можно сказать, посредственный. Хотя Лу, ещё один мой лучший друг, как-то сказала на это, что просто я хочу таким казаться. Но это ничего не меняет.
Я — просто Гарри…
* * *Из зеркала на меня смотрит худощавый подросток, с взъерошенными волосами (чёртовы волосы!) и зелёными глазами. Я как всегда корчу ему рожи (пока никто не видит) и начинаю чистить зубы. Свою внешность, как и свою жизнь, я принимаю такими, какими они есть. Стоически. Не красавец, не урод. На улицах не шарахаются, без памяти не влюбляются. Никаких упрёков ни Создателю, ни родителям.
Правда, у меня есть «особая примета». Шрам на лбу. Этим шрамом, по словам тётушки Петунии, меня наградила автокатастрофа, в которой погибли мои родители. Ни аварии, ни родителей я не помню. Но одно время я здорово поломал голову над вопросом, как и обо что надо стукнуться головой, чтобы получить такой шрам. В виде молнии. (И, по правде говоря, как вообще младенец мог выжить в автокатастрофе?!) Притом не рваный шрам (как обычно бывает в таких случаях), а именно тонко прочерченный… Так и не придумал. А резкий (в общем, в её духе) ответ тёти Петунии про автокатастрофу не давал повода для лишних вопросов.
Ситуация с моими безвременно ушедшими родителями тоже вся покрыта туманом. Просто тайны Бургундского двора какие-то. Единственное, что мне удалось о них узнать, это как их звали. Джеймс и Лили. И всё. Кто они? Где работали? Где мы жили? Где родственники отца? Эти вопросы остаются открытыми до сих пор. А одного взгляда моей тётки хватило, что бы забыть про ответы на них.
Может, они работали на разведку? Поттер. Джеймс Поттер. Звучит, а? Хм, я тоже думаю, что это довольно натянутая версия.
* * *Не смотря на некоторую туманность моего младенчества, жизнь моя прозаична. Живу я с тётей Петунией и дядей Верноном. Фамилия у них — Дурсли. Они — отвратительные люди. И я так считаю не потому, что они меня терпеть не могут, а потому, что они объединяют в себе все те качества, которые я ненавижу в людях. То есть лицемерие, самовлюблённость и ограниченность. Удивительно, что в наше время можно жить с таким средневековым мировоззрением. Объяви, что в мире существует колдовство, они первые проголосуют за возвращение инквизиции. И с яростной непримиримостью будут смотреть, как жгут ведьм.
А ещё у меня есть кузен. Его зовут Дадли. Взглядами он похож на своих родителей, а габаритами — на молодого кита-убийцу. Ну, может, до убийцы ему далековато, но до кита он уже дорос. Догадайтесь, кого он больше всего любил колотить в детстве?
По сути, до одиннадцати лет моя жизнь была сущим кошмаром. Меня до сих пор удивляют две вещи. Первое — почему меня не отправили в детский дом? В этой семье меня ненавидят. Тётка к моей матери тоже вроде бы не питала нежных чувств. Иногда бывали моменты, что я чуть ли не сам просился в приют.
И второе — почему я вообще вырос таким. В смысле таким, какой я есть сейчас. Вы не думайте, я не считаю себя супер-пупер классным парнем, замечательным до мозга костей. И у меня (как и каждого из нас) бывают срывы, я могу и наорать, и послать, и даже подраться. Раньше я не задумывался над этим. Но в последнее время стал понимать, что что-то всегда не давало мне озлобиться, стать реальным «бандитом» — то есть тем, кем меня всегда выставляли Дурсли. И я знаю, что я мог бы стать «плохим парнем». В смысле, во мне есть, скажем так, не лучшая сторона.
Может быть, я просто этого никогда не хотел?
Но в одиннадцать лет моя жизнь круто изменилась. Потому что мы переехали в Лондон. Дадли большую часть года проводил в своей идиотской школе, а у меня появились друзья.
* * *Странные события в моей жизни стали происходить третьего августа. Честно говоря, со мной иногда происходили разные странные случаи, которые доводили до исступления моих родственников. Особенно их бесит, когда в моём присутствии что-нибудь взрывается. Или, вот был случай, когда мне влепили незаслуженное наказание, и сразу же по всей школе отрубился свет. Лу тогда сказала, что я, наверное, колдун и часто просила повторить этот трюк. Но, увы!
В этот день мы договорились встретиться в одном кафе (мы — в смысле я, Пат и Лу, сейчас о них расскажу). Но за столиком сидел только Пат в гордом одиночестве и читал очередную книгу.
— Привет, — сказал я, — а где Лу?
Пат поднял на меня взгляд и скорчил гримасу.
— Спроси что полегче. Ты же знаешь, у неё ветер в голове гуляет. Может, она забыла?
Патрик Джонатан Рэндом. Коротко постриженные чёрные волосы, непробиваемый взгляд чёрных глаз и ярко выраженный нос. Пата можно узнать из тысячи. Уже пять лет я учусь с ним в одном классе и дружу с ним столько же.
Я подружился с ним в первый же день в средней школе. Идти домой нам оказалось по дороге. Пат был тогда очень задумчив, я это хорошо помню. И я, конечно, спросил его об этом.
— Да понимаешь, — нахмурился одиннадцатилетний Пат, — у нас дома с почтой какая-то фигня. Меня тётка к почте считай, два месяца не подпускает. Ты что думаешь?
Я пожал плечами. Я и правда не знал, что может быть опасного в письмах. Сибирская язва? Правда, в одиннадцать лет я не знал, что это такое.
У нас с Патом оказалось много общего. А ещё у него тоже не было родителей. И он тоже жил с тёткой.
Но за его тётю Мэг я отдал бы весь мир, если бы он у меня был. Мне кажется, это самая чудесная тётя из всех тёть, когда-либо существовавших на Земле.
Мы никогда не говорили с Патом о родителях. Это всегда было каким-то негласным табу. И я не знаю, что дёрнуло его спросить меня об этом в этот день.
— Гарри, ты много знаешь о своих родителях?
Я удивился. А ещё смутился. Ну, прикиньте, как это сказать — я понятия не имею, что это были за люди!
— Немного. Честно говоря, я знаю только их имена.
Пат опять скривился. Строить гримасы всегда было его коньком. Хотя вид у него сделался заинтересованный.
— Забавно. Я о своих предках тоже толком не знаю. О матери ещё более или менее, а об отце тоже только имя.
— Да? И как же?
Пат сделал вид, будто вспоминает.
— Странное такое. Что-то типа Си… нет, Снейп. Точно, Северус Снейп. Я давно уже у тётки спрашивал. Правда, это всё, что я от неё добился, потому что потом она расплакалась.
Пат всем видом показывал безразличие. И я с удивлением понял, что он притворяется. Притворяется, что ему всё равно. А ведь это явно было не так — это было очевидно. Наверняка единожды услышанное имя исчезнувшего из его жизни родителя врезалось в память Пата навечно.
