П. Сергеич - Уголовная защита
Пока подсудимый молчит, присяжные могут смотреть на него равнодушно; но чувство жалости у них всегда наготове. Это чувство – что бы ни говорили о железной логике – сильный союзник защиты, и адвокат обязан дать ему толчок. Как только они услышат несколько слов от подсудимого, присяжные уже чувствуют в нем живого человека и сочувствуют ему. Но и независимо от расчета на жалость, правдивые объяснения подсудимого в большинстве случаев служат в его пользу и во всяком случае разъясняют дело. Судебное следствие начинается с вопроса председателя подсудимому, признает ли он себя виновным. Подсудимые, отрицающие свою вину, почти всегда делают попытку дать объяснение суду по поводу предъявленного им обвинения, и почти всегда председательствующий с первых слов останавливает их, заявляя, что, не признав себя виновными, они не имеют права говорить, пока не начались другие судебные действия. Это обыкновение основано на неверном понимании 683 ст. уст. уг. суд., которая гласит: «Подсудимого, не признающегося в преступлении, председатель суда при рассмотрении каждого доказательства спрашивает, не желает ли он в оправдание свое представить какие-либо объяснения или опровержения». Это положительное требование сенат дополнил разъяснением, что в этих случаях председатель не только может не делать дальнейших вопросов, но и не должен их делать до рассмотрения каждого доказательства в отдельности (1867 г. № 606 и др.). Нельзя, казалось бы, сомневаться, что и закон, и сенатское разъяснение установлены в пользу подсудимого: они имеют в виду оградить его от принуждения к ответам; при этом и закон, и разъяснение его говорят о недопустимости вопросов, обращаемых к подсудимому, а вовсе не ограничивают права последнего давать объяснения суду. Практика же истолковала упомянутое правило именно как стеснение его свободы. Ст. 683 применяется (не всеми, но многими судьями) так, как будто бы в ней было сказано: подсудимый, не признающийся в преступлении, лишается права давать какие-либо объяснения, прежде чем суд приступит к рассмотрению отдельных доказательств. Ясно, что такое правило, было бы нелепостью при устном судопроизводстве. Между тем, если задуматься на минуту над психологией подсудимого, то нетрудно понять, что безапелляционное распоряжение председателя может погубить его. Он провел несколько месяцев в одиночном заключении, ежедневно вспоминая о дне суда; если это человек, совершенно лишенный умственного развития, он не думал о том, что может защищаться; если он человек способный и умный, он составил план защиты и сумеет провести его на судебном следствии без помощи председателя; но если подсудимый такой, каких огромное большинство, т.е. не умный и мало развитой человек, то он, как умеет, сопоставляет и запоминает несколько соображений, которые кажутся ему полезными и которые, так сказать, висят у него на языке; он держит их наготове и торопится высказать их, как только видит возможность это сделать, т.е. именно в ответ на первый вопрос о существе дела. Его остановили – и все, что он обдумал и приготовил для присяжных, исчезает у него из памяти. Начинается перекрестный допрос свидетелей, читаются малопонятные для него протоколы, разбираются противоречивые умствования экспертов; внимание подсудимого поминутно отвлекается; одно за другим неожиданно раздаются предложения председателя «представить в оправдание свое какие-либо объяснение» вперемежку с изобличительными риторическими вопросами прокурора. Можно ли думать, что рядовой подсудимый сумеет справиться с двойной задачей – следить за судебным следствием, избегая промахов и капканов, и вместе с тем собраться с мыслями и восстановить к концу следствия то, что он хотел сказать в его начале? Иной раз случайное обстоятельство помогает подсудимому; по тому или иному поводу он вспоминает, чем хотел защищаться, и обращается к суду с просьбой разрешить ему говорить. Иногда это удается; но бывает, что председатель по своим соображениям находит нужным отсрочить объяснение подсудимого до более удобного момента; через некоторое время председатель действительно дает ему слово и думает, что сделал это вполне своевременно. А подсудимый уже опять потерял нить своей защиты и говорит не то, что собирался сказать.
Закончено судебное следствие, сказаны речи, раздается заключительный вопрос председателя: «Что вы имеете сказать в своем последнем слове?» Подсудимый не то растерянно, не то равнодушно произносит: «Ничего». Бывает, и – я утверждаю – бывает очень часто, что при этом напоминании о праве последнего слова подсудимый не успевает даже ответить; председатель ждет в течение нескольких мгновений и отвечает за него: «Ничего не имеете? В таком случае садитесь». Выходит, что подсудимый, нимало не помышлявший отказываться от объяснений, фактически в течение всего процесса был лишен возможности высказаться перед присяжными.
Во избежание этого защитнику следует настоять на том, чтобы суд, не откладывая, выслушивал подсудимого при всяком заявлении его о желании представить какие-либо объяснения или опровержения, хотя бы и тотчас после отрицательного ответа его на вопрос о виновности. В подтверждение своего требования защитник может сослаться на прямой смысл закона, запрещающего председателю спрашивать, но не воспрещающего подсудимому говорить; это указание, в связи с напоминанием, что по ст. 612 «председатель суда должен предоставлять каждому подсудимому все возможные (составители судебных уставов не сказали даже: все законные) средства к оправданию», будет, конечно, в достаточной мере убедительно для суда; в противном случае у защитника окажется в запасе неотразимый кассационный повод (реш. угол. деп. 1868 г. № 72, 1869 № 942).
На судебном следствии по делу Александра Богданова подсудимому, как указано в сборнике речей Н. П. Карабчевского, не удалось изложить свое объяснение в виде связного рассказа, обдуманного им за долгое сидение в одиночной камере; председательствующий предпочел применить к нему систему вопросов, и объяснение подсудимого обратилось в сбивчивый и отрывочный допрос обвиняемого. На этот раз система в ущерб закону больше помогла подсудимому, чем повредила ему, но так бывает далеко не всегда.
ГЛАВА VII. ПОСТАНОВКА ВОПРОСОВ
Оглашение предполагаемых вопросов представляет очень короткий момент в процессе; но оно имеет большое практическое значение. Если есть твердое основание рассчитывать на оправдание, следует избегать всего, что могло бы дать прокурору повод требовать постановки дополнительных вопросов: от склонности оправдать присяжным труднее перейти к обвинению в полном объеме, чем к обвинению смягченному. Это понятно само собой. Но если шансы против подсудимого, надо всеми силами добиваться дополнительных вопросов. Чем их больше, тем выгоднее для защиты: каждый новый вопрос есть новая точка опоры для присяжных, возражающих против строгого решения. Практика отдельных судов и разных отделений в одних и тех же судах далеко не одинакова по отношению к постановке вопросов. Иногда судьи считают своею обязанностью всячески заботиться о том, чтобы дать больше простора присяжным в выборе между возможными сочетаниями уголовных признаков, не выжидая требования сторон; другие всегда готовы удовлетворить ходатайство прокурора или защитника, иные же видят в этом лишнее писание, напрасное замедление дела, и бывают склонны отказывать во всякой такой просьбе. Отказать всегда легко под предлогом, что дополнительный вопрос не вытекает из обстоятельств дела; но это соображение не всегда бывает вполне основательно. Люди непривычные обыкновенно безропотно подчиняются отказу. Это большая ошибка; надо быть настойчивым. Защитнику следует непременно потребовать заблаговременно, т.е. еще во время судебного следствия, чтобы в протокол были занесены обстоятельства, соответствующие содержанию предполагаемого им вопроса; это необходимо для кассационной жалобы. По большей части уже в первом ходатайстве защиты сквозит нерешительность, почти робость, тогда как здесь более чем где-либо уместен тон спокойной уверенности в законности и фактической основательности своего домогательства. Этот тон должен быть сохранен и после отказа суда; факты же, на которые ссылается защитник, могут быть изложены non sine amplificatione. За этим должна следовать просьба о том, чтобы председатель разъяснил присяжным, что если при обсуждении дела они придут к убеждению, что деяние, совершенное подсудимым, подходит под признаки именно того преступления, о котором говорил защитник, то они будут вынуждены оправдать подсудимого, ибо в виду уже состоявшегося определение суда они также утратили право требовать дополнительного вопроса. В подтверждение своего заявления защитник может сослаться на одно из новых решений сената, а именно решение 26 мая 1907 г. по делу Павла Золотова и других. В этом решений сказано: «При постановке вопросов суд не стеснен требованиями сторон и может независимо от их ходатайств поставить со своей стороны вопросы, вытекающие из судебного следствия; но признав, что дополнительные вопросы, о постановке которых ходатайствуют стороны, не вытекают из обстоятельств дела, суд не имеет права в силу 751 ст. у.у.с, ставить такие вопросы, хотя бы о постановке их ходатайствовали присяжные заседатели, так как постановка дополнительных вопросов обусловливается не желанием присяжных заседателей, а единственно и исключительно признанием суда, что свойство предъявленного подсудимому обвинения изменилось на суде и обстоятельства, вытекающие из судебного следствия и прений сторон, указывают на новое обвинение».
