Маруся Климова - Моя АНТИистория русской литературы
Сказать по правде, в моих глазах человеческая жизнь тоже не очень-то многого стоит. Нет, не то чтобы я тоже могла запросто обзавестись поддельным дипломом и пойти прирезать кого-нибудь скальпелем, но значимость человеческой жизни я не переоцениваю определенно. И потому вот эта, мысленно смоделированная мной же самой ситуация, когда матерый преступник оказывается в положении непосвященного дурачка, меня, честно говоря, очень настораживает. А вдруг профессиональные писатели и выпускники Литинститута, над которыми я с детства привыкла подхихикивать, в свою очередь, тоже вовсю веселятся, глядя на меня?! Я ведь даже до сих пор толком так и не разобралась, как правильно надо поизносить такое слово, как «произведение», например. Скорее всего, тоже ведь как-нибудь с ударением на первом «е», но мне это до сих пор неизвестно. Хорошо еще, что в письменной речи это практически неразличимо. Просто пишешь «произведение», и все. А как там настоящие профессионалы его выговаривают в своем узком кругу – не так уж и важно, тем более что в жизни я с ними практически не встречаюсь. Однако могут быть и другие неведомые мне тонкости. Например, вместо «произведение» дипломированные писатели и поэты могут употреблять исключительно слово «текст» или же и вовсе какое-нибудь «нетленка», то есть то, что не подвержено окончательному тлению – в жаргонных словечках часто присутствует определенная доля ироничного преувеличения и экспрессии. Очень может быть, но таким, как я, об этом остается только гадать.
И если хорошенько подумать, то что, собственно, я могу противопоставить подобному, сугубо профессиональному, взгляду на вещи? Помню, когда в начале девяностых только что вышел мой перевод «Смерти в кредит» Селина, издательница (а это была одна очень экстравагантная дама) попросила меня представить эту книгу на небольшой книжной ярмарке, которая как раз проходила тогда в Репино под Петербургом. Ничего особенного от меня не требовалось – просто я должна была арендовать столик, выложить на него несколько экземпляров книги и спокойно сидеть и ждать, когда вокруг меня столпятся книготорговцы со всех концов России, жаждущие заключить со мной контракт. С каждого такого контракта я автоматически получала чуть ли не двадцать процентов от общей суммы сделки, и даже их бланки мне уже были специально высланы из Москвы, так что мне оставалось только их заполнить в случае необходимости. Короче говоря, я могла заработать кучу денег, причем без особого труда, потому что сидеть за столиком и ничего не делать, как ни крути, а все-таки гораздо легче, чем переводить того же Селина, например. Получалось, что за один день я могу заработать чуть ли не на порядок больше, чем за восемь лет кропотливого труда, а именно столько времени я потратила на свой первый перевод. Короче говоря, я арендовала столик, выложила на него книги и стала ждать…
О, это была моя первая встреча с миром профессионалов! В данном случае, правда, из книготоргового бизнеса, но все равно. И пожалуй, никогда больше – ни до, ни после – мне не приходилось выслушивать столько снисходительных и унизительных замечаний в свой адрес, не говоря уже о насмешливых взглядах, которые я в тот день постоянно ловила на себе. Примерно половина из тех, кто тогда проявил интерес к моему столику, сначала долго и внимательно изучал книгу, ощупывал твердый и внушительный корешок, вертел ее в руках и так, и эдак, и только потом, наконец, пробегал глазами по названию и произносил вслух: «Смерть в кредит»? Нет, сейчас зарубежные детективы больше не идут. Опоздали, мадам…» Ко всему прочему, издательница моего перевода зачем-то разместила на суперобложке голый женский зад с репродукции картины модного в те годы художника Фукса, так что все остальные из приближавшихся ко мне даже не брали в руки книгу, а просто брезгливо морщились и презрительно цедили сквозь зубы что-то вроде: «Достали уже со своей эротикой!» Естественно, поначалу я пыталась было что-то возражать, но вскоре поняла, что это бесполезно, потому что, если твой собеседник по каким-то причинам не знает, кто такой Селин, то это ему так просто и не объяснишь. Впрочем, в этом я убедилась еще задолго до ярмарки, – когда искала издателя для своего перевода. В общем, в тот день я так ничего и не заработала. Все оказалось далеко не так просто, как я думала. Кое-какие договоры, правда, я все-таки заключила, но и они, судя по всему, в дальнейшем не получили подтверждения. Никаких процентов с них я, во всяком случае, так никогда и не увидела. Видимо, те, кто эти договоры поначалу подписал, в дальнейшем тоже от них отказались, когда выяснили, что Селин – это никакая не эротика и не детектив, как они первоначально подумали.
Я специально так подробно излагаю эту невыдуманную историю, чтобы каждый мог как можно явственнее почувствовать и осознать совершенно реальную и невыдуманную разницу, а возможно, даже и пропасть, которая отделяет гения от всевозможных обывателей-профессионалов. Тем более что в данном случае речь идет о Селине, а не обо мне. Селина ведь как-никак изучают селинисты всего мира, его издают в «Плеяде» у Галлимара, биографы пишут его многотомные биографии и т. д., и т. п., то есть этот писатель отвечает всем формальным признакам гения, что бы там ни говорили его недоброжелатели. Так что мое присутствие на ярмарке в качестве продавца его книг не способно замутнить совершено обнаженный смысл случившегося, который заключается в полном одиночестве и изолированности гения от окружающих. Еще бы, ведь презрительными насмешками осыпали прежде всего уже признанного всем цивилизованным миром гения, Селина, а не меня…
Нет, что ни говори, но, несмотря на кажущуюся обыденность описанной мной ситуации, такое в новейшей истории человечества случалось не часто. Разве что в библейские времена, когда в образе обычного человека этот мир решил посетить сам Господь Бог, о котором к тому моменту тоже ведь уже были написаны целые тома всевозможных сочинений и исследований, составившие впоследствии увесистый том Ветхого Завета. Определенные аналогии тут напрашиваются сами собой… То есть, я хочу сказать, что, подобно тому, как Библия является ключевой книгой для понимания истории человечества на протяжении последних двух тысячелетий, описанная мной ситуация вполне может служить своеобразным ключом к пониманию всей истории русской литературы, уложившейся в два прошедших столетия.
Главная проблема гениев, на мой взгляд, заключается в отсутствии у них специального языка, способного отделить посвященных от непосвященных, наподобие того, как это обычно происходит во всех упомянутых мной выше случаях с «компасом», «алкоголем», «осужденными» и пр., пр., пр. Разгадка же этой видимой странной «бесплотности» гениальности, не способной облачиться даже в какую-либо минимальную словесную оболочку, заключается в том, что, как я уже неоднократно писала и говорила, никакой литературы на самом деле не существует и никогда не существовало. Гений тот, у кого хватает мужества остаться один на один с вечностью, то есть фактически ни с чем, с пустотой.
Признаюсь, мне с некоторой грустью приходится наблюдать, как под напором обыденных представлений об искусстве современная поэзия утрачивает свои традиционные очертания и все больше становится похожа на прозу. В столбик сегодня отваживаются писать фактически только дипломированные специалисты в этой сфере, то есть выпускники Литинститута.
В последнее время я, кажется, слишком часто стала употреблять слово «пустота». На первый взгляд, вроде бы ничего страшного, потому что внешне это слово не такое уж и заумное: пустота и пустота… Но тем не менее, кажется, его активно используют всевозможные буддийские схоласты, а значит, так, чего доброго, и меня могут заподозрить в чем-нибудь подобном, в какой-нибудь склонности к отвлеченной схоластике, а это было бы в высшей степени несправедливо, потому что я под этим словом не подразумеваю ничего сверхъестественного, никакой особенной нирваны или же неожиданного просветления. Конечно, не исключено, что у каждого, кто прочитает мою историю русской литературы, в голове слегка и прояснится, поубавится туману, но такого, чтобы достичь полного и абсолютного Просветления, впасть в транс, начать кататься от восторга по полу или же, наоборот, скакать до потолка… Нет, такого я не гарантирую. Да, честно говоря, мне бы этого и не хотелось, потому что в своей жизни мне два или три раза уже приходилось наблюдать, как человек, по его утверждению погрузившийся в нирвану и достигший полного и абсолютного Просветления, вдруг начинал кататься по полу, дергаться всем телом и еще лихорадочно приплясывать. Зрелище, должна признаться, не из приятных, хотя, видимо, мне еще повезло, потому что во всех известных мне случаях дело заканчивалось более или менее благополучно, то есть приехавшие со «скорой» санитары забирали моих знакомых в психушку, где их хотя и с большим трудом, но возвращали в обычное, «допросветленное» состояние. А ведь человек в подобном приливе чувств запросто мог бы и в окошко сигануть или там с крыши высотного здания, тогда результат этого Просветления мог бы оказаться еще более печальным.
