Диана Машкова - Главные правила жизни
Пожилому человеку, особенно артисту, хочется, чтобы ему говорили, какой он был прекрасный актер или актриса, как он хорошо играл что-то, дабы он еще раз подумал, что жизнь прожита не зря.
Считаю, что большой артист всегда личность. А иначе откуда он берет все свои роли? Из себя ведь. Значит, мелким он быть не может.
Рязанов – знаковый для меня человек, притом что я никогда не была любимой артисткой Эльдара Александровича.
У меня не осталось никаких обид ни на кого. Каждый получает то, что заслуживает. И в жизни, и в работе.
Как актриса я жалею только об одном – что не играла Чехова. Гоголя играла, Достоевского, Горького, Уильямса, Брехта. А вот Чехова, которого так люблю, не случилось.
Когда меня, молодую артистку, стали снимать в кино, то вдруг появились какие-то деньги, удивительные для нашей нищей советской страны. Но неожиданно я обнаружила странную зависимость: как только я начинаю думать про деньги, роль не получается. И у меня как отрезало эти мысли. Навсегда.
Я не борец. Если меня отталкивают, я отойду. Не буду пробиваться и ничего доказывать. Это касается всех сторон жизни и профессии.
Больше всего я не люблю в людях неискренность и недоброту. Многое можно простить. А вот отсутствие у человека сострадания – это страшно.
Никогда никого не обвиняю, хотя в моей жизни было и предательство, и подлости. Мы приехали вместе с девочкой из моего совхоза поступать в пединститут на исторический факультет. Все, кроме меня, получили по истории тройки. Но когда вывесили списки поступивших, первой пошла смотреть эта девушка. И тут же сказала мне, что мы обе не прошли. Я удивилась, но поверила. И она поехала со мной в сельхозинститут: там у моего отца работал друг, который устроил нас обеих на экономический факультет. А потом я узнала, что поступила туда. Я ей даже ничего не сказала. Но… она повернула мою судьбу.
У МЕНЯ НЕ ОСТАЛОСЬ НИКАКИХ ОБИД НИ НА КОГО. КАЖДЫЙ ПОЛУЧАЕТ, ЧТО ЗАСЛУЖИВАЕТЕсли видишь настоящий талант и понимаешь, что он больше, чем у тебя, это восхищение тоже можно назвать завистью. Но я считаю, что зависть без злобы, желание иметь что-то, как у кого-то, – это абсолютно нормальное человеческое чувство.
Я жесткий профессионал. И очень критично отношусь даже к своей дочери-актрисе. Не могу иначе. Меня воспитали в таком театре. И я очень рада, что не попала в «Современник», театр моего поколения, куда мечтали попасть все мои ровесники, а осталась в настоящем жестоком театре. Да, театр – жестокая вещь.
НИКОГДА НИКОГО НЕ ОБВИНЯЮ. ХОТЯ В МОЕЙ ЖИЗНИ БЫЛО И ПРЕДАТЕЛЬСТВО, И ПОДЛОСТИСегодня очень жестокое время для актеров: они выплывают только за счет своей Богом и родителями данной индивидуальности. И насколько этой индивидуальности хватает, настолько он и выплывает, потому что с режиссерами у нас сегодня просто беда, если говорить об этом как о тенденции.
Не согласна с тем, что у большой актрисы не может быть счастливой личной жизни, семьи. Здесь все очень индивидуально. Но семья – это огромная работа, ее нужно создавать, поддерживать, подпитывать, а в актерских парах это еще труднее. У меня не сложилось.
Меня считают эталоном дисциплинированности. Недавно один продюсер сказал: «Талызина – это кусок дисциплины». А по молодости я часто опаздывала на репетиции и, оправдываясь, сочиняла разные причины. Мне это прощали, но я чувствовала, что они все понимают, и мне было стыдно. Сегодня же я приезжаю на репетицию первой, за полчаса до начала.
Наше общество очень быстро разделилось на денежных и безденежных. Миром стали править деньги. Именно российским миром. Это ужасно. У нас ведь всегда была интеллигенция, которая стояла выше денег. Были идеи, загибы, богема – все, что угодно, но деньги никогда не были на первом месте.
Никогда не дружила из корысти или по надобности. Поэтому и друзья у меня такие, с которыми я уже не один десяток лет. И никакие перемены в жизни, работе, успешности не влияют на наши отношения.
Валерий Тодоровский
«Любой кризис – это удар. Но встряска рождает свежие идеи, свежие импульсы, встречи со ”свежими” людьми»
Режиссер, сценарист, продюсер. В качестве режиссера снял фильмы «Любовь», «Страна глухих», «Мой сводный брат Франкенштейн», «Любовник», «Стиляги» и др.
Любой кризис – это удар. Но встряска рождает свежие идеи, свежие импульсы, встречи со «свежими» людьми. Естественное движение мира неизменно происходит через подъемы и кризисы.
В кино принимаешь решение только один раз: что снял, то и осталось. В театре режиссер может годами улучшать спектакль, переделывать его. Съемочный процесс – это само по себе стрессовое состояние, а еще масса всего происходит в тот момент, когда ты решаешься снимать фильм. Или хочешь снять, но не можешь по тысяче причин.
У меня очень развито чувство адекватности – то, чего так не хватает в нашей жизни. Я всегда понимал, что если я написал сценарий и отдал его, то уже ничего изменить не смогу. Режиссер все равно снимет так, как он хочет.
Не участвую в гонке под названием «светская жизнь»: мне это не интересно. Режиссеры, как правило, не очень публичные люди: все-таки они по другую сторону камеры.
Не чувствую и никогда не чувствовал себя наравне с актерами, даже если мы ровесники, потому что у нас всегда были совершенно разные роли в этом процессе. Если бы я стал одним из них, то очень быстро потерял бы в их глазах авторитет. С ними можно дружить, общаться, любить их, обожать, но не сливаться в одно целое: есть режиссер, есть артист.
У меня есть друзья из жизни, совершенно не связанной с кино. Например, друг-одноклассник, с которым я познакомился, переехав в Москву, 1 сентября, придя в новую школу. Или очень хороший товарищ, архитектор, бывший сосед по даче. Есть целые компании, с которыми я дружил еще в институте, и они не киношные. Так что есть нормальные люди вокруг.
Дружба – очень консервативная вещь. Это значит, что можно встретиться с человеком, с которым не виделся лет десять, и с ним будет легко говорить о чем угодно, потому что когда-то что-то было очень правильно заложено в эти отношения. Поэтому с возрастом друзья тяжело приобретаются.
В 1970-1980-е годы чувствовал ужасающее вранье со всех сторон, с утра до ночи. То, что говорили вокруг, и то, что я видел своими глазами, совершенно расходилось. Это была страна, которая доживала последние годы и никуда не двигалась. В воздухе витало ощущение общей депрессии. И у меня не было никаких иллюзий на эту тему.
До сих пор остались личные воспоминания о том, как врали многие люди, – они и сегодня процветают: многие из них продолжают врать.
Лет в девятнадцать-двадцать я прочитал под подушкой «Архипелаг ГУЛАГ», и это стало для меня откровением. Я вроде бы и знал что-то, но не изнутри: мы со школьными друзьями собирались на кухне пить чай, где через глушилки работал приемник, вещали «Голос Америки», «Би-би-си» или «Европа».
Есть два типа личностей: счастливые люди, которые склонны вытеснять действительность, и несчастные, которые склонны с этой действительностью все время быть в контакте. Так вот я отношусь ко второй категории. Так было с детства. И поэтому, если видел какой-то маразм, не мог сделать вид, что я счастлив и все хорошо.
Я был одним из тех, кто радостно принял перемены в стране. Устал впустую тратить свою жизнь, изучая историю КПСС и научный атеизм во ВГИКе, вместо того чтобы читать «Историю государства Российского» Карамзина. Мое глубокое убеждение, что это было мутное время, хотя вроде бы тихое.
Я не живу в постоянной эйфории. Бывают моменты апатии, но нет такого, что мне ничего не хотелось бы в жизни вообще. Да, усталость, измотанность, некий упадок сил, но глобально мне хочется еще очень и очень многого.
У МЕНЯ ОЧЕНЬ РАЗВИТО ЧУВСТВО АДЕКВАТНОСТИ – ТО, ЧЕГО ТАК НЕ ХВАТАЕТ В НАШЕЙ ЖИЗНИПремьера фильма – это, мягко говоря, не самый приятный момент в жизни режиссера. Практически все мои коллеги очень болезненно относятся к первому показу своего детища. Это нормально. Я с трудом представляю себе людей, для которых это праздник. Праздник – снимать кино, праздник, если картина имеет успех и хорошую судьбу.
Я не разбираюсь в людях. Просто есть лица, которые мне нравятся, и те, что не нравятся. Это не имеет отношения к действительности, это имеет отношение к каким-то моим биологическим предпочтениям.
ЕСТЬ ДВА ТИПА ЛИЧНОСТЕЙ – СЧАСТЛИВЫЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ СКЛОННЫ ВЫТЕСНЯТЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, И НЕСЧАСТНЫЕ, КОТОРЫЕ СКЛОННЫ С ЭТОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ ВСЕ ВРЕМЯ БЫТЬ В КОНТАКТЕДумаю, что на мое формирование очень повлияла Одесса. Я не могу к ней относиться беспристрастно, я люблю ее, я там родился и вырос. Это прекрасный город, очень доброжелательный к людям, город, в котором живут другой, человеческой, жизнью. Я не знаю второго такого, в котором соединен душевный курортный быт с богатой культурой и историей.
