А. Серов - Большая книга славянской мудрости
Всякое утро приходит ко мне старый Гребенник, фланговый гусар моего взвода, с карабином, и я более часа учусь делать от ноги, на плечо, на караул; прием от ноги очень труден для меня; я делаю его неловко и непроворно, что весьма не нравится моему наставнику. Он всякий раз, командуя – от ноги! прибавляет: „Не жалейте ноги, ваше благородие! сбросайте смелее!“ Я попробовала послушать его и не жалеть, как он говорит, ноги, но так жестоко ушибла ее прикладом, что чувствовала боль целый месяц. Наконец я выучилась действовать карабином. <…>
Истинное мужество немногоречиво: ему так мало стоит показать себя, что самое геройство оно считает за долг, не за подвиг.
А. Бестужев-МарлинскийХотя я от всей души люблю отца моего, однако ж бездейственная жизнь, недостаток общества, холодный климат и беспрерывные расспросы наших провинциалов навели на меня такую грусть, что я почти с радостью увидела рассвет того дня, в который должна была ехать обратно в полк. Теперешний путь мой был гораздо затруднительнее первого, но только не в лошадях; в них не делали уже мне прижимок, потому что я говорила смотрителям, каждому, который начинал: „Нет лошадей“. – „Я запишу в твою книгу, сколько часов пробуду здесь, и с тебя спросят, если я просрочу“. Итак, лошадей везде давали мне очень скоро; но дорога зимняя начинала портиться; а перекладная повозка моя была теперь несравненно полнее, нежели прежде, и мне страшные хлопоты были перетаскивать все это самой. Я не взяла с собой человека, да и не могла взять. <…>
Возвратясь к моим товарищам и к моим любимым занятиям, я чувствую себя счастливейшим существом в мире! Дни мои проходят весело и безмятежно. Встаю всегда с рассветом и тотчас иду гулять в поле; возвращаюсь перед окончанием уборки лошадей, то есть к восьми часам утра; в квартире готова уже моя лошадь под седлом: я сажусь на нее и еду опять в поле, где учу взвод свой часа с полтора; после этого уезжаю в штаб или к эскадронному командиру, где и остаюсь до вечера».
Н. Дурова, «Кавалерист-девица»Поприще женщины – возбуждать в мужчине энергию души, пыл благородных страстей, поддерживать чувство долга и стремление к высокому и великому – вот ее назначение, и оно велико и священно.
В. БелинскийХлебом сыты, хлебом пьяны
К хлебу на Руси отношение всегда было особое. Считалось, что хлеб можно доверить только женским рукам, а именно, только хозяйке дома, чья мудрость хранила семейный очаг. Рецепты хлеба в каждом доме были свои, их берегли и передавали по наследству. Мужчин к процессу «творения» теста не допускали.
До XI века его в основном выпекали из пшеницы, то есть хлеб был белым. Поэтому он практически ничем не отличался от хлеба, который пекли иноземцы. Однако примерно в это время на русских землях начинают возделывать рожь, и появляется знаменитый русский черный хлеб.
Ржаной (или кислый) черный хлеб был дешевле и полезнее пшеничного. Его замешивали на ржаной закваске, практически такой же, из какой делали пиво. Вот почему пиво на Руси называли жидким хлебом.
И. Машков. Хлебы, 1912
В горе и в радости
Никогда, пожалуй, так ярко, так отчаянно прекрасно не проявлялось величие души русской женщины, как в подвиге жен декабристов. Не просто любовь, не просто преданность, а полная самоотверженность, готовность умереть за великую жертву своих мужчин, за их жизни, отданные Отечеству. Их не пугало ничто: ни презрение света, ни тяготы пути, ни лишение всех прав, ни каторжная жизнь рядом с рудниками, где медленно умирали их мужья. Подлинно великие души!
* * *«Жена, следуя за своим мужем, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльного-каторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защитить ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого неразвитого, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущею равную с ним участь, себе подобно: оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшны наказания. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне! Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собою взять не дозволено».
Из дневника М. Волконской* * *«Ушел и не был целый день…
Когда спустилась тьма,
Княгиня, слабая как тень,
Пошла к нему сама.
Ее не принял генерал:
Хворает тяжело…
Пять дней, покуда он хворал,
Мучительных прошло,
А на шестой пришел он сам
И круто молвил ей:
– Я отпустить не вправе вам,
Княгиня, лошадей!
Вас по этапу поведут
С конвоем… —
Княгиня
Боже мой!
Но так ведь месяцы пройдут
В дороге?..
Губернатор
Да, весной
В Нерчинск придете, если вас
Дорога не убьет.
<…>
Под караулом казаков
С оружием в руках
Этапом водим мы воров
И каторжных в цепях,
Они дорогою шалят,
Того гляди сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг к другу – и ведут.
Трудненек путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А до нерчинских рудников
И трети не дойдет!
Они как мухи мрут в пути,
Особенно зимой…
И вам, княгиня, так идти?..
Вернитесь-ка домой!
Княгиня
О нет! я этого ждала…
Но вы, но вы… злодей!..
Неделя целая прошла…
Нет сердца у людей!
Зачем бы разом не сказать?..
Уж шла бы я давно…
Велите ж партию сбирать —
Иду! мне все равно!..»
Н. Некрасов, «Русские женщины»Постичь душою русскую душу
Какие знакомые слова: «Умом Россию не понять»! Но если ее нельзя понять умом, то, может быть, возможно постичь душою? И не просто постичь, а принять полностью? Можно! И тому пример удивительное преображение принцессы Ангальт-Цербской, принявшей на троне имя Екатерины II. Урожденная немка, она стремилась понять русский народ с первых же шагов по земле новой Родины. И вошла в ее историю великой монархиней.
В усердии – все.
М. Лермонтов* * *«Мне шел пятнадцатый год; в течение первых десяти дней он был очень занят мною; тут же и в течение этого короткого промежутка времени я увидела и поняла, что он не очень ценит народ, над которым ему суждено было царствовать, что он держался лютеранства, не любил своих приближенных и был очень ребячлив. <…>
Я слушала, краснея, эти родственные разговоры, благодаря его за скорое доверие, но в глубине души я взирала с изумлением на его неразумие и недостаток суждения о многих вещах.
На десятый день после моего приезда в Москву как-то в субботу императрица уехала в Троицкий монастырь. Великий князь остался с нами в Москве. Мне дали уже троих учителей: одного, Симеона Теодорского, чтобы наставлять меня в православной вере; другого, Василия Ададурова, для русского языка и Ланге, балетмейстера, для танцев. Чтобы сделать более быстрые успехи в русском языке, я вставала ночью с постели и, пока все спали, заучивала наизусть тетради, которые оставлял мне Ададуров; так как комната моя была теплая и я вовсе не освоилась с климатом, то я не обувалась – как вставала с постели, так и училась».
Екатерина II Великая, «Записки»Не бывает чужих детей
Есть у русской женщины одна черта, объяснить которую нельзя ничем, кроме как ее бесконечно добрым сердцем, – сострадание к любому несчастному. Она готова жалеть и привечать всех: от малого дитятка до калики перехожего, от недоросля неразумного до немощного старика. У нее всегда найдется теплое слово, ласковые руки, хлеб голодному и песня для души.
* * *«Дверь отворена, и сквозь сени видна другая комната, светлая и с деревянными полами. Там кипит работа. Хозяйка, женщина лет 25-ти, высокая, худощавая, с добрым, кротким лицом, месит на столе тесто; утреннее солнце бьет ей в глаза, в грудь, в руки, и кажется, она замешивает тесто с солнечным светом…
Слышится детский плач. Теперь только я замечаю, что между кроватью и печью висит маленькая люлька. Хозяйка бросает тесто и бежит в горницу.
– Однако какой у нас случай, купец! – говорит она мне, качая люльку и кротко улыбаясь. – Месяца два назад приехала к нам из Омска мещанка с ребеночком… Барыней одета, однако… Ребеночка она родила в Тюкалинске, там и крестила; после родов-то в дороге разнемоглась и стала жить у нас вот в этой горнице. Говорит, что замужняя, а кто ее знает? На лице не написано, а паспорта при ней нет. Может, ребеночек незаконный…
– Не наше дело судить, – бормочет дедушка.
– Прожила она у нас неделю, – продолжает хозяйка, – потом и говорит: „Я поеду в Омск к мужу, а мой Саша пусть у вас останется; я за ним через неделю приеду. Теперь боюсь, как бы не замерз дорогой…“ Я ей и говорю: „Послушай, сударыня, Бог посылает людям детей, кому десять, кому и двенадцать, а меня с хозяином наказал, ни одного не дал; оставь нам своего Сашу, мы его себе в сыночки возьмем“. Она подумала и говорит: „Однако погодите, я мужа своего спрошу и через неделю вам письмо пришлю. Без мужа не смею“. Оставила нам Сашу и уехала. И вот уж два месяца прошло, а она ни сама не едет, ни письма не шлет. Наказание Господне. Полюбили мы Сашу, как родного, а сами теперь не знаем, наш он или чужой.
