Вячеслав Гуляихин - Правовая социализация человека
Если воспитатели терпеливо предоставляют ребенку возможность делать то, на что уже тот вполне способен, то у него формируется убеждение, что он владеет самим собой и может быть вполне самостоятельным и относительно свободным от взрослых. Их внешний контроль должен убеждать малыша в наличии у него собственных сил и возможности «стоять на своих ногах». Но если взрослые неразумно и чрезмерно ограничивают свободу малышей, делают за него то, на что он и сам способен, то у малыша формируется нерешительность, стыдливость и неуверенность в своих способностях управлять собой и окружением. В этот период зарождаются психогенные факторы будущего гражданского и правового инфантилизма, когда «Я» перестает быть активным и становится пассивным перед «не-Я». Со временем ребенок может развить не по годам требовательную совесть, постоянно спрашивая себя: «Как я могу что-либо значимое делать, если я столь несовершенен и не обладаю для этого достаточными способностями?». Если при последующих прохождениях кризисов человек не преодолевает собственную неуверенность перед окружающим миром, то его правовое поведение будет безответственным по отношению не только к Другому, но и к себе. Гражданский инфантилизм совершенно не соответствует как современным социально-возрастным требованиям, так и объективным общественно-историческим запросам. А ведь «назначение и ценность каждого человека в том, что он отдает себя и все, что он есть, что у него есть и на что он способен, на служение роду, т. е. (так как и поскольку вид служения, в котором нуждается род, определяется государством) государству»[32]. Инфантильный индивид не способен отдать себя и все, что у него есть, на служение обществу. Но у него может развиться навязчивое внутреннее состояние, не адекватное социальной ситуации, требующее упорного и мельчайшего контроля за окружающей его общественной средой. По Эриксону, такое состояние «служит инфантильным источником позднейших попыток во взрослой жизни руководствоваться скорее буквой, нежели духом «закона»[33]. При этом у такого повзрослевшего индивида появляется желание выполнять по своей сути бессмысленные социальные действия, которые становятся ритуальными и стереотипными. Он плохо чувствует и осознает прогрессивные веяния общественной жизни. Для него становится главным исполнение символических ритуалов, основанных на чинопочитании, чем сама жизнь, которая его пугает своей непредсказуемостью и изменчивостью.
Протекание и характер результатов второго фундаментального психосоциального кризиса человека находится в прямой зависимости от уровня предоставляемой ребенку свободы самовыражения и адекватности ее регулирования или подавления со стороны взрослых. Кроме того, его исход решающим образом зависит от соотношения любви и ненависти, которое проявляет окружение по отношению к нему. В зависимости от этого соотношения у детей проявляется тяга к сотрудничеству или протестному своеволию. Если они чувствуют себя вполне самостоятельными и способными осуществлять самоконтроль, основанный на самоуважении и свободном распоряжении собой, то у них появляется гордость за свои достижения и начинает формироваться установка на доброжелательные действия по отношению к Другому. Из-за ощущения несвободы в распоряжении собой и чуждого самоконтроля происходит патологическая склонность к сомнению в своих силах и инфантильное отношение к себе и Другому. Эриксон сделал вывод, что «чувство автономии, воспитываемое у малыша и видоизменяемое с ходом жизни, служит сохранению в экономической и политической жизни чувства справедливости, равно как и само поддерживается последним»[34].
Чувство заслуженного и справедливого достоинства взрослых, а также осуществление их законной самостоятельности являются важными свидетельствами институциональной гарантии принципа справедливости и правопорядка для детей, психологически готовых к самостоятельности. Если же они чувствуют неуверенность, чрезмерную стыдливость, инфантильность, т. е. психосоциальную дефективность близких им взрослых людей, то под воздействием этих факторов в их личностном становлении происходит дезориентация, которая становит их на путь правового инфантилизма или нигилизма.
Последствия преодоления ребенком первых двух кризисов имеют прототипическое значение для его дальнейшей правовой социализации. Он выбирает, по сути, одну из двух альтернативных ориентаций своего психосоциального формирования: конструктивную или деструктивную направленность личностного становления. По Э. Фромму, это «путь ангела» или «путь зверя». Обычно вектор развития человека проходит между этими ориентирами, при прохождении очередного кризиса смещаясь в ту или иную сторону в зависимости от ряда объективных и субъективных факторов. Здесь «речь, по существу, идет об антагонизме, ставшем уже классическим: человек является одновременно телом и душой, ангелом и зверем, он принадлежит к двум конфликтующим между собой мирам»[35]. Если вектор личностного становления человека смещается в сторону деструктивности, то для него духовность, гуманизм, нравственность и естественные права Другого становятся пустыми и бессодержательными категориями. При конструктивном формировании личности данные понятия имеют для нее величайший смысл, поскольку отражают фундаментальные ценностные ориентиры ее развития. При этом важно здесь отметить, что, позитивно развиваясь как независимая личность, любящая свободу и естественно-правовой порядок жизни, человек при этом не становится обладателем неких сверхестественных способностей ангела и поэтому вынужден защищать свои фундаментальные ценности, используя при этом порой отнюдь не «ангельские» способы.
3. Фрейд создал теорию вечного противоборства между Эросом и Танатосом, инстинктом жизни и инстинктом смерти, антагонизм которых абсолютно реален в как психологической, так и в общественной, политической и правовой жизни человека. С помощью социокультурных, политических и правовых методов современное общество стремится социолизировать агрессивные влечения, истоком которых является Танатос, тем самым заставляя его служить Эросу. По Фрейду, исходя из этого противоборства следует определять значение и смысл культурного развития человечества, вся история которого демонстрирует борьбу между инстинктом жизни и инстинктом смерти. В их антагонизме проявляется сущность и содержание как жизни человека вообще, так и его социального, политического и правового бытия в частности. Утверждая себя во влечении к агрессии и деструкции, Танатос выступает против существующих социальных форм, вынуждая общество выстраивать жесткую систему своей защиты, важными элементами которой являются общественно-правовые институты и технологии правовой социализации человека.
Фрейдовское учение об инстинкте жизни и инстинкте смерти развил Э. Фромм, который выделил две противоположные тенденции психосоциального развития человека (биофилию и некрофилию). Если Фрейд признавал инстинкт жизни и инстинкт смерти первичными влечениями человека и относил их к простым составляющим нормальной жизни, то Фромм придерживался другой позиции, считая инстинкт смерти только следствием отсутствия условий для биофильного развития человека и наличия негативных психосоциальных факторов его существования. В этом вопросе прав все-таки Фрейд, поскольку человек как биологический вид не выжил бы без этой изначальной тенденции к деструктивному, которую общество сумело социализировать и поставить на службу Жизни. Ведь он пытается сознательно или бессознательно в своей деструктивной деятельности разрушить тот мир, который не проявил к нему любовь и по сути виновен в том, что поставил его на этот путь. Доминирующая ориентация становления человека во многом определяет его миропонимание, отношение к окружающему миру, иерархию нравственных и правовых ценностей. По Фромму, для многих людей некрофилия является общим ориентированием для их социальной деятельности. Такие люди поклоняются силе, склонны к садизму, испытывают влечение к мертвому, имеют потребность убивать. Они подходят к жизни механически, как если бы другие живые люди были бы вещами, и боятся жизни, поскольку ее стремительному потоку чужды застывшие социальные формы, которые легко контролируются как некие простые механические устройства[36]. Некрофильно ориентированные люди стремятся жестко структурировать социальный мир по иерархическому принципу. По их мнению, все, кто слабее их или ниже по своему социальному статусу, должны им беспрекословно подчиняться. Соответственно, некрофильно ориентированный человек добровольно полностью покоряется сам всем сильным мира сего или кого он таковым признает. Поэтому он любит иерархически жестко организованные и четко структурированные общественные силы. Многие из них восхищаются военно-бюрократической системой, которая, во-первых, позволяет лишать жизни на законных основаниях, во-вторых, дает возможность превращать людей в «вещи» – послушных их воли «антропороботов» – формируя отношения на мертвящих общественную жизнь механистических принципах порядка и единообразия. Каждый из некрофильных признаков выражается по-разному у индивидов в зависимости от того, насколько они далеки от биофильных ценностей, и в какой психосоциальной среде они осуществляют свою деятельность. Это зависит, например, от того до какой степени осознаются и рационализируются субъектом его некрофильные проявления, каким образом деструктивные внешние силы воздействуют на него, насколько подавлена социумом свобода индивида.
