Анатолий Козлов - Понятие преступления
Не исключено, что в психологии имеется (или возможна) позиция, согласно которой могут быть выделены эмоции, чувства, страсти в качестве разновидностей переживаний. При этом на уровень психики, соответствующий разуму, выйдет переживание, а не чувство, чувство же перейдет на более низкий (видовой) уровень. Ничего страшного здесь нет, такой вывод выглядит даже привлекательным. Но в нем есть одна сложность – жесткое установление критериев деления переживания на указанные виды, без чего предложение выльется в дискуссию ни о чем. Не считая себя способным к поиску таких критериев, думаю, что приемлем вывод, согласно которому чувства признаются эмоциями (переживаниями), они остаются на одном уровне с разумом.
Естественно, при этом нельзя не видеть степени различения чувств, когда одни из них по силе существенно отличаются от других (неприязнь и ненависть, раздражение и гнев, симпатия и любовь и т. д.), но даже крайнее выражение чувств не всегда становится страстью. А когда и почему? Не исключаем, что страсть – это категория не только переживания, а скорее всего, соотношения переживания и разума, при котором переживание переполняет человека, а влияние разума становится ничтожным.
Однако на основе только эмоций человек не может познавать окружающий мир, поскольку такое познание было бы существенно деформировано преобладанием в нем субъективно-привлекательного. Чтобы указанного не произошло, познание базируется и на холодном расчете адекватности психических явлений окружающему миру, который помогает в той или иной степени сохранить в психике равновесие между чувственным и рациональным, только при таком подходе познание и предвидение становятся более «объективными». Противоположный эмоциям компонент мышления однозначно в психологии и философии не обозначен; они вместо одного выделяли издавна два компонента – рассудок и разум. Мы готовы согласиться с Кантом и Гегелем в том, что рассудок и разум представляют собой два этапа развития мышления, которые при этом символизируют две ступени развития мышления – от конкретного к более общему. Нас смущает лишь одно: согласно традиционной позиции рассудок и разум, конечно же, противостоят эмоциям как нечто единое целое – «неэмоции», естественно, они в свою очередь выступают в качестве видов данного рода – «неэмоций». Вот здесь-то и возникает главная сложность: такого психического феномена («неэмоций») ни философия, ни психология не выделяют, а для понятия целостности психики без чего-то подобного нельзя обойтись (естественно, при условии отстаивания обособленности рассудка и разума). В то же время очевидно, что рациональное в мышлении проходит различные этапы – от более простого до более сложного приложения разума, т. е. рациональное в мышлении дифференцировано. Не помогает разрешить указанную проблему и подход к ней диалектического материализма. «С точки зрения диалектического материализма процесс развития теоретического мышления предполагает взаимосвязь рассудка и разума. С рассудком связана способность строго оперировать понятиями, правильно классифицировать факты и явления, приводить знания в определенную систему. Опираясь на рассудок, разум выступает как творческая познавательная деятельность, раскрывающая сущность действительности. Посредством разума мышление синтезирует результаты познания, создает новые идеи, выходящие за пределы сложившихся систем знаний».[280] Недостатки приведенного высказывания очевидны. Во-первых, авторы ратуют за правильную классификацию, при этом вовсе не стремятся выделить, установить тот род, к которому принадлежат рассудок и разум, не стремятся к полной и правильной классификации. Во-вторых, сделана попытка свести разум к синтезу («посредством разума мышление синтезирует»), однако при этом к свойствам рассудка отнесено приведение «знания в определенную систему», что, конечно же, свойственно синтезу; разделение рассудка и разума на указанной основе становится неприемлемым. В-третьих, очень похоже на то, что разделение рассудка и разума сведено в итоге к выделению анализа («строго оперировать понятиями, правильно классифицировать факты и явления») применительно к рассудку и синтеза применительно к разуму. Столь однозначный подход едва ли оправдан, нельзя сводить формально-логические категории к каким-либо психическим компонентам так примитивно; думается, и анализ, и синтез в равной мере свойственны каждому этапу рационального мышления вне зависимости от того, назовем мы их рассудком и разумом или вовсе никак не назовем, а только будем иметь в виду, что эти этапы существуют.
Похоже, психология и философия поставлены перед дилеммой: либо выделять рассудок и разум в качестве самостоятельных категорий и соответственно искать в мышлении родовое понятие, которое их объединило бы и, в свою очередь, противопоставило эмоциям, либо отказаться от такого деления, признать рассудок, разум синонимичными явлениями. Правда, возможен и третий путь, согласно которому рассудок и разум соотносятся как стабильное и подвижное, как состояние (рассудок, по Канту, вносит форму в знание[281]) и процесс (разум). В таком случае становится абсолютно понятным соотношение рассудка и разума с сознанием и мышлением: рассудок есть часть сознания, поскольку и то, и другое – состояния, представляет собой одно из «русел» сознания, тогда как разум является частью мышления, одним из «ручейков» общего процесса мышления. Поскольку философия за прошедшие столетия не смогла четко определиться в первом варианте, мы выбираем третий путь, который упрощает решение проблемы, логично «ложится» в наше представление о сознании и мышлении и делает более ясной структуру психики.
При этом важно определить место интеллекта (ума) в системе рассудка и разума. «Интеллект (от лат. Intellectus – познание, понимание, рассудок), способность мышления, рационального познания, в отличие от таких, например, душевных способностей, как чувство, воля, интуиция, воображение и т. п.»[282] При указанном понимании рассудка и разума интеллект (ум) становится термином, объединяющим их и показывающим тот элемент сознания и мышления, который противостоит чувству. Правда, при этом возникают два неприятных для исследователя момента. Первый: в немецкой философии (Кант, Гегель и др.) были выделены категории рассудка и разума, и первая из них была отождествлена с умом (интеллектом). Не имея даже в первом приближении столь блестящих знаний, выскажем лишь свои сомнения в том, что в анализируемом варианте, во-первых, ум приписан только рассудку как способности образования понятий, тогда как разуму (способности образования метафизических идей) он не соответствует; подобное, естественно, ставит в тупик, очень похоже на то, что реально в психике ум соответствует и рассудку, и разуму, а точнее, объединяет их; во-вторых, на анализируемой основе все мышление и, соответственно, вся синонимичность терминологии (ум, интеллект, познание, понимание) начинает вращаться вокруг рассудка, ничего не оставляя разуму, выбрасывая тем самым разум за пределы мышления, познания вообще, что также не соответствует реальному положению вещей в психике. Отсюда вполне естествен вывод о соотнесении ума (интеллекта) и с рассудком, и с разумом, о его интегрирующей функции.
Второй: в философии иногда интеллект отождествлен с познанием, отсюда он, как синоним последнего интегрирующего, по крайней мере, самостоятельного значения, вроде бы, не имеет. На самом деле это не так, поскольку познание существует не только рациональное, но и чувственное. Именно поэтому интеллект суть рациональное познание (как верно отмечено в приведенном определении), т. е. только одна из всех частей познания, следовательно, отождествлять его с познанием просто нельзя, как нельзя никогда отождествлять вид и род.
Вместе с тем интеллект противопоставлен («в отличие от…») чувству, воле, интуиции, воображению (возьмем их пока в качестве реально существующих психических категорий). Конечно, это простейший путь и, возможно, истинный. Но возникает одно сомнение: как бы то ни было, чувства, интуиция, воображение базируются на интеллекте, т. е. без отражения, восприятия, ценностных ориентаций, установок – всего того, что характеризует детерминацию интеллекта, – указанные психические феномены просто невозможны. Однако в таком случае интеллект с позиций формальной логики может соотноситься с анализируемыми феноменами либо в качестве предшествующей им категории (причина, из которой вытекает нечто), либо как основополагающий элемент их (здание – это не только стены и квартиры, но и фундамент, на котором стены стоят), фундамент существования остальных элементов чувств, интуиции, воображения. Выбор этого формального соотношения не прост. На наш взгляд, в соответствии с поддержанной нами ранее позицией взаимного проникновения различных сфер и категорий психики друг в друга более логичной представляется вторая точка зрения, т. е. интеллект, омывая все сферы сознания, в то же время пронизывает их, создавая определенную базу для их существования. Именно поэтому, думается, интеллект нельзя противопоставлять чувствам и тому подобным категориям психики, как нельзя противопоставлять часть и целое, вид и род.
