Александр Чучаев - Государственные преступления в уголовном праве России в XX веке. Историко-правовые очерки
Декретом СНК от 8 декабря 1921 г. «О борьбе с контрабандой»[68] на образованную при ВЧК Центральную комиссию по борьбе с контрабандой возлагалась «ближайшее наблюдение за деятельностью органов, охраняющих границу по борьбе с контрабандой, и принятие чрезвычайных мер в нужных случаях». Дела об указанном преступлении относились к подсудности революционных трибуналов.
Решению проблем с продовольствием в стране уголовно-правовыми средствами был посвящен Декрет СНК от 4 июля 1920 г. «О заградительных постах Народного комиссариата продовольствия и его местных органов»[69], согласно которому в целях охраны продовольственных и иных заготовок государства на железнодорожных, водных и шоссейных путях создавались заградительные посты из агентов продорганов для контроля и реквизиции провозимых продуктов продовольствия в ручном багаже, в вагонах и т. д. Виновные передавались в распоряжение Чрезвычайной комиссии как нарушившие требования советской власти.
Усиленная ответственность предусматривалась за преступления, совершаемые при выполнении так называемых продовольственных работ. Наказуемость деяний дифференцировалась в зависимости от «служебной категории» субъекта преступления. Постановлением НКЮ от 26 февраля 1921 г. «Об усиленной ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые при продовольственной работе»[70] выделялись три таких категории: 1) уполномоченные и агенты продорганов, занятые заготовками и продовольственным контролем на путях сообщения; 2) рабочие продовольственных отрядов; 3) воинские отряды, предоставляемые в распоряжение военного отдела Народного комиссариата продовольствия и его местных отрядов распоряжением штаба Красной Армии.
Совершенные ими преступления признавались, в частности, превышением власти, сопровождавшимся дискредитированием советской власти и имевшим важные последствия.
В послевоенный период в законодательстве появилась такая мера воздействия, как лишение прав гражданства. Например, согласно Декрету ВЦИК и СНК от 15 декабря 1921 г. «О лишении права гражданства некоторых категорий лиц, находящихся за границей»[71] такому воздействию подвергались лица, добровольно служившие в армиях, сражавшихся против советской власти или участвовавшие в какой бы то ни было форме в контрреволюционных организациях. В последующем она применялась в качестве средства борьбы власти с инакомыслием.
Глава II
Охрана власти по Уголовному кодексу РСФСР 1922 г
§ 1. Контрреволюционные преступления
В гл. I Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. предусматриваются две группы государственных преступлений: контрреволюционные преступления и преступления против порядка управления.
Г.З. Анашкин писал, что «уголовное законодательство первых лет Советской власти не содержало термина “измена Родине”. Это объясняется отнюдь не недооценкой необходимости борьбы с преступлением. Представляется, что на первых порах законодательные органы молодой Советской республики считали преждевременным устанавливать ответственность за измену “государству”, “Родине”, так как шел процесс становления и развития нового государства. В сознании большинства народа со словами “Родина” и “государство” ассоциировались многие атрибуты прежней власти буржуазии и помещиков. Реакционные силы, прикрываясь этими словами, выступали против революционных завоеваний народа.
При таких условиях термин “революция” более ясно и четко воспринимался народом, нежели “государство” и “Родина”. Поэтому все общественно опасные деяния, направленные против завоеваний революции, законодатель именовал контрреволюционными»[72].
В Уголовном кодексе впервые было дано определение контрреволюционного преступления. Согласно ст. 57 УК РСФСР «контрреволюционным признается всякое действие, направленное на свержение завоеванной пролетарской революцией власти рабоче-крестьянских Советов и существующего на основании Конституции РСФСР Рабоче-Крестьянского правительства, а также действия в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к ее свержению путем интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и тому подобными средствами»[73].
Постановлением 2-й сессии ВЦИК X созыва от 10 июля 1923 г. «Об изменениях и дополнениях Уголовного кодекса РСФСР»[74] эта статья реконструирована: во-первых, вместо фразы «направленное на свержение завоеваний пролетарской революции» указано «направленное к свержению, подрыву или ослаблению»; во-вторых, закреплено, что «контрреволюционным признается также и такое действие, которое, не будучи непосредственно направлено на достижение вышеуказанных целей, тем не менее, заведомо для совершившего деяние, содержит в себе покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции».
Таким образом, понятие контрреволюционного преступления было существенно расширено за счет признания таковыми, во-первых, наряду с действиями, направленными на свержение власти, действий, направленных к ее подрыву и ослаблению; во-вторых, деяний, совершаемых с косвенным умыслом, и при отсутствии специальной цели. «Это расширение понятия контрреволюционных преступлений диктовалось изменением форм классовой борьбы в восстановительный период сравнительно с периодом гражданской войны. На сессии ВЦИК при обсуждении главы о контрреволюционных преступлениях расширение понятия «контрреволюционные преступления» обосновывалось необходимостью борьбы с скрытыми формами контрреволюционной деятельности, которые в то время до известной степени возобладали. Расширение понятия контрреволюционного преступления в первую очередь имело значение в борьбе с экономической контрреволюцией как новой формой сопротивления классовых врагов диктатуре рабочего класса»[75].
Говоря о сложностях выбора подходов к формированию структуры указанной главы УК РСФСР, А.А. Пионтковский писал: «Теоретики буржуазно-уголовного права обычно делят государственные преступления по непосредственному объекту их посягательства на следующие группы: 1) посягательства на внутреннюю структуру государства – «Hochverrat», бунт; 2) посягательства на внешнюю силу государства – «Landesverrat», измена; 3) посягательства на чужое государство – враждебные действия по адресу чужого государства»[76].
По мнению автора, общая схема государственных преступлений буржуазного права не может охватить всех основных типов контрреволюционных преступлений против пролетарского государства. Так, посягательство на классовое господство пролетариата может быть совершено не только нарушением его политической организации – советской власти («политическая контрреволюция», аналогичная бунту в буржуазном уголовном праве), или на внешнюю безопасность государства («изменническая контрреволюция», лишь формально аналогичная измене в буржуазном уголовном праве), но и путем посягательства на экономические основы классового господства пролетариата («экономическая контрреволюция», не имеющая аналогов в буржуазном уголовном праве). Разрушение хозяйственных основ пролетарской диктатуры (национализированная промышленность, транспорт, государственная внутренняя и внешняя торговля, финансовое хозяйство) влечет за собой подрыв классового господства пролетариата. Кроме того, существенные различия кроются в отношении к охране «чужого государства». В уголовном праве пролетарского государства есть для этого необходимое основание – интернациональная солидарность пролетариата. Поэтому посягательство на классовое господство пролетариата в одном государстве признается контрреволюционным преступлением всяким другим пролетарским государством[77].
Исходя из определения контрреволюционного преступления, можно выделить три его разновидности:
1) действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти;
2) помощь международной буржуазии, стремящейся к свержению коммунистической системы собственности;
3) покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции при отсутствии целей свержения, подрыва или ослабления власти.
Объектом контрреволюционных преступлений предлагалось понимать «классовое господство пролетариата в его политическом выражении»[78]. Объектом же конкретного преступления признавались власть Рабоче-Крестьянских Советов и Рабоче-Крестьянское правительство.
Общее понятие контрреволюционного преступления не содержит указания на общественно опасные последствия, поэтому считается оконченным с момента совершения соответствующего деяния. В теории права в связи с этим возник вопрос о квалификации так называемого негодного покушения; иными словами, достаточно ли для ответственности субъективной оценки лица о возможности достижения им контрреволюционных целей или требуется, чтобы предпринятые действия объективно могли привести к их реализации? В УК РСФСР не содержится положений о негодном покушении. В связи с этим А.А. Пионтковский писал: «Общая обрисовка оконченного покушения, данная в ст. 13 Уг. код… заставляет признать, что покушение с негодными средствами подходит под общее понятие покушения, что находится в соответствии с общим принципом кодекса, придающим особое значение субъективной опасности преступника. Единственное исключение с точки зрения опасности преступника целесообразно сделать для покушения с негодными средствами, учиненного в силу явного невежества и суеверия, ввиду неочевидной опасности его учинившего»[79].
