Елена Топильская - Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам
Однако работник прокуратуры, занимавшийся расследованием обстоятельств происшествия по горячим следам, был, видимо, вполне удовлетворен версией событий, лежавшей на поверхности. Дело в том, что чуть больше чем за неделю до трагедии у Эвертов пропала одиннадцатилетняя дочь; а их взрослый сын, студент-медик, всем рассказывал о психическом заболевании отца, усугубившимся с исчезновением девочки.
Из этого как-то плавно вытекала версия, что отец, вне себя от горя, не смог больше жить и покончил с собой, предварительно убив жену, — ведь она тоже не представляла себе жизни без их ненаглядной девочки.
А у Бориса Эверта было алиби: его невеста, ночевавшая с ним в одной постели, первой услышала звук выстрела и разбудила его. По крайней мере, так они сказали следователю.
Уж больно гладко все получалось; поэтому, с подачи судебных медиков, готовивших заключение по трупам и подтвердивших такую возможность, ситуация была квалифицирована как «двойное самоубийство», и дело прекращено.
Однако после анонимного сообщения в прокуратуру о том, что следует лучше искать убийц, расследование возобновили и поручили опытнейшему следователю Гольсту.[4]
Гольст начал с того, что вызвал на допрос невесту сына Эвертов. К тому времени девушка уже не считалась невестой Бориса. О причинах разрыва она говорить не хотела. Но Гольст терпеливо пытался ее разговорить, pi наконец ему это удалось. То, что он услышал, заставило его по-новому взглянуть на смерть старших Эвертов.
Бывшая невеста рассказала, что в последнее время Борис просил ее писать под диктовку какие-то странные фразы. Она выполняла его просьбы до того момента, как осознала, что при желании эти фразы могли быть истолкованы как ее предсмертная записка.
Записи, сделанные под диктовку Бориса, девушка принесла следователю. Да, у того не осталось сомнений — это была завуалированная подготовка к убийству девушки. Внешне невинные предложения зазвучали бы с совершенно иным смыслом после ее смерти. Именно поэтому девушка и порвала отношения с Борисом и просто пряталась от него. Но зачем Борису желать ее смерти?
Борис Эверт изобличающие его показания ловко объяснял психологией его взаимоотношений со свидетелями, которые эти показания давали. Невеста мстила за разрыв, другие, отмечавшие его жестокость и беспринципность, просто завидовали.
Тогда следователь Гольст сделал то, что не было сделано при предыдущем расследовании. Он стал по секундам восстанавливать события вечера, предшествовавшего убийству. Выяснились такие интересные факты. Например, что перед сном Борис поил всех собственноручно приготовленным кофе. После этого кофе родители быстро захотели спать и ушли к себе. Невеста тоже очень быстро заснула, а проснувшись ночью, ощущала себя как будто в тумане. Теперь она не была уверена, что действительно слышала звук выстрела. Теперь ей казалось, что о звуке выстрела ей сказал Борис.
Борис Эверт признался достаточно быстро. И даже с каким-то удовольствием рассказал, что его младшая сестра стояла на пути между ним и родительским наследством, а наследовать было что. Поэтому сначала он убил сестренку и закопал ее труп в подвале дома. Теперь осталось сделать так, чтобы умерли наследодатели.
У Эверта был изъят дневник, где шаг за шагом описывалась подготовка к совершению «идеального», по его мысли, преступления, в котором никто не должен был заподозрить его, Бориса. Однако в последнее время невеста от него отдалилась, и он опасался, что она слишком серьезно задумывается о событиях той страшной ночи…
Следователя мороз пробирал, когда он читал собственноручные записи Бориса Эверта: как лучше спланировать уничтожение всех своих близких — из патологической жадности, желания получить в единоличное распоряжение все имущество семьи и не делиться с сестрой, стать богатым любой ценой. Именно такое выражение (только по латыни — «Um cumo») употреблял преступник наедине с собой, в дневнике, оказавшемся в руках у следствия.
Однако признание обвиняемого надо было подтвердить вескими доказательствами. Необходимы были объективные данные, которые в совокупности со свидетельскими показаниями образовали бы прочную доказательственную цепь.
У тех, кто представляет себе работу следователя по романам и фильмам, может возникнуть вопрос — зачем, если преступник признался? Ведь в книге или в кино после признания на руках злодея защелкиваются наручники и суровый суд объявляет приговор.
Правда, в жизни между признанием и приговором суда порой проходит много времени. И еще. Сплошь и рядом обвиняемые, поразмыслив, отказываются от своего признания, может быть, сделанного сгоряча. Одни просто меняют показания без объяснения причин, другие валят на злых оперативников, которые заставили признаться в том, чего не совершал. Не говоря уже о том, что бывает и такое — действительно заставляют обвиняемого признаваться в том, чего он не совершал. Прошли времена, когда признание считалось «царицей доказательств». И если кроме признания ничего в деле нет, то прокурору в суде остается только попросить об оправдании злодея. Так что признание надо тщательно проверять, не забывая о том, что случается и самооговор, и подтверждать другими доказательствами.
Поэтому следователь Гольст не удовлетворился теми судебно-медицинскими исследованиями, которые были проведены в начале расследования и легли в основу порочного вывода следствия о «двойном самоубийстве».
И вот какая закономерность вырисовывается при изучении следственной практики по наиболее сложным делам: сильные следователи не удовлетворяются рутинной работой экспертов; незаурядный следователь, как правило, находит незаурядного, выдающегося специалиста в интересующей следствие области знаний и поручает ему проведение экспертизы.
В данной ситуации проведение экспертизы было поручено преподавателю кафедры судебной медицины ВМА доктору медицинских наук, подполковнику медицинской службы В. П. Петрову и судебно-медицинскому эксперту окружной лаборатории капитану В. И. Кочетову. И так как первоначальное судебно-медицинское исследование трупов было проведено поверхностно, по договоренности с вновь приглашенными экспертами была назначена эксгумация трупов.
21 мая 1970 года на Большеохтинское кладбище прибыли член следственной группы старший военный следователь Яковенко и эксперты-медики В. П. Петров и В. И. Кочетов. Там, в сухую, ясную погоду, в присутствии понятых, были подняты могильные холмики в виде художественных раковин, раскопан мокрый грунт, ведрами вычерпана из ям подпочвенная вода и извлечены из захоронения два гроба с телами мужа и жены Эверт.
Эксгумация проводилась в пять часов утра, чтобы не собирать вокруг места событий любопытствующих посетителей кладбища. После того как гробы были открыты и в них обнаружились, как и следовало ожидать, труп мужчины, опознанного как Александр Эверт, и труп женщины — Надежды Эверт, оба в состоянии жировоска[5], были произведены осмотр трупов и отделение от трупов тех частей, на которых имелись повреждения: головы от трупа Александра Эверта, головы от трупа Надежды Эверт, кожных лоскутов с голеней. Когда эта неприятная, но необходимая процедура была завершена, гробы закрыли крышками и опустили в могилы, могилы зарыли, художественные надгробные раковины и обелиски с венками установлены на прежние места.
Следственная группа покинула кладбище, началась экспертная работа. После этого, через несколько дней, необходимых экспертам для исследования изъятых при эксгумации объектов, В. П. Петров и В. И. Кочетов приняли участие в следственном эксперименте и присутствовали при том, как Борис Эверт хладнокровно продемонстрировал, каким образом им была убита сестренка-подросток, как ее тело было перенесено в подвал дома и закопано там, а затем g как им были убиты родители. Зайдя в спальню к спящим родителям, он застрелил их из двустволки. После совершения двойного преступления он воспользовался для инсценировки самоубийства отца привязанным к одному из спусковых крючков шпагатом, с целью создания впечатления что его отец нажимал спусковой крючок при помощи привязанного к нему шпагата.
Во время следственного эксперимента обвиняемый с незаряженным ружьем в руках и привязанным к нему кусочком шпагата ложился в позу, которую он в ночь совершения преступления придал телу убитого им отца.
Следователь и эксперты скрупулезно изучали и описывали буквально каждый шаг Бориса Эверта во время следственного эксперимента. Ведь им предстояло сопоставить его показания с реальной обстановкой места происшествия, зафиксированной в следственных документах и показаниях свидетелей. В протоколе ими подробно были отражены позы, принимаемые Эвертом, замерялось и заносилось в протокол расстояние в сантиметрах от поверхностей того помещения, где проводился эксперимент, до наружного края и нижней поверхности дульного среза стволов.
