Игорь Петин - Механизм преступного насилия
Прослеживается связь гипотезы самонаказания с проблемой эвтаназии. Последняя в настоящее время не легализована, но все чаще встречаются исследования, где затрагиваются вопросы ее криминализации или декриминализации. Так, О. Ивченко считает, что требуется скорейшее законодательное разрешение таких вопросов, как право смертельно больного «на добровольную и достойную смерть», уголовно-правовая оценка эвтаназии без согласия больного в целях избавления его от нестерпимых страданий и тех же действий по просьбе больного со стороны близких[865].
Представляется, что к разрешению данной проблемы следует подходить всесторонне, а не ориентируясь лишь на «гуманизм» в отношении больного. Эвтаназия возможна лишь после проведения тщательной и комплексной психолого-психиатрической экспертизы больного, причем не только для определения вменяемости/невменяемости, а в целях выяснения всей его предшествующей жизни и возможной взаимосвязи прошлого поведения человека с настоящим положением, что может иметь частное и общее предупредительное значение в сфере уголовно-правовых отношений.
Данная гипотеза имеет право на существование в силу обусловленности настоящего прошлым, наличием у индивида подсознания и всеобщими законами сохранения в естественных науках. Психическая сфера человека не может являться исключением из сферы законов бытия, все явления в которой также чем-то обусловлены и закономерны. В противном случае следует признать возможность чудес в психике и поведении человека, возникновение чего-то из ничего, что противоречит законам объективного мира.
М. Монтень находил объяснение смерти конкретного человека в его жизни и говорил, что «всякий, кто долго мучается, виноват в этом сам»[866]. Субъекты возможной эвтаназии и их комплексное обследование могут стать доказательством обусловленности их настоящего состояния прошлым поведением, мировоззрением. Одновременно будет восстановлен в сознании личности принцип неотвратимости наказания или высшей справедливости, принцип воздаяния за все мысли и поступки. К. Юнг подчеркивает, что цель любой ситуации для потерпевшего – это обновление самого себя[867], необходимость стать выше жизненных обстоятельств. Такое изменение личного и общественного сознания приведет к смене ценностных ориентаций и, по мере осознания человеком, будет способствовать освобождению его от преступных насильственных форм поведения и недопущению в дальнейшем насилия в отношении себя.
На поведение человека влияет чувство вины, которое и приводит его к соответствующим жизненным ситуациям. Данное чувство является основным управляющим элементом системы самонаказания. Оно отражает все прошлое человека и его жизненный опыт в настоящем. И. О. Вагин утверждает, что «чувство вины – это разница между тем, какие мы есть, и тем, какими хотим быть»[868]. Следует уточнить: какими мы хотим быть в глазах окружающих. Отказ от признания своей вины объясняется одним и тем же – непониманием человеком устройства этого мира, его единства и взаимозависимости. Вместе с тем следует учитывать, что непризнание вины является своеобразной психологической защитой от разрушения его пусть иллюзорного, но относительно стабильного внутреннего равновесия.
Это «равновесие» поддерживается за счет напряжения внутренних сил, которое затрачивается на сокрытие от окружающих своего истинного лица. В нормальных условиях человеческих ресурсов вполне достаточно для жизненного существования «с дополнительной нагрузкой», но неожиданная или экстремальная ситуация раскрывает сущность индивида. Реакция при этом может любой – от угнетения до преступной агрессии.
Другой аспект возникновения чувства вины связан с происхождением в обществе явления «нечистой совести». Так, Ф. Ницше, рассматривая данный вопрос, считал, что государственная организация общества при помощи, в первую очередь, наказания, оборонялась от изначальных инстинктов свободы человека, пытаясь направить их стремление к внешнему проявлению вовнутрь, т. е., «против самого человека»[869].
С этого и началось «величайшее и тревожнейшее заболевание, от которого человечество не оправилось и по сей день, страдание человека человеком, самим собой»[870]. Страдание возможно лишь благодаря чувству вины. Однако человек может испытывать раскаяние и угрызения совести только «вследствие того, что считает себя свободным, а не вследствие того, что он действительно свободен»[871].
Открытие влияния бессознательного на поведение человека, как отмечает Э. Фромм, вызвало у определенной части общества «определенную тревогу, ибо с этого момента стало невозможно прикрываться добрыми намерениями; они были опасными, ибо общество было до самого основания потрясено тем, что каждый мог узнать о себе и других все, что угодно»[872]. Такое откровение для уверенных в своей безнаказанности людей входило в явное противоречие с требованиями морали и нравственности и являлось серьезным препятствием для восприятия в обществе.
Отсутствие полной ясности в данном вопросе видимо и привело к мировому кризису культуры, который Н. А. Бердяев назвал кризисом морали[873]. Сущность морального кризиса исследователь видел в качественном переходе от сознания, для которого мораль есть послушание, к сознанию, для которого мораль есть творческая задача личности. Требования морали или закона без понимания первопричины и сути проблемы характера взаимоотношений человека приносят только вред как конкретному человеку, так и обществу в целом.
К. Меннингер приводит формулу психологической матрицы жертв самоуничтожения (самонаказания), которая сводится к тому, что под воздействием непреодолимого чувства ненависти, порожденного еще в детстве, у человека могут возникнуть сильные эмоции, с которыми подсознание не способно справиться в форме скрытой реализации внутреннего агрессивного импульса (в силу действия инстинкта самосохранения. – И. П.). Если в детском возрасте это воплощается в запрещенные проступки, за которые ребенок наказывается и вновь совершает по тем же мотивам, то во взрослом состоянии индивид может совершить преступление[874]. К. Меннингер рассматривает любую внутреннюю и внешнюю агрессию как действия, направленные на разрушение самого себя. Самоубийство он называет попыткой ухода от удручающих реалий жизни[875].
Исследователь предлагает следующую классификацию форм самоубийства:
а) хроническая форма самоубийства (аскетизм и мученичество, неврастения, алкогольная зависимость, антиобщественное поведение, психоз)[876];
б) локальное самоубийство (членовредительство, симуляция, полихирургия, преднамеренные несчастные случаи, импотенция и фригидность)[877];
в) органическое самоубийство (элементы самонаказания, агрессии, эротической составляющей)[878].
Названные формы самоубийств, широко распространенные в обществе, дополняет механизм действия системы самонаказания. К. Меннингер подчеркивает, что участь жертвы (а не только роль совершающего преступное насилие) также предполагает элемент проявления жестокости[879].
С учетом сказанного разумным представляется изменение отношения к самому насильнику. С преступником в обществе боролись с давних времен и он олицетворял Зло. Роль потерпевшего незаслуженно оставалась в стороне, а его поведение рассматривалось на момент событий. Предшествующий период во внимание не принимался, диалектический закон был нарушен, единство и взаимосвязанность мира и жизненной ситуации не учитывалось. Желание «защитить» нарушенные права потерпевшего, по существу, создавало препятствия для нормального развития личности, в том числе и потерпевшего. Человек в каждом должен видеть не противника или недруга, а своего учителя и наставника в школе жизни. При таком отношении любой преступник, любая ситуация будут способствовать совершенствованию взаимодействующих личностей, а все криминологические закономерности будут учитываться в полном объеме.
Как следствие этого, из жизни осознающего человека будут уходить неблагоприятные обстоятельства. Ответственность за события, происходящие в своей жизни, человек должен возлагать на себя. В Законах Ману говорится: «Злодеи думают: “Никто не видит нас”, – но их видят боги, а также совесть»[880]. Н. С. Таганцев убежден, что нет более «неподкупного, неумолимого, а главное, всевидящего судьи, какова наша совесть»[881]. К. Муздыбаев называет это внутренним контролем[882]. Данное состояние характеризуется устойчивостью и стабильностью поведения личности. К. Ясперс справедливо считал, что индивид «должен сам помочь себе»[883]. Я. Морено видел развитие личности в расширении самопонимания[884]. Платон утверждал, что осуществление заповеди «познай самого себя» и «есть следование разуму»[885]. Если же лицо ищет причины происходящих обстоятельств своей жизни, в частности совершенного в отношении его насилия, в другом, то это характеризуется как внешний контроль[886].
