Александр Чучаев - Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография
По ст. 302 Уложения о наказаниях квалифицируются действия виновного, который с целью проявить неуважение к законной власти повредит или уничтожит выставленные в публичном месте гербы или надписи. Если это деяние совершено «без умысла, в пьянстве или по невежеству», то наказание существенно снижается[350]. Ответственность за аналогичное деяние, но совершенное в отношении публичных памятников, воздвигнутых по распоряжению или с разрешения правительства, предусматривается ст. 303 Уложения о наказаниях. Данная статья в редакции 1845 г. содержит указание на «злобный умысел», от которого законодатель в дальнейшем отказался; в редакции 1885 г. уже говорилось, как и в предыдущей статье, о цели проявления неуважения к законной власти. Кроме того, было исключено смягчающее обстоятельство (совершение преступления «без всякого умысла, в пьянстве или по невежеству»).
Если же предметом преступления являлись выставленные публично от местного начальства или полиции объявления, то содеянное охватывалось ст. 304 Уложения о наказания, при этом данное деяние считалось менее опасным.
Оскорбление путем составления, подкидывания, выставления в публичных местах или же иным каким бы то ни было образом «заведомо и с умыслом» распространение ругательных писем или других сочинений и бумаг, изображений предполагает две группы потерпевших, в зависимости от которых осуществляется юридическая оценка действий виновного лица. Если таковыми были высшие в государстве места и лица, то ответственность наступает по ст. 305, если же губернские и прочие присутственные места, управления и должностные лица – по ст. 306 Уложения о наказаниях.
Последнее преступление посягает на авторитет присутственных мест и занятых в них должностных лиц как необходимое условие нормальной работы органов власти. Естественно, это деяние затрагивает честь и достоинство чиновников[351]. Н. С. Таганцев писал: «По закону преступлением против порядка управления признается как оскорбление должностного лица при исполнении им обязанностей службы, так и оскорбление его вследствие исполнения его обязанностей. Последний случай, очевидно, представляется тогда, когда поводом к оскорблению послужили такие действия должностного лица, в которых оно являлось в качестве лица должностного или к нему обращались как к лицу должностному, хотя бы в момент оскорбления оно и не исполняло возложенных на него служебных обязанностей»[352].
Оскорбительность как обязательный признак состава преступления относится к оценочным понятиям и отражается в письмах, сочинениях и изображениях с помощью средств графики – знаков, символов, рисунков, а также языковых форм: правительственные учреждения и должностные лица изображаются в неприглядном виде; предаются огласке такие касающиеся их деятельности сведения, которые могут вести к дискредитации авторитета; составляются отзывы, содержащие злословие или откровенную брань.
Необходимо обратить внимание на законодательную формулировку, отражающую оскорбительность, – в тексте статьи используется слово «ругательные». К таковым относились как бранные, так и «поносительные» слова. Бранными признавались мат, а также некоторые речевые единицы, например: стерва, сволочь, шельма, каналья и др., а «поносительными» – слова, позорящие без конкретного указания на какие-либо негативные обстоятельства, например: дурак, подлец, мошенник и др.[353]
Момент окончания преступления был перенесен на приготовительные действия, что скорее всего можно объяснить усилением ответственности за данное деяние с целью предотвращения распространения подобного рода произведений. При этом надо заметить, что, например, карикатура на должностное лицо, не предназначавшаяся для выставления напоказ, без цели ознакомления с ней кого-либо, не могла быть основанием для привлечения к ответственности по ст. 306 Уложения о наказаниях.
В качестве самостоятельного деяния в законе указано подкидывание писем, однако оно представляет собой частный случай распространения оскорбительных материалов, образующего объективную сторону состава рассматриваемого преступления: развешивание, расклеивание, опубликование «обидных» материалов в печати и т. д.
Цель и мотив преступления являются обязательными признаками. При этом для квалификации по ст. 306 Уложения о наказаниях не требуется установления законности поведения представителя власти. «Для применения постановлений уложения об оскорблениях должностных лиц, вопрос о том, были ли законны или незаконны действия должностных лиц, вызвавшие оскорбление, – не имеет никакого значения, и частные лица, виновные… подлежат ответственности и тогда, когда поводом к оскорблению были незаконные действия… Для ответственности за оскорбление… не требуется, чтобы оскорбленное должностное лицо было в форменной одежде или же имело на себе другие внешние знаки должности, но достаточно, чтобы виновному был известен служебный характер действий оскорбленного»[354].
Такой же подход сложился и в практике Правительствующего сената (дела Воеводина, Павловского, Шноля, Иванова, Свенторжецкого и др.)[355].
Статья 307 Уложения о наказаниях предусматривает ответственность за составление и распространение сочинений, заключающих в себе недозволенные суждения о постановлениях и действиях правительства. Таким образом, от предыдущего деяния данное преступление отличается содержанием материала: в первом случае речь идет об оскорбительной оценке губернских и прочих присутственных мест, управлений и должностных лиц, во втором – о документах и деятельности правительства.
Указанная статья в 1863 и 1884 г. подверглась редакционному изменению, а в 1865 г. была дополнена примечанием, согласно которому «наказания за напечатание оскорбительных отзывов о постановлениях и распоряжениях правительственных и судебных установлений, а также за оглашение в печати о должностных лицах обстоятельств, могущих повредить их чести, достоинству и доброму имени» назначались соответственно по ст. 1035[356] и 1039[357] Уложения о наказаниях.
Исторический интерес представляет норма, изложенная в ст. 308 Уложения о наказаниях: «Кто, подняв ругательное или же по чему-либо иному оскорбительное для правительственного места или лица письмо, или сочинение, или изображение, вместо того, чтобы истребить его или представить ближайшему местному начальству, будет оное показывать или читать, или же иным образом сообщать другим, тот за сие, хотя и не непосредственное участие в преступлении составлявших оное письмо, сочинение или изображение, подвергается…».
По сути, в этом случае налицо специфическая прикосновенность к преступлению, предусмотренному ст. 307 Уложения о наказаниях. Виновный не имеет отношения ни к изготовлению, ни к первичному распространению оскорбительных материалов, они к нему попали случайно. Однако в дальнейшем фактически выполняет одно из деяний, составляющих объективную сторону предыдущего преступления, – распространяет содержание сочинения среди неопределенного круга лиц. Подобные действия не образуют соучастие в силу прямой оговорки законодателя: «тот за сие, хотя и не непосредственное участие в преступлении составлявших оное письмо, сочинение или изображение…», поэтому они выделены в самостоятельный состав преступления.
В обеспечении безопасности власти важная роль возлагалась на ст. 309 Уложения о наказаниях, содержащую норму об ответственности за оскорбление в присутственном месте во время заседания: «Кто в присутственном месте, во время заседания и в самой оного камере, осмелится неприличными словами или каким-либо действием оказать явное к сему месту неуважение или же в поданной в оное бумаге поместит с намерением выражения, прямо для оного оскорбительные…
Если, однако же, дерзость его дойдет до такой степени, что он дозволит себе самые ругательства на присутствие или составляющих оное членов, или даже осмелится поднять на них или одного из них руку, тот за сие… подвергается…
Когда будет доказано, что сие преступление учинено не с умыслом, а в пьянстве, то виновный только в оказании неуважения к присутственному месту неприличными словами или поступками, приговаривается…».
Из содержания данной статьи видно, что ее целью является защита авторитета коллегиальных и совещательных губернских и волостных учреждений государственного аппарата, выполнявших в то время функции судебных органов. К ним относились также сельские присутственные места.
Вопрос о признании волостного суда местом совершения преступления или отнесении его к присутственным местам, что одно и то же, в доктрине уголовного права не получил однозначного решения. Так, П. Н. Малянтович и Н. К. Муравьев на основе материалов правоприменительной практики утверждали, что указанное учреждение не относится к числу присутственных мест[358]. В. В. Волков же придерживался противоположного мнения[359].
