Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе
Мои размышления о переводе проходят под знаком «почти». Сколь бы хорошо ни получалось, при переводе всегда говорится почти то же самое. Проблема этого почти, конечно, становится центральной в поэтическом переводе, пределом которого является столь гениальное пересоздание, что от почти переходят к чему-то абсолютно другому, и это другое связано с оригиналом только, можно сказать, моральным долгом.
Однако интересно посмотреть, как порою переводчик, зная, что он может сказать лишь некое почти, пускается в поиски ядра того, что он хочет передать (пусть даже почти) любой ценой.
Начну с одного случая, в котором мне неизвестны ни сколько-нибудь адекватный перевод, ни какая-либо радикальная переработка (впрочем, тут, возможно, виновата ограниченность моих познаний). Это, пожалуй, одна из лучших любовных песен в современной поэзии, и появляется она в «Прозе о транссибирском экспрессе» Блеза Сандрара, где в известный момент, покуда поезд, ритмично стуча колесами и подергиваясь, движется по бесконечным равнинам, поэт обращается к своей любимой женщине, маленькой Жанне Французской, нежной больной проституточке:
Jeanne Jeanette Ninette nini ninon nichon
Mimi mamour ma poupoule mon Pérou
Dodo dondon
Carotte ma crotte
Chouchou p’tit-coeur
Cocotte
Chérie p’tite chèvre
Mon p’tit-péché-mignon
Concon
Coucou
Elle dort.
[Жанна, Жаннета, Нинетта, ни-ни и нет-нет,
Мими, моя милая, курочка, перышко, Перу мое.
Бай-бай, моя сдобная,
Спи, моя грязная,
Душечка,
Цыпочка,
Сердце мое, мой грешок,
Мой горшок,
Мой цыпленок,
Ку-ку…
Она спит[218]*.]
Мне не нравится, что Рино Кортиана в своем переводе, стремясь передать нежность, ласкает словами, выдержанными в ясных тонах и не передающими глухого грохота вагонных колес:
Giovanna Giovannina Ninetta Ninettina tettina
Mimi mio amor mia gattina mio Perù
Nanna nannina
Patata mia patatina
Stella stellina
Paciocchina
Cara caprettina
Vizietto mio
Mona monella
Ciri ciritella
Dorme. (Cortiana)
[† Джованна Джованнина Нинетта Нинеттина
нинеттитечка
Мими любовь моя кисонька моя Перу мое
Бай-бай баиньки
Картошечка моя картофелинка
Звездочка звездонька
Податливенькая
Миленькая козочка
Грешок мой
Шалу-шалунишка
Чик-чиришка
Спит. (ит., Кортиана)]
Но Кортиана здесь не виноват. Вероятно, он выделил в этих стихах два ядра: стук вагонных колес, о чем уже говорилось, и нежность к любимой. И ему нужно было сделать выбор. Французскому языку (помните топ petit chou, о чем говорилось выше?) удалось, так сказать, слить воедино ласковые пустячки и уменьшенный масштаб, а вот итальянскому, возможно, нет (могла бы Эдит Пиаф петь на языке Франческо-Марии Пьяве?{♦ 166})
* * *Кстати, о железных дорогах. Вот одно из моих самых любимых стихотворений, принадлежащее Эудженио Монтале:
Addio, fischi nel buio, cenni, tosse
e sportelli abbassati: È l’ora. Forse
gli automi hanno ragione: Come appaiono
dai corridoi, murati!
<…>
– Presti anche tu alla fioca
litania del tuo rapido quest’orrida
e fedele cadenza di carioca?
[Прощанье, тьма, свистки, кивки и кашель,
опущенные окна: Время. Может
быть, правы автоматы: Как проходят
они, вмурованные в коридоры!
…
– Ты тоже слышишь в сиплой и жестокой
литании экспресса эту злую
и верную каденцию кариоки?]
Поскольку это стихотворение и так уже написано по-итальянски, я не мог воздать ему должное переводом, но зато позабавился попыткой проделать одиннадцать упражнений в духе УЛИПО, то есть пять липограмм{♦ 167} (иными словами, всякий раз переписывать стихотворение, не используя какой-нибудь одной из пяти гласных букв) и одну гетеробуквенную панграмму (используя каждую букву алфавита всего один раз). Желающий ознакомиться со всеми результатами моего упражнения может заглянуть в «Одиннадцать танцев для Монтале» (Есо 1992b: 278–281).
Задача, которую я перед собой поставил, заключалась, конечно, не в том, чтобы «перевести» смысл этого стихотворения в соответствии с теми ограничениями, которые я сам себе наметил, – в противном случае достаточно было бы добротных парафраз. В этих переложениях я попытался сохранить то же самое. Согласно моей интерпретации, здесь вступали в игру пять аспектов того же самого: (1) пять одиннадцатисложников, два из которых – с дактилическим окончанием и два семисложника; (2) первые четыре стиха не зарифмованы, в последних трех есть одна рифма; (3) в первой части – появление автоматов (и я решил, что в любой вариации они должны принять форму какого-нибудь механизма, будь то робот, компьютер, зубчатая передача и т. п.); (4) в последних трех стихах – ритм движущегося поезда; (5) наконец, в финале упоминается танец; в оригинале это кариока, а в своих вариациях я использовал названия одиннадцати различных танцев (отсюда и заглавие моего упражнения).
Приведу здесь полностью только первую липограмму (без буквы А), а дальше – лишь девять вариаций трех последних стихов, поскольку именно на них мы должны будем задержаться. Бесполезно было бы приводить одиннадцатую вариацию, панграмму, ибо, чтобы использовать каждую из букв алфавита всего один раз, приходится проделывать невероятные сальто-мортале, и хорошо уже, если это удается благодаря tour deforce, неизбежно порождающему почти головоломку, в которой невозможно соблюсти никакое то же самое, за исключением наличия танца и автомата:
Congedi, fischi, buio, cenni, tosse
e sportelli rinchiusi. È tempo. Forse
son nel giusto i robot. Come si vedono
nei corridoi, reclusi!
<…>
– Odi pur tu il severo
sussulto del diretto con quest’orrido,
ossessivo ritorno del bolero?
[Прощанья, мрак, свистки, кивки и кашель,
и запертые окна. Время! Может
быть, роботы и правы. Как проходят
они, затворники, по коридорам!
<…>
– Ты тоже не считаешь за добро
трясущийся экспресс с его ужасным,
навязчивым повтором болеро?]
– Dona pur tu, su, prova
al litaniar di un rapido l’improvvido
ostinato ritmar di bossa nova… (Eco)
[† – Ты тоже различаешь под суровой
литанией экспресса безоглядный,
бесперебойный рокот боссановы… (ит., Эко)]
– Do forse alla macumba
che danza questo treno la tremenda
ed ottusa cadenza di una rumba? (Eco)
[† – Быть может, обвинить макумбу
за то, что этот поезд пляшет в страшном
и слабо различимом ритме румбы? (ит., Эко)]
– Presti anche tu, chissà,
al litaniar dei rapidi quest’arida
cadenza di un demente cha-cha-cha? (Eco)
[† – Ты, может, тоже слышишь по ночам
в литании экспрессов этот грохот:
безумный, неотступный ча-ча-ча? (ит., Эко)]
– Non senti forse, a sera,
la litania del rapido nell’orrido
ancheggiare lascivo di habanera? (Eco)
[† – Не различаешь ли, к примеру,
литанию экспресса в этом страшном
вихлянье похотливой хабанеры? (ит., Эко)]
– Salta magra la gamba,
canta la fratta strada, pazza arranca,
assatanata d’asma atra samba? (Eco)
[† Примерный «перевод»:
– Пляшет тощая нога,
поет раздробленная улица, хромает сумасшедшая,
осатаневшая от астмы зловещая самба? (ит., Эко)]
– Del TEE presente
l’effervescenze fredde, le tremende
demenze meste d’ebete merenghe? (Eco)
[† Примерный «перевод»:
– Идущего экспресса
холодное бурление, ужасное
и грустное слабоумие глупой меренги?[219]* (ит., Эко)]
– Si, ridi, ridi, insisti:
sibilin di sinistri ispidi brividi
misti ritmi scipti, tristi twist. (Eco)
[† Примерный «перевод»:
– Да, смейся, смейся, упорствуй:
пускай свистят в зловещих, колючих содроганиях
смешанные пошлые ритмы – печальный твист. (ит., Эко)]
– Colgo sol do-do sol…
Fosco locomotor, con moto roco
mormoro l’ostrogoto rock’n’roll. (Eco)
[† Примерный «перевод»:
– Только соль до-до соль…
Мрачный локомотив, в движенье хриплом
рокочу остготов рок-н-ролл. (ит., Эко)]
– Ruhr, Turku…Tumbuctù?
Uh, fu sul bus, sul currus d’un Vudù
un murmur (zum, zum, zum) d’un blu[220] zulù. (Eco)
[† Примерный «перевод»:
