И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Отчего же он, покончив с Висновской, сам остался жив? Да, это тяжелое обстоятельство в деле, лишающее подсудимого того сострадания, в каком мы не отказываем памяти несчастных убийц из-за любви, когда они тут же произносят над собой смертный приговор. Обвинение в трусости напрашивается на язык. Но едва ли это так. Живя среди сверстников, подобно ему, избравших своей профессией военное дело, дыша воздухом, в котором нет места боязни смерти, где готовность в необходимые минуты жертвовать своею жизнью — долг, с которым не спорят, Бартенев не мог быть трусом.
Иначе объясняю себе я то, что он остался жив. Бартенев весь ушел в Висновскую. Она была его жизнью, его волей, его законом. Вели она, он пожертвует жизнью, лишь бы она своими хорошими и ласкающими глазами смотрела на него в минуту его самопожертвования. Но она велела ему убить ее прежде, чем убить себя. Он исполнил страшный приказ. Но едва этот дорогой для него образ закрылся, едва печать смерти навсегда сомкнула ее глаза, в которые он так любил глядеть и догадываться о желаниях, их одушевляющих, чтобы поспешить исполнить их, он потерялся: хозяина его души не стало, не было больше той живой силы, которая по своему произволу могла толкать его на доброе и на злое, на отчаянный подвиг и на робкое молчание.
Что было потом, мы не знаем того. Сколько продолжался столбняк ужаса, когда он увидал, что он сделал, определить трудно. Но только не заботой о своем спасении был занят несчастный Бартенев. Не ненавистью, а какой-то нежностью звучали его слова, когда он сказал товарищу: «Я убил Маню».
Дальнейшее общеизвестно. Бартенев заявил о своем преступлении без всякой попытки избежать кары. Его показание, прочитанное здесь, дано без всяких советов или убеждения со стороны власти. Его он подтвердил и здесь на суде. Можно относиться скептически к тому или другому его объяснению, но нельзя уличить его даже в малейшей неправде рассказа. Он преступник, но он не призвал лжи на помощь себе. Преступление его велико. О невменении зла в вину он не помышляет. Но было бы жестоко думать о том, как бы тяжелее и суровее применить к нему карающее слово закона. Было бы ошибкой думать, что в суровости задача карающего правосудия и суровостью судья приближается к намерениям законодателя. Нет, слово закона напоминает угрозы матери детям. Пока нет вины, он обещает жесткие меры непокорному сыну, но едва настанет необходимость наказания, любовь материнского сердца ищет всякого повода смягчить необходимую меру казни.
Еще не было примера, чтобы судье дозволялось, не удовлетворяясь указанными карами, просить об увеличении наказания. Но широко раскрыть слух законодателя к предстательству судей о смягчении наказаний, если особые обстоятельства дела возбуждают чувство сожаления к подсудимому, если обстановка преступления указывает на плетеницу зла и несчастия в ошибках, приведших подсудимого к преступлению.
В данных настоящего дела много этих смягчающих мотивов. Многие из них имеют за себя не только фактические, но даже и юридические основания. Если не точная буква закона, то либо цели его, либо мнения сведущих в праве людей, либо опыт чужих законодательств и подмеченная неполнота нашего права говорят о возможности менее сурового приговора. Мой товарищ по защите представит в кратком очерке доводы в этом направлении. Я, как вы слышали, ограничился данными бытовой стороны дела, я говорил о тех пережитых Бартеневым моментах, которые разделяют вину преступления между ним и его жертвой. О, если бы мертвые могли подавать голос по делам, их касающимся, я отдал бы дело Бартенева на суд Висновской. Впрочем, оставленные ею записки отчасти свидетельствуют о ее взгляде на роковую развязку. «Человек этот, убивая меня, поступает справедливо, он правосудие»,— писала она. Я не хочу видеть в этих словах голос правдивой нравственной оценки занимающего нас события: Висновская не доросла до роли учителя морали. Но я хочу убедить вас собственными словами покойной, что она считала себя глубоко виновной перед Бартеневым, а это сознание — основание между многими другими к пощаде подсудимому, так как убийцы не исключены из категории лиц, относительно которых допустимо снисхождение.
Вот и все, что я мог сказать за Бартенева. Обвинитель согласится со мной, что я был прав, сказав, что между нами нет непримиримых противоречий. Он требует справедливого приговора, я напоминаю и ходатайствую о сочетании в нем правды с милосердием, долга судьи с прекрасными обязанностями человеколюбия.
На свое разрешение суд постановил два вопроса: первый — о виновности в умышленном убийстве, второй — о виновности в убийстве в состоянии раздражения. На первый вопрос суд ответил утвердительно и на основании этого вердикта приговорил Бартенева к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на восемь лет. Апелляционная и кассационная жалобы Бартенева были оставлены без последствий. Впоследствии, по Высочайшему Его Императорского Величества соизволению, назначенное судом наказание заменено разжалованием Бартенева в рядовые.
На протяжении целого месяца и шести дней уголовное отделение Одесского окружного суда было занято рассмотрением только одного судебного дела. Это «дело» о двух капитанах пароходов — русского «Владимира» и итальянского «Колумбия» — отставного капитана 2-го ранга Каллиника Каллиниковича Криуна и итальянского подданного Луиджи Джурре Пеше. Оба эти капитана предстали перед судом в качестве ответственных лиц за катастрофу, разыгравшуюся на Черном море неподалеку от мыса Тарханкут в ночь на 27 июня 1894 г. По сведениям конторы Русского общества пароходства и торговли погибло 70 пассажиров и несколько членов команды.
ДЕЛО О СТОЛКНОВЕНИИ «ВЛАДИМИРА» И «КОЛУМБИИ»
Председательствует председатель окружного суда г. Анфилов при членах суда г. Бржосниовском и г. Крынцове и запасном члене г. Нейдиге. Обвиняет прокурор окружного суда г. Левченко.
Обвиняемые: отставной капитан 2 ранга Каленик Каленикович Криун и итальянский подданный Луиджи Пеше; защитники: первого — присяжный поверенный Н. П. Карабчевский и г. Анастасьев, второго — присяжный поверенный де Антонини.
Гражданскими истцами признаны: Е. М.Кувшинова, С. П. Сильвестров, Г. Я. Барановский, П. Ю. Глушанин, А. Н. Слешинский, Н. Ф. Бурдуков, А. И. Гордон, В. В. Чериков, А. и X. Мебель, Д. А. фон-Гроте де-Буко, К. К Шмидт, Л. А. Дюран, княгиня Е. А. Бебутова, И. Л. Арбер, Г. И. Весели, И. Д. Худаков, А. Н. Кац, М. Ф. Голенищев, Н. Д. Греков, В. А. Дирдовский, Н. Я. Гарднер, Н. И. Битенский, А. Д. Бондаренко, А. Бондаренко, Б. А. и М. К. Далевские, Е. Т. Усенкова, И. О. Ильин, В. Ф. Жиганюк, А. И. Бондаренко, Г. Я. Згуриди, Б. И. Пандрев, И. Е. Елисеев, П. А. Машкин, Т. А. Злобин, П. Ф. Нестеров, И. П. Щербина, И. Е. Титов, В. П. Кузнецов, И. Д. Брагин, Русское общество пароходства и торговли, А. В. Михайлова, одесский уездный воинский начальник Е. Н. Карак, И. Л. Магун, Н. Ф. Тимошенко, П. С. Стойко, В. Я. Цвигун, С. П. Карпович, Я. И. Рыбакова, Е. П. Марковский, С. В. Бурачек, К. И. Боронецкий, В. Т. Котовщук, Ф. И. Коваленко, Ф. Иванов, И. И. Ефимов, В. Ф. Уманский, С. Г. Тринькин, Г. Т. Погорелко, И. Л. Сонацько, Ч. Б. Дайгман, Е. С. Губинская, С. Л. Шпигель, Л. А. Ворвин, А. М. Шварцман, М. Г. Ковалева, Д. Я. Синчукова, В. М. Томашевский, С. Гаврилов, Д. А. Абрамович, Е. Ф. Бочарова, Д. А. Шиманец, П. Е. Багашев, Т. П. Сонченко, А. П. Моисеенко, Г. Г. Москвич, П. М. Пономарев, К. П. Дурнев, главное управление почт и телеграфов, И. Гершберг.
В качестве представителей гражданских истцов выступают: присяжные поверенные г. Холева (из Петербурга), г. Баршев (из Москвы), г. Сахаров (из Москвы) и одесские присяжные поверенные гг. Литвицкий, Масленников, Куперник, Тиктин, Бродский, Длусский и Войцеховский.
Интересы Русского общества пароходства и торговли защищают присяжные поверенные Н. И. Мечников, г. Лавинский и г. Шаховцов
Доложены прошения, поданные перед открытием заседания.
Целый ряд ходатайств поступил от присяжного поверенного Холевы, предъявившего претензии 23-х лиц на сумму 380 тысяч рублей. Наиболее крупные из них: Тумаевых — за погибшего отца 250 тысяч рублей, Терентьевых — 25 тысяч рублей, Грудько — 10 тысяч рублей, Миллер — за погибшую мать и имущество — 8 тысяч 886 рублей, Дмитриади — 4 тысячи 105 рублей 50 коп., Арбер — за погибшие вещи и полученное во время катастрофы повреждение в здоровье 3 тысячи 380 рублей, И. Магуна — 2 тысячи 265 рублей, Мебель — 10 тысяч 500 рублей, Битенского — 10 тысяч рублей. В рассмотрение предъявленного им ранее иска от имени Зигомала в 31 тысячу рублей господин Холева просил не входить. Кроме того, Холева ходатайствовал о допросе свидетелей: механика «Владимира» Зданкевича, который удостоверит, что при приближении «Колумбии» к «Владимиру» он через иллюминатор видел на «Колумбии» красный бортовой огонь.
