И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Следовательно, у Криуна не было помощников. Но был ли капитан на пароходе? Разноречивые показания Криуна, неудовлетворительные его ответы и ряд умолчаний на вопросы, а также его психическое состояние в момент катастрофы приводят к заключению, что на пароходе «Владимир» не было капитана. Отсутствие его необходимо как мостик, чтобы подойти к Русскому обществу пароходства и торговли. Итак, «Владимир» вышел в море без команды. Результатом такого исключительного положения парохода «Владимир» была ужасная по своим последствиям катастрофа. При этом нельзя не обратить внимания на показание Зигомали, которая потеряла своего единственного сына, но не предъявляет никому никаких претензий и требований. Показания этой женщины одна правда, одна истина. Ужасающая картина, нарисованная ею, не поддается забвению. Как бы предчувствуя, что ее сын еще жив и что его можно еще спасти, она умоляла, чтобы хотя один пароход остался на поиски, но мольбы ее были напрасны. В заключение всего скажу, что «Владимир» погиб только благодаря преступной небрежности Русского общества пароходства и торговли».
Присяжный поверенный Масленников разошелся почти со всеми своими товарищами по защите интересов гражданских истцов.
«Я слышал здесь много речей гражданских истцов,— говорит Масленников,— слышал повторение ужасных, потрясающих сцен, но все наши речи лишь слабый пересказ тех ужасов, потрясающих душу, о которых говорили здесь свидетели, очевидцы катастрофы...»
Господин Масленников выражает затем удивление, что, прослушав речи представителей гражданских истцов, не посвященный в дело человек подумал бы, что скамью подсудимых занимает один лишь подсудимый. Все говорят о Криуне, все обвинения обрушиваются на него, а по адресу другого подсудимого, Пеше, если и раздаются, то скорее чуть ли не комплименты. Между тем по мнению Масленникова, основанному и на заключениях экспертов, и на свидетельских показаниях, и Пеше, и Криун в одинаковой мере виновны как в самом столкновении, так и в неподаче помощи. В первом случае на это указывает экспертиза, а во втором вопросе можно разобраться и не эксперту. Это жизненный вопрос, с которым без труда справится всякий человек практики, человек жизни. Пеше безусловно виноват в том, что не подошел к погибавшему «Владимиру», несмотря на раздававшиеся оттуда вопли и мольбы о помощи. Далее Масленников воспроизводит несколько трагических моментов, по отношению к которым подсудимый Криун держал себя не как капитан судна, а как спокойный пассивный свидетель. Пассажиры держали себя буквально геройски. Для иллюстрации Масленников вспоминает о том, как пассажир Дидровский, будучи смыт волной, спасался, держась за плававший труп с поясом, и в то же время сам спасал женщину, которая держалась за его шею.
Закончил г. Масленников свою речь объяснениями по гражданскому иску г-жи Кац.
Присяжный поверенный Тиктин представил доводы почти исключительно по гражданским искам — Карак, Мизрахи и Гордона. Что касается общих положений, то Тиктин доказывал, что если даже подсудимые и будут оправданы, то иски от этого не падают, так как сомнение хотя и толкуется в пользу обвиняемого, но во вред гражданскому ответчику. Так, например, возникает сомнение о пробоине — раз сомнение Криуну толкуется в пользу, его оправдывают; по отношению же к обществу раз вопрос о неисследовании и т. д. пробоины не отвергнут окончательно, а представляет сомнение, он толкуется во вред обществу. Точно так же пояса: сомневаются в достоинстве их, но не доказана их неудовлетворительность — Криуна оправдывают, а общество, в качестве гражданского ответчика, обязано доказать, что пояса были удовлетворительны и т. д.
Господин Селиванов, представитель военного ведомства, сказал следующее:
«Господа судьи! Мне приходится говорить одиннадцатым, и если признавать, как оно и было в действительности, речи поверенных гражданских истцов обвинительными речами, то мое слово будет двенадцатым обвинительным словом, и было бы несправедливо требовать от меня, чтобы я отыскивал какие-либо новые доказательства, тем более, что настоящее дело, полное глубокого трагизма, полное подробностей, леденящих кровь, дает против обвиняемых такую массу улик, что разобраться в уликах, уже указанных, представляется затруднительным. Продолжительность процесса и речей именно и объясняется количеством обвинительного материала, а так как удовлетворение наших гражданских требований связано с утвердительным ответом вашим на вопрос о виновности, то мы поневоле должны являться в деле обвинителями. Более других обвинителем ввиду моего исключительного положения в процессе являюсь я. На этом положении да позволено будет мне остановиться. Мой гражданский иск ничтожен по сумме, и, конечно, не из-за него военное министерство нашло необходимым иметь своего представителя в числе гражданских истцов по настоящему делу. Военное министерство как в силу специальных узаконений, так и в силу требований нравственности обязано отеческим попечением относительно тех молодых людей, которых оно в силу государственной необходимости и для охраны и безопасности общества отрывает от их семей для несения службы, трудной в мирное и опасной в военное время. На страже интересов этого служилого люда мы должны стоять твердо и неуклонно. На «Владимире» в печальной памяти ночь на 27 июня погибло много нижних чинов, погибло смертью храбрых, спасая пассажиров, исполняя долг человеколюбия. Их геройская смерть является единственным светлым лучом в этом мрачном деле. Позорно бежал столь блестяще организованный Русским обществом пароходства и торговли экипаж; солдаты жизнью заплатили за желание заменить собою тех, которые, презрев все законы божеские и человеческие, бросили на произвол судьбы сотни вверенных им пассажиров. Сколько погибло нижних чинов, мы до сих пор в точности не знаем. Гибель 14 человек определена документально, но по сведениям, полученным мною уже во время процесса, их погибло значительно больше! Трудность определения числа погибших чинов заключается, во-первых, в том, что «Владимир» не найден; вероятно и даже несомненно, поднятие его, возможно, по мнению специалистов, не выгодно для Русского общества пароходства и торговли; требовать же, чтобы общество поступилось своими выгодами для целей нравственных, для возможности христианского погребения несчастных жертв катастрофы, мы не вправе. Такое требование так же наивно, как наивно требовать от слепого от рождения умения различать цвета. Мы могли — и то только в сентябре месяце — определить число нижних чинов, отправленных по предложениям, но кроме них были и нижние чины, уволенные в запас, которые по нашим военным законам считаются до явки воинскому начальнику на их родине состоящими на военной службе. Погубленные на «Владимире» — жертвы беспорядков Русского общества пароходства и торговли — погибли в цвете лет и сил, оставив родителей без поддержки, жен — вдовами, детей — сиротами. Большинство семей, благодаря тому, что они темные люди, благодаря тому, что войска комплектуются со всех концов нашей необъятной родины, и по сей день не знают о трагической смерти своих кормильцев и поильцев. Поэтому они не могли прийти сюда, не прислали своих поверенных. На меня возложен высоконравственный, хотя и тяжелый долг посильно помочь правосудию найти виновников их погибели и тем дать семействам погибших физическую возможность взыскать с этих виновных хоть тот материальный ущерб, который причинен их безвременной смертью. Имея обвинительный приговор в руках, эти несчастные семьи будут освобождены от непосильного для них доказательства в суде гражданском виновности лиц, преступными действиями коих они овдовели и осиротели.
Я знаю, господа судьи, как вас утомил страшно долго длящийся процесс, но знаю также, что вы выслушаете и мое слово с тем же неослабным вниманием, с которым вы ведете это дело, вниманием, пред которым нельзя не преклониться. 14 осиротевших семей стоят за мной и взывают о правосудии. Они не обманутся в ожиданиях, прося его у вас.
Говоря о виновности, мы стеснены теми рамками, в которые поставлен процесс. Мы вправе говорить о виновности только капитанов Криуна и Пеше и о гражданской ответственности владельцев пароходов «Владимир» и «Колумбия» — Русского общества пароходства и торговли и братьев Банано.
Начну я с первого из них — Криуна. Обвинительная речь господина прокурора и речь моих почтенных товарищей по гражданскому иску установили эту виновность твердо и бесповоротно. Говорить о его невиновности можно только разве потому, что обо всем можно говорить. Но убедиться в его невинности, опровергнуть утверждение, что капитан Криун не принял никаких целесообразных в данных обстоятельствах мер к спасению пассажиров, не может никакой талант, никакое красноречие. Для меня как гражданского истца достаточно обвинения и по второму обвинению, как оно формулировано в обвинительном акте. Я обязан обвинять лишь настолько, насколько это неизбежно для целей нашего гражданского иска. Да и, наконец, разве соответствует размеру вины такой максимум наказания, который может быть вами назначен по тем статьям, по которым капитан Криун предан вашему суду. Повторять все сказанное о виновности капитана Криуна я считаю излишним, мне достаточно поставить подтвердительный бланк на тех векселях и бумагах, которые ему предъявлены предшествовавшими мне ораторами; замечу только одно — непоколебимую уверенность в виновности капитана Криуна я вынес из заключения тех экспертов, которые находили деятельность капитана Криуна безупречной с первого момента, когда он увидел белый топовый огонь приближающегося парохода. Я безусловно верю в беспристрастие экспертизы. Адмирал Кологерас заявил суду, что капитана Криуна он видит во второй раз в жизни, что его заключения — это убеждение его совести. Увлечение, как это уже было правильно замечено, не чуждо и экспертов. Капитан Криун — их собрат по оружию, имевший честь служить в рядах того флота, который составляет нашу справедливую гордость. Во флоте силен дух товарищества, и я понимаю, как страстно хотелось бы его товарищам по оружию видеть его деятельность безупречной. А чего страстно желаешь, тому веришь нередко вопреки очевидности. Это свойство человеческой натуры, и хорошее свойство. Прибавьте к этому, что Криун невольная жертва тех порядков, которые царят в Русском обществе пароходства и торговли, что в самую критическую минуту его позорно покинула большая часть судовой команды, что как-никак, а на его совести лежит смерть сотни людей, что, наконец, свойство, присущее нам, русским людям,— это видеть в виновном несчастного — и нам станет понятен тот угол зрения, под которым взглянули на дело эксперты, оправдывающие Криуна. Они ошибаются, но ошибаются невольно, из чистых побуждений; они дали волю голосу сердца, который заглушил действительность, но истина имеет способность в конце концов торжествовать над увлечением, она подчас жестоко мстит за него. Один из экспертов, если не ошибаюсь, Иванов, чтобы признать действия капитана Криуна правильными, должен был признать, что осмотр пробоины, полученной «Владимиром», мог быть сделан из одного только любопытства. Если к подобным утверждениям приходится прибегать для оправдания капитана Криуна, то каких еще доказательств его виновности можно требовать? Ничего не понимающий в искусстве мореплавания и морской технике, отуманенный сонмом вопросов, столь специальных, что отвечать на них отказался эксперт Туркул, говоря, что это экзамен, я приобрел уверенность в несомненной виновности капитана Криуна, услышав как ответ Иванова, так и удостоверение других экспертов, что Устав Русского общества пароходства и торговли имеет разве только академическое значение и к исполнению отнюдь не обязателен тому, для кого он написан. После этого мне все стало ясно.
