Светлана Пархоменко - Деяния, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости
Как отмечал Н. С. Таганцев, воззрения петровского законодательства не привились к нашему праву[16]. Сказанное в отношении необходимой обороны, это положение, на наш взгляд, было основано на явно ограничительном характере в этом вопросе Воинского Артикула 1715 г. Очевидно, что названные выше ограничения в реализации права обороны не только присутствуют в современном уголовном законодательстве России, но и получили в нем свое дальнейшее развитие. Между тем Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., основной источник уголовного законодательства первой половины XIX в., сделав определенный шаг назад в установлении таких ограничений, было, пожалуй, первой попыткой систематизированного нормативного закрепления ОИПД.
Несмотря на то, что подразделение отечественного уголовного права на Общую и Особенную части в современном понимании впервые имело место уже в XV томе Свода законов 1832 г., именно Уложение 1845 г., заимствовавшее ряд положений Свода, в наибольшей степени было схожим с современной систематизацией уголовного законодательства. В числе структурно обособленных обстоятельств, «при коих содеянное не вменяется в вину», в Уложении наряду с невинностью, малолетством, безумием и ошибкой назывались «принуждение от превосходящей непреодолимой силы» и «необходимость обороны». Если учесть, что в ст. 107 Уложения речь шла и о том, что «необходимость обороны признается также и в случае, когда застигнутый, при похищении или повреждении какого-либо имущества, преступник силою противился своему задержанию или прекращению начатого им похищения или повреждения»[17], то можно сделать вывод о том, что круг легально определяемых ОИПД дополнялся еще и задержанием преступника.
При нормативном закреплении «необходимой личной обороны» конкретно назывались не только характер возможных последствий применения силы нападающему (раны, увечья, смерть), но и охраняемые при этом блага (жизнь, здоровье, жительство и свобода обороняющегося, честь и целомудрие женщины). Во всех случаях, указанных в Уложении при определении обороны, она дозволялась «не только для собственной своей защиты, но и для защиты других, находящихся в таком же положении» (ст. 109). Вместе с тем реализация права на оборону ограничивалась существенной оговоркой: она допускалась «при невозможности прибегнуть к защите местного или ближайшего начальства». И это при наличии общего требования о том, что в каждом случае «обороняющийся обязан о всех обстоятельствах и последствиях своей необходимой обороны немедленно объявить соседним жителям, а при первой возможности и ближайшему начальству». При этом наказуемая несвоевременность обороны увязывалась только с конечным моментом нападения[18].
Уложение 1845 г., достаточно совершенно регламентируя непреодолимое принуждение в ст. 106[19], вместе с тем не знало в числе ОИПД такого более широкого в современном значении обстоятельства, как крайняя необходимость. Последняя упоминалась лишь в числе обстоятельств, уменьшающих вину и наказание: «Если он учинил сие преступление единственно по крайности и совершенному неимению никаких средств к пропитанию и работе» (п. 7 ст. 140).
Уложение 1845 г. интересно не только попыткой дать общее определение конкретных ОИПД, но и тем, что при этом обнаруживалось стремление дифференцировать ответственность за превышение пределов реализации отдельных из них. Наряду с общим невменением в вину содеянного при наличии названных выше обстоятельств, влекущем его ненаказуемость, эти же самые обстоятельства, во-первых, согласно ст. 140 Уложения, «в большей или меньшей мере уменьшали вину, а с тем вместе и строгость следующего за оную наказания», а во-вторых, вызывали снисхождение к виновному при совершении конкретных преступлений (предусмотренных, в частности, ст. 1467, 1493, 1663, 1664 Уложения). Тем самым уже в этом нормативно-правовом акте мы обнаруживаем аналог двойного учета превышения пределов ОИПД: не только на уровне норм Особенной, но и Общей части (п. «е», «ж» ст. 61, ст. 108, 114 УК). Само же по себе превышение пределов реализации ОИПД сопровождалось значительно меньшей ответственностью в сравнении с обычным преступлением и, например, при необходимой обороне влекло кратковременный арест, выговор в присутствии суда либо церковное покаяние (ст. 1938, 1942).
Несравненно более совершенным в технико-юридическом отношении и в плане отражения конкретных социально-экономических условий жизни закона, чем Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (в том числе в редакции 1885 г.), является Уголовное Уложение 1903 г. Несмотря на то, что призванное усовершенствовать и унифицировать российское «материальное» уголовное право, «укрепить в народе чувство законности» Уложение так и не было до конца введено в действие в полном объеме, оно заслуживает особого внимания в части нормативного отражения интересующей нас проблемы.
Говоря о нормативном закреплении в Уложении 1903 г. ОИПД, следует прежде всего сказать о том, что в этом документе впервые было дано «чисто» формальное определение понятия преступления: «Преступным признается деяние, воспрещенное во время его учинения законом под страхом наказания» (ст. 1)[20]. Это принципиально важно, поскольку до этого момента в отечественном уголовном законодательстве легальное определение отдельных ОИПД никогда не имело своей отправной точки отсчета. Важно и то, что в Уложении 1903 г. между определением конкретных ОИПД («условий вменения и преступности деяния») и определением понятия преступления существовала не номинальная, а реальная зависимость; та логически предполагаемая связь, которая порой отсутствует и в современных уголовных кодексах.
В числе условий вменения и преступности деяния, регламентированных в отделении четвертом Уложения после вопросов наказания, наряду с «невменяемостью» и «невиновностью», малолетством и несовершеннолетием, излагались и такие, как исполнение закона, исполнение приказа по службе, необходимая оборона и незаконное принуждение или угроза. При этом Уложение 1903 г., как и Уложение 1845 г., проводило четкое структурное обособление условий, при которых деяние не «почитается преступным», от обстоятельств, устраняющих наказуемость (давность, помилование и прощение).
По кругу легально определяемых ОИПД Уложение 1903 г. привлекает внимание тем, что в нем впервые[21] в отечественном уголовном законодательстве регламентируется такое ОИПД, как исполнение закона («деяние, учиненное во исполнение закона»). Тем самым, хотя и в общей форме, законодательно закреплялось правовое основание для причинения вреда, предписываемое или разрешаемое иными нормативными актами; закрывался тот правовой вакуум, который, к сожалению, существует и в современном российском уголовном законодательстве.
Регламентация же других ОИПД в Уложении 1903 г. отличается своеобразной двойственностью. С одной стороны, мы наблюдаем появление ранее не известных законодательству общих норм, определяющих действенность того или иного обстоятельства (в частности, норм, определяющих признаки приказа, превышение пределов обороны), с другой – явное стремление законодателя уйти от присущей прежним актам уголовно-правового характера казуальности (конкретности) при определении того или иного обстоятельства. Как и прежде, оставляя открытым вопрос об ответственности лица, отдавшего приказ, ст. 44 Уложения четко формулирует требование непреступности деяния лица, его исполнившего: «если приказ не предписывал явно преступного». Провозглашая непреступность деяния, учиненного при необходимости обороны и называя при этом в качестве ее (обороны) основания «незаконное посягательство», Уложение впервые в отечественной законодательной практике отходит от казуальности и в описании охраняемых при обороне благ, и конкретных жизненных ситуаций, в которых реализуется оборона: теперь уже речь идет о таких понятных только законодателю явлениях, как «личные или имущественные блага самого защищавшегося или другого лица» (ст. 45). Правда, можно предположить, что эти блага конкретизируются в ст. 46 Уложения (собственная жизнь или жизнь другого лица, здоровье, свобода, целомудрие или иное личное или имущественное благо), и эта статья применима к необходимой обороне. Однако содержащееся в ст. 46 Уложения требование по поводу «неотвратимости угрозы, незаконного принуждения или иной причины другим средством», равно как и требование о наличии «достаточного основания считать причиняемый вред маловажным сравнительно с охраняемым благом», делают это предположение сомнительным. Здесь более уместно говорить о состоянии крайней необходимости или принуждения. И в этой связи представляется, что Уложение 1903 г. заметно уступает регламентации названных ОИПД в Уложении 1845 г.
