Игорь Петин - Механизм преступного насилия
Еще в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. характер умышленных преступлений определялся в зависимости от намерения субъекта[931]. И. Я. Фойницкий обоснованно полагал, что существенными элементами волевого акта являются: «1) мотив, побуждения и 2) его оценка»[932]. Н. Ф. Кузнецова также считает, что преступные действия и бездействие «должны быть мотивированными»[933]. Тот факт, что обязанность, возложенная на суды Руководящими началами по уголовному праву РСФСР 1919 г. по выяснению и учету при назначении наказания мотивов деяния, обстоятельно характеризующих личность преступника, была впоследствии законодателем утрачена, оценивается Н. Ф. Кузнецовой негативно[934].
В ст. 27 Модельного кодекса во время подготовки нового УК давалось определение вины, а также критерии определения степени вины лица. В указанной статье учитывались и мотивы, и цели, и эмоциональное состояние[935]. Но данное положение не было воспринято законодателем при принятии УК РФ 1996 г., хотя в уголовно-правовой литературе отмечалась целесообразность легализации такого показателя, как степень вины[936].
Г. Ф. Хохряков считает, что в указанных признаках заложен смысл поступка для того, кто его совершил. В. А. Якушин обоснованно не отделяет вину от личностного смысла[937]. Подведение же индивидуального поведения под общее правило, без учета мотивов, целей и эмоций, искажает действительность[938]. М. М. Бахтин ценности человека, определяющие его поведение, неразрывно связывал с эмоционально-волевым отношением к ним[939]. Поэтому основополагающим принципом уголовного права следует признать принцип субъективного вменения, суть которого заключается в личном отношении к содеянному со стороны привлекаемого к ответственности лица. Совершенно обоснованно А. В. Наумов и А. С. Новиченко не соглашаются с тем, что «в процессе квалификации преступлений категория особенного не играет якобы никакой методической роли, так как она будто бы не вносит ничего принципиально нового»[940].
Учитывая сказанное, вряд ли можно утверждать, что законодательное определение умысла, не учитывающее цели и мотивы, верно отражает личное отношение субъекта к содеянному, т. е. степень вины и соответствие принципу субъективного вменения. В процессуальном и криминологическом плане значение цели как конечного результата, к которому стремится лицо, и мотивов как осознанных побуждений к достижению поставленной цели и наполненных личностным смыслом[941], учитываются, но при определении вины в уголовном праве до сих пор не признаются. Поэтому отмечается необходимость корректировки традиционных теоретических положений юридической конструкции вины, поскольку без указания на цель и мотив умысел, в частности, утрачивает свою предметность[942].
Большие противоречия между конкретным и абстрактным, абсолютной и относительной истиной наблюдаются при расследовании взаимных конфликтов или хулиганских действий. Заметим, что многие убийства квалифицируются судами как совершенные из хулиганских побуждений только потому, что ни следствие, ни суд не смогли найти их действительные мотивы, хотя данные обстоятельства подлежат безусловному доказыванию по уголовному делу.
В рассматриваемой ситуации мотивы нередко не только не устанавливаются, но их отсутствие порой считают доказательством наличия хулиганских побуждений. На это также указывают авторы курса российского уголовного права: «безмотивными» в судебной практике признаются убийства, мотив которых не установлен[943]. Пришлось вмешаться Верховному Суду России и обратиться к правосознанию работников правосудия, напомнив, что убийство не может быть совершено безмотивно и такие обстоятельства противоречат требованиям закона[944]. Вместе с тем и в теории встречаются понятия безмотивных убийств, например, «некрофильским» называют «убийство ради убийства»[945].
Все, конечно, зависит от установления рамок анализа фактических обстоятельств дела, которые определяют признаки поведения лица, имеющие уголовно-правовое отношение. Но независимо от сложности вопроса, характеризующего вину субъекта, вряд ли допустимо исключать причины, которые влияют или могут влиять на мотивацию поведения человека. В случае неустановления действительных причин насилия известный виновный, признанный вменяемым, будет, конечно, привлечен к уголовной ответственности. И это никто не ставит под сомнение. Вопрос в другом: уголовное наказание является только карой за совершенные действия в объективной реальности, независимо от внутреннего отношения субъекта к своему деянию и последствий, либо имеет цели восстановления социальной справедливости, исправления осужденного и предупреждения совершения новых, в частности насильственных, преступлений? Последнее представляется невозможным без конструктивного учета мотивов и целей поведения субъекта.
В какой-то мере можно объяснить, что установление вины, действительных мотивов и целей затруднено из-за возможного желания преступника скрыть их, но оправдать этим нельзя. Криминологическое изучение личности и поведения преступника крайне важно для науки и правоприменительной деятельности. Анализируя совершенное преступление, нельзя не принимать во внимание предшествующее поведение преступника. Только оценка в совокупности всех обстоятельств, связанных и с преступлением, и с личностью виновного, дает возможность выявить психологическое содержание его деятельности, его истинные мотивы и установки. Поведение человека вытекает из всей его предшествующей жизни и не может быть понято вне ее.
Не случайно исследователями отмечается, что определяющим фактором при квалификации убийства в драке или ссоре «выступает мотивация действий принимающего участие в драке или ссоре убийцы»[946]. Причем важны мотивы обеих сторон. Неопределение или неучет мотивов приведет к неправильной квалификации. В. А. Якушин подчеркивал, что «только на основе психологических механизмов и процессов, комплексно представленных в виде вины, мотивов и целей эмоциональных составляющих, можно восстановить реальную картину произошедшего, определить социальное значение совершенного, установить роль и весомость причастного к этому человека»[947]. Не понимая внутреннюю ценностную ориентацию индивида и особенности его мышления, вряд ли возможны диалог с ним и обеспечение принципа субъективного вменения. В этом случае проблематично достижение целей исправления осужденного и, соответственно, предупреждения преступлений. В конечном счете и цель восстановления искажается и подменяется неким суррогатом «истины».
Поэтому принципиально неверным представляется подход Т. А. Лесниевски-Костаревой, которая считает, что совокупность личностных обстоятельств «в принципе не может служить основанием дифференциации ответственности». При этом опасность личности преступника, по мнению автора, может снижаться в случае факта примирения с потерпевшим[948]. Однако принцип справедливости обязывает учитывать личность обвиняемого и подсудимого. А поведение потерпевшего – самостоятельное явление и может характеризовать не только обвиняемого.
В. К. Дуюнов считает, что кара является ключевым понятием всего учения об уголовной ответственности и наказании. При этом он утверждает, что «наказание должно назначаться за то, что лицо совершило, и в меру того, что оно совершило, другого, более надежного и основательного критерия избрания справедливой меры наказания, как известно, не существует»[949]. Но если назначать наказание за то, что совершило лицо, как предлагает В. К. Дуюнов, то непонятно, как различать факты лишения жизни: в одном случае работника милиции при выполнении им служебных обязанностей, а в другом – террориста в целях освобождения заложников. Ведь и в том и в другом случае совершено, по существу, одно и то же действие – лишение жизни человека. Различаться они могут лишь по субъективной стороне. Предложенный В. К. Дуюновым подход ведет к объективному вменению.
На недопустимость этого обращает внимание К. В. Тихонов, отмечая, что в основе индивидуализации уголовной ответственности лежит не степень общественной опасности (Я. М. Брайнин, А. Д. Соловьев), а вина и ее степень[950]. Действительно, вина не может сводиться к одному из элементов состава преступления. Она играет определяющую и интегральную роль в преступлении. Вина представляет собой самостоятельный от мотивов, эмоций и особенностей личности элемент состава преступления и потому не следует отождествлять вину с указанными признаками[951].
