Денис Шевчук - Конституционное (государственное) право зарубежных стран: учебное пособие
В-четвертых, конституция представляет президенту десятидневный срок для рассмотрения билля или иного документа, в который не засчитываются воскресенья. Подписание президентом билля в течение этого срока означает одобрение билля и его вступление в силу (п ромульгация). Воздержание от подписи в течение названного срока, если он не прерван окончанием сессии конгресса или досрочным перерывом в его работе, также означает одобрение билля или совместного документа. В-пятых, в случае перерыва десятидневного срок а вышеуказанными обстоятельствами все билли и совместные документы, не подписанные президентом, считаются отклоненными, как если бы глава исполнительной ветви власти применил по отношению к ним свое право вето. К конституционной конструкции президентского права вето жизнь и судебная практика прибавили некоторые существенные черты, что придало этому полномочию тот облик, который ему присущ в настоящее время. Привилегия исполнительной власти приобрела особое значение в период «уотергейтского кризиса» и привлекла к себе внимание как ученых и публицистов, так и государственных деятелей и политиков. Однако до сих пор в американской литературе не существует сколько-нибудь общепринятого толкования этого понятия. Крупнейший авторитет в американском конституционном праве профессор Лоуренс Трай начинает соответствующий раздел своей монографии следующими словами: «Привилегия исполнительной власти не упоминается ни в конституции, ни в конституционных дебатах. Несмотря на этот факт, президенты часто прибегали к такой привилегии, когда по тем или иным причинам они хотели накинуть на себя тогу секретности»". Другой гарвардский профессор, крупнейший авторитет в области истории американского права, Рауль Бергер в своей обширнейшей монографии «Привилегия исполнительной власти: конституционный миф» пишет, что в отличие от большинства других мифов, происхождение которых затерялось во тьме веков, миф о «привилегии исполнительной власти» является продуктом XIX столетия. Представление о ней сложилось в результате прецедентов, созданных рядом президентов при соответствующих обстоятельствах. Сам термин «привилегия исполнительной власти», т. е. соединение двух английских слов «исполнительная власть» и «привилегия» (по-английски два слова, а не три), появился в одном из судебных решений в 1958 г. И действительно, до недавнего времени ни в солидных монографиях, ни в юридических и политических словарях этого термина не было. Тем не менее понятие «привилегия исполнительной власти» сейчас стало общепринятым и тесно связано с понятием «разделение властей». Самое общее определение «привилегии исполнительной власти» сводится к праву президента удерживать информацию, которая, по его мнению, является конфиденциальной, от конгресса и судебной ветви власти. Это право объясняется соображениями государственной без опасности. В него включается также право президента воздерживаться от предоставления двум другим ветвям власти информации, касающейся его частной жизни. «Привилегии исполнительной власти» противостоит также предполагаемое право законодательной и право су дебной власти получать все необходимые им сведения о деятельности исполнительной власти. На стыке этих двух открыто противостоящих друг другу претензий возникают острейшие конфликты, прямо затрагивающие весь механизм системы «сдержек и противовесов». В р ешении Верховного суда по делу «Соединенные Штаты против Никсона» (1974) было сказано: «Привилегия (исполнительной власти) является фундаментальной для деятельности правительства и своими корнями пронизывает всю систему разделения властей, предусмотренну ю конституцией»^. Конфликты по поводу привилегии исполнительной власти затрагивают не только самого президента, 535 законодателей в конгрессе и девять членов Верховного суда, а неизмеримо более широкий круг федеральных должностных лиц. Конституционная обязанность заботит ься о «должном исполнении законов» формально возложена на президента, но фактически этой деятельностью занимаются сотни федеральных бюро и агентств, которые в малой степени контролируются главой государства и членами его кабинета. Существует миф о том, пишет Филипп Курлянд, что законодательные функции осуществляются 100 сенаторами и 435 конгрессменами, должным образом для этого избираемыми.
«В действительности же существует полупостоянная бюрократия на Капитолийском холме, которая осуществляет большинство законодательных функций большинства законодателей». Привилегия исполнительной власти, как уже отмечалось, совершенно не институционализирована, неизвестна конституции, федеральному законодательству и судам. Тем не менее она практически применяется президентами для защиты независимости исполнительной власт и от посягательств законодателей и судей «ради интересов национальной безопасности». Эта привилегия до недавнего времени формулировалась и обосновывалась самими президентами. Сейчас – после «уотергейта» – положение изменилось, но единства взглядов ни отн осительно объема этой привилегии, ни относительно границ и способов ее применения не существует. Наиболее распространенным является мнение, согласно которому в состав привилегии исполнительной власти включаются два права президента. Во-первых, это право на конфиденциальность, в соответствии с которым он может отказать конгрессу, точнее его комитетам, в его требовании предоставить информацию и документацию, касающиеся самого процесса принятия решений исполнительной властью. В этом случае речь идет чаще всего об осуществлении президентом его полномочий верховного главнокомандующего вооруженными силам и и лидера внешней политики, так как именно в этих сферах конфиденциальность теснее всего связана с национальной безопасностью. Обычно имеются в виду приватные консультации и советы, которыми обеспечивает президента его штабной аппарат. Во-вторых, сотруд ников исполнительной власти, и прежде всего аппарат Белого дома, не могут обязать свидетельствовать перед комитетами конгресса о внутренних отношениях в ведомстве главы исполнительной ветви власти. Дело вице-президента Спиро Агню и уотергейтский скандал выдвинули на авансцену еще одну проблему – предоставлять суду такую информацию, считающуюся конфиденциальной с точки зрения Белого дома, которая, по мнению суда, является доказательством по рассматриваемому им делу. Обосновывая отказ президента предоставить расследователь-скому подкомитету сената магнитофонные записи, касающиеся «уотергейтского дела», представитель Белого дома заявил: «Президент будет осуществлять свою привилегию исполнительной власти, чтобы сохранить приватность консультаций президента с его советниками и сохранить независимость исполнительной ветви правительства от вторжения законодательной ветви»^. В своем письме от 6 июля 1973 г. президент подтвердил, что его отказ предоставить названную информацию основан на его конституционной обязанности сохранить в неприкосновенности полномочия и прерогативы исполнительной ветви власти. «Ни один президент, – п исал он, – не смог бы осуществлять свои функции, если бы приватные деловые бумаги, подготовленные его личным аппаратом, были предоставлены публичной критике. Формулирование здоровой государственной политики требует, чтобы президент и его личный штаб были способны общаться между собой в обстановке полного доверия и чтобы их предварительные суждения и откровенные комментарии относительно внутри– и внешнеполитических проблем и соответствующих лиц оставались конфиденциальными». Однако атака законодательной и судебной властей на привилегию исполнительной власти оказалась не только сильной, но и пользовалась поддержкой общественного мнения. Конгресс сформулировал положение о том, что он вправе получать от президента любую информацию, которую он считает необх одимой для эффективного осуществления законодательной деятельности. Конгресс не ставил под сомнение само существование привилегии исполнительной власти (в отличие от профессора Рауля Бергера он не считал ее мифом), но заявил, что обладает правом допуска ко всем документам, находящимся у ведомств исполнительной вл асти, если они имеют отношение к производимым расследованиям. Конгресс признал право Белого дома на конфиденциальность только в вопросах национальной безопасности, но не более. При этом было оговорено, что само понятие «национальная безопасность» должно быть истолковано в собственном смысле слова и ни при каких обстоятельствах не подлежит расширительной интерпретации. Позицию конгресса весьма определенно выразил сенатор Сэм Эрвин: «Я не думаю, что привилегия исполнительной власти может вообще прикрывать какую-либо политическую деятельность… Я также придерживаюсь позиции, что привилегия исполнительной власти не уполномочивает президента сохранять в секрете информацию, касающуюся преступного поведения его помощников или кого-либо еще»^. Аналогичные претензии были предъявлены президенту и федеральными судами. Их позиция сводилась к тому, что привилегия исполнительной власти не может помешать им получить любую информацию, которая может иметь отношение к делам, находящимся в их производств е. Как известно, в конечном счете президент вынужден был уступить и предоставить конгрессу и судам требуемую ими информацию, включая документы и магнитофонные пленки. 24 мая 1974 г. специальный прокурор по расследованию «уотергейтского дела» Леон Джаворски обратился непосредственно к Верховному суду с просьбой окончательно решить вопрос о том, имеет ли президент право удерживать от суда доказательства преступлений, со вершенных его помощниками^. Верховный суд принял дело к своему производству и, единогласно постановив, что президент такого права не имеет, обязал Р. Никсона передать суду дополнительно 64 магнитофонных пленки, опубликование которых привело к первой в ис тории США досрочной отставке главы исполнительной ветви власти. В своем знаменитом июльском решении 1974 г. Верховный суд постановил: «Мы пришли к заключению, что когда основание для подтверждения привилегии (исполнительной власти) в отношении затребован ных судом материалов, необходимых для рассмотрения уголовного дела, опирается только на общую заинтересованность в конфиденциальности, оно не может превалировать над фундаментальным требованием должной правовой процедуры в честном отправлении уголовного правосудия. Общее подтверждение привилегии должно отступить перед явной и конкретной потребностью в доказательстве при рассмотрении уголовного дела». В соответствии с этим постановлением Верховного суда федеральный судья Джон Сирика, рассматривавший угол овное дело уотергейтских «водопроводчиков», бьи уполномочен решить, какие материалы подпадают под действие привилегии исполнительной власти, а какие должны быть переданы специальному прокурору. Таким образом, привилегия исполнительной власти утратила тот абсолюпный характер, какой ей старались придать президенты^. Во время «уотергейтского кризиса» дискуссия вокруг привилегии исполнительной власти вышла за первоначально поставленные рамки. Вопрос был сформулирован значительно шире: обязан ли президент информировать обо всех своих решениях нацию и конгресс? Обязан л и он по требованию законодательной и судебной властей предоставлять необходимую им информацию обо всех аспектах деятельности исполнительной ветви власти, включая процедуру принятия решений? Либерально мыслящие ученые и публицисты ответили на этот вопрос положительно. Профессор Р. Бергер приходит к следующему выводу: «Тот, кто контролирует поток информации, управляет нашими судьбами. Одна война во Вьетнаме дала тому бесчисленные доказательства. Учредители конституции вовсе не считали, что народ и конгрес с должны получать лишь столько информации, сколько для них, по мнению президента, будет достаточно. Как партнер, старший партнер, в деле управления нашим государством конгресс имеет право на получение всей информации, относящейся к его деятельности»^. Следует, однако, заметить, что окончательно этот вопрос решен лишь доктриной, а не конгрессом и судами. С точки зрения строго конституционной в проблеме практического применения привилегии исполнительной власти остается еще много белых пятен, которые могут быть ликвидированы окончательно только конгрессом и судом. Право президента США отстранять высших федеральных должностных лиц от должности неоднократно являлось яблоком раздора между исполнительной и законодательной ветвями власти, так как конституция не содержит по этому предмету сколько-нибудь конкретных и не допускающих кривотолков постановлений. Право отстранения тесно связано с правом назначения. В конституции говорится о двух процедурах назначения федеральных должностных лиц. Высшие должностные лица, поименованные в конституции, и все те, которые могут быть учреждены конгрессом, назначаются совместно президентом и сенатом. Установленная конституцией процедура предусматривает две стадии: подбор кандидатуры президентом и предложение ее сенату и утверждение кандидатуры двумя третями голосов присутствующих и голосующих сенаторов – «по совету и с согласия сената». Низш ие должностные лица, учреждаемые актом конгресса, назначаются без участия сената единолично президентом, судами или главами департаментов. Относительно же процедуры и оснований досрочного отстранения от должности конституция содержит лишь одно положение (ст. П, разд. 4), согласно которому все гражданские должностные лица Соединенных Штатов могут быть привлечены к ответственности в порядке и мпичмента за совершение измены, взяточничества или другого тяжкого преступления или мисди-минора и в случае признания их виновными отстраняются от должности. Поскольку процедура импичмента применялась крайне редко и только в отношении президентов и федер альных судей, можно заключить, что конституция фактически оставила вопрос о досрочном отстранении от должности всех высших федеральных лиц открытым. Профессор Л. Трайб говорит об этом следующее: «Конституция нигде ясно не указывает, владеют ли конгресс и ли президент, или оба вместе правом отстранения от должности каких-либо других назначаемых должностных лиц, кроме федеральных судей и подчиненных наемных служащих»*. Процедура импичмента даже теоретически не могла считаться основным способом отстранения федеральных должностных лиц. Вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову, что председатель федерального окружного суда может уволить нанятого им клерка только с согласия сената. Тем не менее понадобилось специальное решение Верховного суда, в котором он по лностью отверг предположение о том, что конституция ввела импичмент как единственный способ досрочного увольнения федеральных должностных лиц. Около 80 лет конгресс не мешал президенту досрочно отстранять чиновников исполнительной ветви власти от должности. Положение изменилось в 1867 г. с принятием Акта о сроках пребывания в должности, который запретил президенту увольнять членов кабинета, наз начаемых «по совету и с согласия сената», без согласия верхней палаты. Однако вмешательство конгресса в осуществление президентом права отстранения от должности продолжалось всего лишь 20 лет. В 1887 г. Акт 1867 г. был отменен, а по проошествии еще 40 лет Верховный суд США в решении по делу Майерс против Соединенных Штатов (1926) признал неконституционным Ак т 1867 г. и некоторые другие законы, касающиеся досрочного отстранения от должности. Верховный суд в решении 1935 г. сформулировал положение о том, что создаваемые конгрессом квазизаконодательные и квазисудебные агентства должны осуществлять свои права и обязанности независимо от контроля исполнительной власти, а досрочное отстранение до лжностных лиц этих агентств может быть осуществлено только по причинам, указанным в законе, их учредившем. Судебная практика по делам об отстранении от должности чиновников регулирующих агентств свидетельствует о том, что суды никогда не пытались принудить президента восстановить в должности уволенного им чиновника агентства. Речь всегда шла лишь о выплате не полученного чиновником жалованья. Теоретически суд может своим приказом предупредить увольнение или восстановить в должности уволенного, но он никогда этого не делал. Граница, разделяющая сферы полномочий трех властей, и прежде всего законодательной и исполнительной, никогда не остается спокойной. В период «уотергейтского кризиса» разгорались жестокие скандалы, но и они кончались ничем. Даже знаменитая «Ночная резня в субботу», учиненная Р. Никсоном 20 октября 1973 г., осталась без последствий. В настоящее время сложилась следующая ситуация в сфере осуществления права отстранения от должности. Считается, что президент может отстранять федеральных должностных лиц по собственному усмотрению только в тех случаях, если они заняты в исполнительных а гентствах, непосредственно подчиненных главе исполнительной ветви власти. Если же речь идет об агентствах, учрежденных конгрессом, но лишь формально входящих в федеральную администрацию и не являющихся в полном смысле слова исполнительными, то дискрецион ные полномочия президента могут быть ограничены. Иными словами, в этом случае требуется одобрение или согласие конгресса. В сущности можно говорить о том, что президент обладает дискреционными полномочиями увольнять тех федеральных должностных лиц высшего эшелона, которые являются политическими исполнителями и строго подчинены партийным интересам в своей деятельности. Они в широком смысле слова составляют «команду президента» и остаются в должности в течение срока его полномочий, е сли не будут уволены досрочно по усмотрению главы исполнительной ветви власти. С точки зрения американских политических стандартов президент Дж. Форд поступил вполне правомерно, отстранив Дж. Шлесинджера от должности министра обороны без предварительного уведомления. «Вашингтон пост» так комментировала это событие: «Шлесинджера вне запно сместил и поставил в неловкое положение президент, который не дал никакого публичного объяснения по этому поводу, кроме заявления о том, что после пребывания на посту в течение 15 месяцев и проведения „успешной внешней политики“ он хочет иметь в Пе нтагоне и ЦРУ „своих парней“. Не испытал никаких угрызений совести и президент Рональд Рейган, когда летом 1982 г. он заставил уйти в отставку государственного секретаря Александра Хейга, не поладившего с некоторыми друзьями президента. Когда Рейгана сп росили на пресс-конференции, почему он сделал это в разгар Средне-восточного кризиса, Р. Рейган ответил спокойно и туманно: „Если бы я думал, что в этом есть что-то такое, что касается благополучия американского народа и ему нужно об этом знать, тогда я был бы откровенен… и рассказал бы ему“. Назначение нового государственного секретаря Джорджа Шульца прошло в сенате вполне благополучно. Принцип противостояния законодательной и исполнительной властей, положенный в основу системы „сдержек и противовесов“, нашел свое выражение в известной симметрии полномочий, присущих противостоящим и одновременно сотрудничающим властям. Анализу законодательного вето следует предпослать следующую общетеоретическую посылку. С точки зрения формально-юридической глава исполнительной ветви власти во всех вопросах внутренней политики играет по отношению к конгрессу главным образом вспомогательную роль. Американская доктрина сводит роль президента во внутренних делах к трем основным позициям, выводимым из разд. 3 ст. П конституции: информирование конгресса о состоянии Союза, рекомендация конгрессу таких законодательных мер, которые он сочтет необходимыми и целесообразными, и забота о том, чтобы законы должным образом применялись. Законодательное вето впервые появилось в политической практике США в 1932 г., когда был принят закон об ассигнованиях на нужды законодательных органов, который уполномочивал президента Г. Гувера осуществлять реорганизацию органов исполнительной власти. В этот закон было включено положение о том, что любая палата конгресса в течение 60 календарных дней может признать недействительным любой указ президента, принятый во исполнение полномочий, делегированных ему вышеуказанным законом. С тех пор законодательное вето получило право на существование. Оно представляет собой запрет, налагаемый конгрессом в целом, одной из его палат или соответствующим постоянным комитетом на нормативные акты, принимаемые президентом по делегации конгресса. Уполномочие на осуществление законодательного вето с указанием сроков и субъектов, на это уполномочиваемых, содержится каждый раз в соответствующем акте конгресса. Сам акт применения законодательного вето осуществляется принятием совместной или простой резолюции^. В отличие от биллей и совместных резолюций, которые вступают в силу только с санкции президента и соответственно могут быть им отвергнуты, совпадающие и простые резолюции не нуждаются в конфирмации главы исполнительной ветви власти. Этим объясняется особ ая сила и эффективность законодательного вето, поскольку оно является фактически абсолютным, резолютивным, а не отлагательным, суспенсивным, как конституционное вето президента. Дело дошло до того, что в июне 1978 г. президент Дж. Картер обратился к конгрессу с посланием, посвященным специально законодательному вето и практике его применения. Президент выразил недовольство по поводу активизации использования Капитолием законодат ельного вето, которое, по словам Картера, способно принести „не столько пользу, сколько вред“. В послании президента Дж. Картера и в американской периодической печати приводятся весьма убедительные данные о том, что законодательное вето становится все более грозным оружием в руках законодателей и весьма досаждает исполнительной власти. Достаточно сказать, что в настоящее время насчитывается уже несколько сот статутов, предусматривающих применение права законодательного вето. Около 200 законов предусматривало возможность применения однопалатного вето. Активизация применения конгрессом законодательного вето явилась реакцией на те скандальные злоупотребления, которые были совершены федеральной администрацией в 70-е годы. В числе этих злоупотреблений – грязная война во Вьетнаме, тайные бомбардировки Камб оджи, „уотергейтские“ мошенничества, участие ЦРУ в совершении государственного переворота в Чили, незаконные поставки оружия, грубые нарушения гражданских прав разведывательными и иными органами и многое другое. Так, в 1973 г. была принята резолюция о военных полномочиях, которая предоставила конгрессу право налагать законодательное вето на решения президента о посылке вооруженных сил в районы боевых действий, если конгресс не принял декларацию об объявлении вой ны. Это положение о введении законодательного вето, по словам сенатора Э. Кеннеди, явилось существенной мерой для восстановления конституционной ответственности конгресса „объявлять войну“ и „набирать и содержать армию“. Фактически институционализированная в систему „сдержек и противовесов“ практика законодательного вето была неожиданно торпедирована Верховным судом США в июне 1983 г. В своем решении, принятом большинством (семь против одного), суд признал неконституцион ным положения о законодательном вето 60 федеральных законов. Председатель суда У. Бергер от имени большинства заявил, что решение обусловлено необходимостью „поддержать систему разделения властей и предупредить эррозию тщательно определенных границ полно мочий соответствующих властей“. Это решение Верховного суда вызвало резкое недовольство большинства членов палаты представителей и сенаторов.
