И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
А для удачного выполнения такой благородной программы необходимы: а) тщательный выбор дела и аргументов по делу, с точки зрения нравственной и законной; б) бесстрашное, беззаветное служение делу «до последней капли крови», по известной присяжной форме, раз только сделан такой именно тщательный выбор. В этих двух пунктах «весь закон и пророки» адвокатского поведения, альфа и омега адвокатского нравственного кодекса.
«Секрет моего успеха,— сказал однажды Герард,— очень прост. Я всегда относился строго к выбору дел, брал исключительно дела, которые я должен выиграть или, по крайней мере, также, за которые не краснел бы, если бы и проиграл. Другая привычка моя — строгий выбор аргументов, приводимых по делу, хотя бы и такому, которому бы я не сочувствовал, но которое обязан был вести по назначению от суда. Только этому примеру следовал я и могу рекомендовать своим молодым коллегам».
Герард играл выдающуюся роль в корпоративной жизни петербургской адвокатуры, служа ей не только образцами своей личной профессиональной деятельности, но и как член сословного представительства. В течение всей жизни Герард был видным и энергичным сословным деятелем, беспрерывно участвуя, в качестве члена или товарища председателя Совета, в выработке тех профессиональных правил поведения, которые составляют драгоценный капитал не только петербургской, но и всей вообще русской присяжной адвокатуры.
Хорошо понимая все серьезное значение для будущности адвокатуры правильного и разумного устройства школы для молодых адвокатов, Владимир Николаевич и сам отдавал много времени и любви для занятий со своими личными помощниками и сильно отстаивал необходимость организации сословных учреждений, без которых невозможно воспитание помощников присяжных поверенных в духе традиций присяжной адвокатуры.
ГРОМНИЦКИЙ МИХАИЛ ФЕДОРОВИЧОдин из первых прокуроров Московского окружного суда был, без сомнения, не только одним из самых выдающихся русских обвинителей, но и первым представителем тех приемов обвинения, которыми руководствовалась в первые годы Судебной реформы русская прокуратура, выгодно отличаясь в своих доводах на суде и от французского деланного пафоса, и от немецкого канцелярского характера речи. Речи Громницкого представляют прекрасный образец для изучения и подражания, несмотря на то, что появлению его на прокурорской трибуне не предшествовала какая-либо практическая школа, облегчающая знакомство с приемами и способами судоговорения.
Простой губернский стряпчий из провинции, он сразу и без всякой систематической подготовки занял выдающееся место как судебный оратор. Сочетание силы слова с простотою, отсутствие всяких ненужных вступлений и какого-либо пафоса, спокойное в своей твердости убеждение и самое подробное изучение и знание всех обстоятельств и особенностей разбираемого преступления делали из его речи то неотразимое «стальное копье закона», о котором говорит король Лир. Почти по всем большим и сложным делам того времени Громницкий выступал обвинителем, являясь не только достойным, но и опасным противником талантливых защитников, которых в изобилии выделяла из своей среды тогдашняя московская адвокатура. Иногда и самая случайная обстановка судебного заседания придавала особое значение его речи. В своей статье о Громницком А. Ф. Кони писал: «Я помню громкое дело студента Данилова, убившего ростовщика и его служанку в обстановке, аналогичной с описанием Достоевским преступления Раскольникова, и впоследствии сродни с убийством, совершенным Ландсбергом в Петербурге, причем надо заметить, что Достоевский написал свой роман до преступления Данилова (12 января 1866 года), но напечатал первую его часть позже, в «Русском вестнике», вышедшем в самом конце января 1866 г. В заседании по этому делу, взволновавшему всю Москву, едва Громницкий встал, чтобы начать свою речь в зале суда, который начинали окутывать ранние сумерки, совсем рядом, в Чудовом монастыре, ударили к вечерне, и звуки колокола с такой силой влились в зал, что прокурор мог начать свою речь, лишь когда прозвучал последний удар колокола. Спокойствие, беспристрастие и привлекательная простота приемов Громницкого оказывали несомненное влияние на присяжных» [12]. Это сказалось в знаменитом процессе Матовых, обвинявшихся в устройстве в окрестностях Москвы умело организованной шайки для подделки кредитных билетов. Подсудимых было более двадцати человек и столько же защитников, так что заседание пришлось открыть в знаменитой ротонде московского Сенатского здания. Оно длилось много дней, и когда Громницкий встал, чтобы возражать своим противникам, встал и старшина присяжных и от их имени заявил председателю, что заседатели просят прокурора не утруждать себя возражением, т. к. они достаточно усвоили себе его обвинительную речь. Назначенный по неисповедимым бюрократическим соображениям, вменившим в ничто его талант судебного борца, членом гражданского департамента Судебной палаты, Громницкий ушел в адвокатуру Судебной палаты и стал изредка выступать обвинителем в окружном суде по сложным и трудным делам...
ЖУКОВСКИЙ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ 1836—1899Окончил юридический факультет Петербургского университета в звании кандидата прав в 1861 году. В 1862 году поступил на должность судебного следователя в Оренбургской губернии. В последующем работал на различных судебных должностях. В 1870 году назначается товарищем прокурора Петербургского окружного суда.
Современники Жуковского считали его одним из талантливейших обвинителей. Именно в роли обвинителя наиболее полно проявился его дар как судебного оратора. Н. П. Карабчевский писал о Жуковском в день его смерти: «Худощавый, небольшого роста, со слабым, несколько хрипловатым голосом, с острыми линиями профиля, наводившими на мысль о профиле Мефистофеля в статуе Антокольского, этот с виду тщедушный и слабый человек проявил необычайную мощь, как только ему удалось попасть в свою сферу — сферу судебного обвинителя, язвящего людские грехи и пороки. Еще будучи товарищем прокурора, он составил себе имя первоклассного судебного оратора. Процесс Овсянникова, которого он обвинял в поджоге, упрочил за ним эту славу навсегда» [13].
Однако В. И. Жуковский вынужден был оставить поприще обвинителя. Л. Д. Ляховецкий, учитывая возможности выступления в печати в условиях цензуры, с осторожностью писал по поводу ухода Жуковского из прокуратуры: «Отставка Жуковского произошла при тех же условиях, при которых оставил службу по Министерству юстиции С. А. Андреевский» [14]. Андреевский же, как известно, оставил службу в прокуратуре в связи с отказом от предложения принять на себя функции обвинителя по делу Веры Засулич.
С 1878 года В. И. Жуковский в адвокатуре. Он принимает участие в рассмотрении многих известных уголовных дел в качестве защитника. Однако ближе всего ему были функции представителя гражданского истца. «Перейдя в адвокатуру,— писал Н. П. Карабчевский,— он специализировался на роли гражданского истца в уголовном процессе, т. е. по-прежнему продолжал обвинять. Бывали, однако, процессы, в которых он был незаменим и в качестве защитника. В делах больших и сложных, где усилия прокуратуры надо было ослабить тонким анализом самой конструкции обвинения, «хватившего через край», он наряду с другими защитниками, выполнявшими иные функции, бывал великолепен и совершенно незаменим. В подобных случаях он обыкновенно предупреждал своих товарищей: «Ну, вы там защищайте ваших, а я уж буду обвинять “прокурора”. И действительно, его обвинения по адресу прокурора бывали подчас не менее чувствительны и опасны, чем по адресу подсудимых» [15].
Однако и как защитник В. И. Жуковский ярко проявил свои способности и особенности своего таланта. В качестве защитника он выступал почти по всем сенсационным в это время групповым делам, в рассмотрении которых принимали участие наиболее видные профессиональные адвокаты. Несмотря на отсутствие опыта профессионального защитника, он всегда шел в ногу с последними.
Главное в ораторском даровании Жуковского — остроумие и находчивость, которые имели почву в глубоком изучении дела и основательной предварительной подготовке к нему. «В. И. Жуковский,— писал Л. Д. Ляховецкий,— по всей справедливости считался самым остроумным человеком в адвокатской корпорации. Сарказмы сыплются у Жуковского непринужденно в речи, произносимой тихо и с виду добродушно. Подобно греческому литографу Гипериду, он не видит той раны, которой причиняет острием своего меча противнику, не слышит стона, исторгнутого из груди несчастного. Жуковский умеет улавливать комические черты в поступках людских, в нравах, в характерах, комбинировать их в комические картины и передавать их в неподражаемой игривости речи, усиливая ее впечатление соотвественными жестами и движениями. «Жала» Жуковского боятся все противники. Бороться с ним доводами трудно. Он легко разрушает сильную аргументацию удачной шуткой, меткой остротой» [16].
