Андрей Ранчин - Вертоград Златословный

Песня молодца

Говорили мне отец со матерью:
Не веди жизнь злую-беспутную,
Не водись с людьми нехорошими,
Не ищи ты счастья беспечного, —
Не то Горе с тобою спознается.

Как вели меня друг-приятели
На почестей пир да на свадебку.
С молодою женой повенчали нас:
Вместо свеч горели змеи лютые,
В синем пламени извивалися,
А священник был в ризах смертныих,
Да с одной ногой, друга птичая,
И дьячок читал не по-нашенски,
Бусурманской речью с книг неправильных.

Целовал я тогда молоду жену:
Поцелуи ее — что трава полынь,
Прожгли губы мне, сердце выпили.
Говорит мне она воздыхаючи:
— А я Горе, твое, Горе лютое.
Не избыть тебе меня до смерти.
Усмехнулся на эту речь бабскую,
Начал рвать с себя золото кольцо:
Ан не ревется оно, не шелбхнется.
Брал тогда я топор с острым лезвием,
Отмахнул себе палец венчанный,
Тем кольцом золотым изувеченный.
Только бил-калечил себя по-напрасному:
Палец тот отрос к утру да по-прежнему:
А на нем блестит кольцо брачное.
И вскричал я тогда, словно Смерть пришла,
И бежал в поля-луга-степь широкую.
Я пророс травой-чернобыльником,
В небеса взвился быстрым соколом,
В омуты ушел склизкой рыбою.
Только Горе меня не оставило:
Подкосило траву косой острою,
С тугим свистом меня валило на землю.
Прострелило мне крылья стрелой меткою,
Ясен сокол пал комком на землю.
Паутиною-мрежей опутало,
Из глубин речных меня исторгнуло,
Рыба пала слюдою на землю,
Только рот кричал Речь неслышную…

шершав мой язык и набухла от крови гортань
мой вырванный аз одинокий мой перст одноокий
мой пальчик мой птенчик мизинец мезенец ссеченный
доколе господь и за что за какую вину
в беззлачном бессветном засыпан я месте пустом
о свете Фаворском взыскую молю тебя аще еси ты
дай ран прикоснуться и в ризы сопрятать лицо
____________________________________________
но тварен огонь и в угли превращается плоть
лишь плачут дрова на колючем и рыжем ветру.
И мироточат.

ластвица милая снегом убитая
сладкоголосая в лед погребенная
в землях даурских в сердечко стрелённая
ныне три года зима не минуется
никон с антихристом ворог милуется
гляну я в очи твои истомленные
в руки ль возьму сизым мразом распятую
не отогреть мне дыханьем сердешную
не ворковать тебе песню весеннюю

Дерево сронило, плача, листья,
И трава тугая преклонилась
От тоски к земле, звеня от горя.
Игорь-князь стоит на бреге Стугны,
Скорбной речью укоряя реку:
«Черною водой полна ты, Стугна,
Скрыто дно под студенистой толщей.
Ростислава-князя ты замкнула
Омутами — смертными ключами.
Только видел Мономах Владимир
В взоре брата ужас вечной ночи,
И рука рвалась, хватала волны,
И кричал, проглатывая голос,
Он твоею мертвую струею.
С той поры уж минуло столетье.
Только ходит мать младого князя
доль твоих брегов и орошает
Берега бессчетными слезами.
Где слезу уронит — прожжет землю.
И кричит, как раненая чайка».
И возговорила река Стугна
Влажной речью, женским лепетаньем,
Звонкой россыпью на перекатах:
«Ты не молви, князь, худое слово,
Не кори меня ты мутной речью.
А моя вода прозрачней вздоха,
Поцелуи мои чище снега.
Я любила Ростислава-князя,
Схоронила я его навеки
От стрелы каленой половецкой.
Я омыла ему ясны очи,
Уложила почивать на ложе
Мягче пуха, из песка златого».
Оборвал князь Игорь свои речи
И смотрел на водное теченье,
Слушал звук реки на перекатах.
_____________________________
С той поры уж минули столетья —
Не одно, не два, а много боле.
Только ходит мать младого князя
Вдоль брегов реки и орошает
Берега холодными слезами.
Где слезу уронит — лист пробьется.
И звенят ее бессчетны слезы,
Как вода реки на перекатах.
И, держась за умершее сердце,
Она смотрит в жидкую могилу
И кричит, как раненая чайка.

                       Принесли душу грешную
                       Ко лестнице ко небесной.

осенью птицы становятся легче
чтобы лететь за далекое море
душа перед смертью становится сирой
малой и голой и зябнет от стужи
жмется на синем ветру и стенает
плотская риза тонка и дырява
машет вдали грозный ангел крылами
боли копье угнездилося в сердце
о не погасни звезда моя — свечка
мертвой души животворное пламя

только зрачок осязает пространство
воздух повисший над черной водою
мост сотворенный из вздохов усопших
вздохов спасенных и обреченных
сестро — душа о иссохшая капля
не затеряйся в воздушных громадах
тело о брат мой простимся навеки
брашно для пира червей гной могильный
скоро расстанемся сестро и брате
ныне проститесь друг с другом навеки
плоть будет жить ставши глиной скудельной
ну а души неизведана участь
я же умру без следа и остатка
______________________________
путь далеко за бескрайнее море
саван укутал безбрежную землю
воздух шершавый до крови стер крылья
птица садится на крест надмогильный
как черный куст замирает над снегом

Повесть о Савве Грудцыне

дьявол мой синий убогий забытый
дьявол мой сирый отверженный нищий
бедный ничтожный никем не любимый
окоченевший на ветре морозном
брат самозваный с глазами запавшими
длинный нескладный как муха прилипчивый
дьявол в отчаяньи верящий в бога
в страхе трепещешь как лист на осине
о поделись своей верой безлюбой
жалкою верой лишенной сомненья
дай каплю веры иссохшему в жажде
дьявол мой присный изыди несчастный

линялый птенец замытаренный сокол урод шестокрилец удод
полуночный див павший с древа сухого в каялу
в испуге запрятавший стыд под зегзичье перо
князь грязивых мест харалужная нежить хиновская скудная снедь
печальная тень над красной костлявой землей
мой птенчик мой с-пальчик мой Игорь мой ирод игрок
мой морок мой ворог мой ворох рассыпанных слов
святславич словутич больная жемчужинка под языком
четвертое солнце на небе ночном тараканьем
хохлатый комок из олегова сбитый гнезда
бубенчик лишенец мишень для поющей стрелы

Соломония бесноватая

Поселилась в дому у меня сероглазая склизкая нечисть.
То танцует со мной, то извратно прелюбы творит.
Черт болотный и ржавый, и черт-лесовик, и пузырник,
И антихрист в венке из тлетворных отравленных роз.
Черт-серебреник груди сдавил мне мозолистой лапой,
Блудодейная нежить венчалась со мной у куста.
Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых.
Вот когда два блаженных похаба к крыльцу подошли моему.

Так как в это время была метель и снег бил мальчика по лицу,
то он несколько раз спрашивал плачущим голосом: «Куда вы несете
меня?»… Но люди, несшие ребенка… успокаивали его словами,
доколе не принесли его… на то место, где стояла виселица, на
которой и повесили несчастного мальчика… на толстой веревке,
сплетенной из мочал. Так ребенок был мал и легок, то этою веревкою
по причине ее толщины нельзя было хорошенько затянуть узел и
полуживого ребенка оставили умирать на виселице.

снег вился змеясь по продрогшей и лютой земле
и смертной истомою вилося тело в петле
трехлеток отродье пся крев милой панны одна лишь любовь
ручонки прозрачные пеньку хватают хрипящую вновь
калужский орешек бог милостив сгрызла московская власть
и давит скорлупки сапог разгулявшийся всласть
и только сорока кричит о дитяти убитом своем
и птичьи-зегзичии слезы дождями осенними льет
и плачет рахиль об удавленном сыне и бьет
рукой себя в грудь как в отверстую рану…

мой грех и романовский стыд мой сыночек четыреста лет неживой
ипатьевский узник иван алексей в сердце нож в горле вой
обмылок обломок обглоданный сворой ночной
прости мне скудель этих слов и мой сирый покой
синюшная тень тать заложный в моих поселившихся снах
о дай я тебя обниму поцелуями выпью младенческий страх
несчастная кукла тошнотной и смутной игры
прости мне мой бедный ребенок той давней поры