Галина Синило - История мировой литературы. Древний Ближний Восток
Выдающийся шумеролог пишет: «Если вы когда-нибудь усомнитесь в единстве человеческого рода, в общности всех народов и рас, обратитесь к пословицам и поговоркам, к народным афоризмам и изречениям! Пословицы и поговорки лучше всех других литературных жанров взламывают панцирь культурных и бытовых наслоений каждого общества, обнажая то основное и общее, что свойственно всем людям, независимо от того, где и когда они жили и живут»[458].
Вероятно, из пословицы, из меткого наблюдения над жизнью рождается жанр басни. Именно в шумерской литературе впервые представлен жанр басни, который обычно именуют «эзоповой басней» (по имени знаменитого древнегреческого баснописца Эзопа). Это аллегорическая басня, в которой действуют различные животные (так, поговорку о лисице, которая заявила, что все море сделала она, можно считать кратчайшей басней, ее зародышем). Ученик С. Н. Крамера Э. Гордон собрал и перевел 295 пословиц и басен[459], в которых действуют самые разнообразные животные (всего 64 вида). Среди самых популярных – собака, осел, лиса, свинья, овца, лев, дикий бык и др. Лиса выступает как олицетворение хвастливости, тщеславия и одновременно трусости («Лиса скрежещет зубами, но голова у нее трясется»[460]). Лев, как и в более поздних баснях Эзопа, а затем европейских баснях, выступает как воплощение грубой силы, не нуждающейся в оправдании: «Лев схватил свинью зарослей и начал терзать ее, приговаривая: “Хотя твое мясо еще не наполнило мне пасть, твой визг уже просверлил мне уши!”»[461] Однако и сам свирепый хищник может быть обманут «беззащитной козой». Одна из самых длинных из дошедших до нас шумерских басен демонстрирует преимущества быстрого ума и хитрости перед грубой силой. Итак, «Лев схватил козу беззащитную…» (так по первой строке называется эта басня):
«Отпусти! Овцу-подругу вместо себя я к тебе приведу!»
«Если я тебя отпущу, скажи мне свое имя!»
Коза льву так отвечает:
«Ты имени моего не знаешь?!
“Покличь-ка ту, что ты отпустил” – моя кличка».
Когда лев подошел к загону,
«Я ж тебя отпустил!» – так прорычал он.
Из-за ограды она ему отвечает:
«Ты меня отпустил – ты умно поступил.
Что до овец, то их здесь не бывает». [321]
Очень распространен был также в Шумере жанр поучений и наставлений – в форме советов житейской мудрости или практического руководства (например, так называемый «Альманах земледельца», в котором божество поучает, как обрабатывать землю и собирать урожай). Типологически этот жанр (особенно первая его разновидность – изречения житейской мудрости) близок египетским поучениям и притчам, собранным в библейской Книге Притчей Соломоновых.
Особой популярностью у шумеров, а затем у вавилонян пользовались знаменитые «Поучения Шуруппака»[462], сохранившиеся в четырех версиях, из которых самая ранняя, найденная в Абу-Салабихе (Селябихе), датируется примерно 2500 г. до н. э., а самая поздняя, дошедшая в аккадском переводе, – ок. 1100 г. до н. э. Первый перевод на русский язык, выполненный В. К. Афанасьевой по наиболее полной старовавилонской версии (ок. 1800 г. до н. э.), исследовательница и переводчица назвала в соответствии с первой строкой клинописного текста: «В давние дни, в стародавние дни…»[463]
Начало текста подчеркивает глубокую древность преподнесенной в наставлениях Шуруппака мудрости:
В давние дни, в стародавние дни,
В давние ночи, в стародавние ночи,
В давние годы, в стародавние годы,
Во время оно некий мудрец, хитроумных слов
он был составитель,
Сведущий в слове, Шумера житель,
Шуруппак, сын Убартуту,
Наставлял сына своего Зиусудру. [301]
Как известно, Зиусудра – герой, переживший потоп. То, что поучения вложены в уста его отца Шуруппака, должно было особым об разом воздействовать на читателей и слушателей, усиливать их бла гоговение перед «допотопной» древней мудростью. Как отмечает В. К. Афанасьева, «есть основания считать, что первоначально семья мифических мудрецов Убартуту – Шуруппак – Зиусудра не имела отношения к герою сказания о потопе и отождествление произошло позднее»[464].
«Поучения Шуруппака» состоят из отдельных, чаще всего не связанных друг с другом, афоризмов (некоторые даже написаны от женского имени и обращены сугубо к женщинам), но отличаются от всех сохранившихся шумерских сводов афористики тем, что вставлены в единую «раму»: слова «Шуруппак наставлял своего сына. // Шуруппак, сын Убартуту, // Наставлял сына своего Зиусудру» звучат в начале текста, затем несколько раз – в его середине, а также – в несколько видоизмененном виде – в его конце. Кроме того, важны слова отца, обращенные к сыну, призывающие его быть внимательным и послушным, не пренебрегать отцовскими советами (они также несколько раз повторяются в тексте):
Сын мой, совет хочу дать, прими совет мой.
Зиусудра, слово скажу, со вниманием выслушай.
Советом, что дам я, не пренебрегай.
Слов, что скажу я, не пренебрегай.
Всемогущи наставленья отцов, будь им послушен. [301]
Это сразу же заставляет вспомнить типологически (а в чем-то и лексически) сходные формулы, повторяющиеся в Книге Притчей Соломоновых: «Слушай, сын мой, наставление отца твоего, и не отвергай завета матери твоей, потому что это – прекрасный венок для головы твоей и украшение для шеи твоей» (Прит 1:8–9; здесь и далее Синодальный перевод); «Сын мой! наставления моего не забывай, и заповеди мои да хранит сердце твое…» (Прит 3:1); «Слушай, сын мой, и прими слова мои…» (Прит 4:10); «Сын мой! внимай мудрости моей, и приклони ухо твое к разуму моему» (Прит 5:1) и т. д. Однако эти схождения и совпадения (равно как и отмеченные ранее схождения с египетской афористикой)[465] лишь свидетельствуют о том, что древнееврейская афористика формировалась в определенном культурном контексте, что на нее воздействовала общеближневосточная традиция, но это никак не отменяет ее самобытности.
Многие фрагменты в «Поучениях Шуруппака» фиксируют народные пословицы и поговорки, в том числе касающиеся практического ведения хозяйства. Однако большинство советов Шуруппака касаются взаимоотношений людей и ставят своей целью обезопасить человека от всяких сложных, спорных, напряженных ситуаций: «Не ручайся – да не будешь зависим. // Да, ни за кого не ручайся – кто ручается, неблагоразумен» [301] (по поводу первой строки В. К. Афанасьева комментирует: «Букв. “Не ручайся – тот человек тебя схватит (возьмет над тобою власть)”»[466]; ср. в Притчах Соломоновых: «Сын мой! если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого, // Ты опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих» – Прит 6:1–2); «И свидетельствовать не надо – за человека говорит его город. // Не иди туда, где спорят, – // Да не будешь свидетелем в споре. // Лучше пусть спор тот сам собою угаснет. // Сам не затевай споров» [302]. Этих призывов к миролюбию в тексте особенно много: «Спор что огонь – сам не вспыхнет. // Споров избегай, иного пути не знай»; «Ссоры не разжигай, себя не роняй» [302]; «Врага не приваживай, споров не сглаживай. // Дитя мое, силой не надо брать, раздоров не надо рождать» [303]. Очень многие афоризмы представляют собой советы, связанные с этикетом, с умением вести себя в обществе, а также с меткими наблюдениями над человеческими характерами, раскрывающимися в поведении людей: «Бесчестный, словно веретеном, глазами вертит. // Уклончив взглядом – переменчиво сердце. // Не сори словами, словно лжец в пивнушке, // В собраньях мужей не маши руками» [303].
Самое ценное в «Поучениях Шуруппака» – это, безусловно, советы морально-этического характера, касающиеся основ справедливого общества, разумного устройства человеческого общежития. Некоторые из них отдаленно напоминают библейские заповеди, однако, что показательно, шумерские афоризмы апеллируют в первую очередь к своего рода «здоровому эгоизму» человека (каждый раз напоминается, что плохо будет прежде всего тому, кто не следует данному совету): «Не кради – себя не губи. // В дом не врывайся, на сито чужое не зарься. // Вор-то – лев, а схватили его – раб. // Дитя мое, не соверши убийства! // Топор сам не воздымай! // <…> Краденым не прельщайся, // Рук своих не марай, // Много прибыли не получишь. // Слов неискренних не говори – // Словно в ловушку, в них потом попадешься» [302]. Конечно, было бы преувеличением выводить отсюда библейские заповеди, особенно великие Десять Заповедей, начертанные на Скрижалях Завета (сама выделенность последних говорит об ином уровне осмысления этического начала в жизни человека; вдобавок это не просто наставления мудреца, но Заповеди, освященные авторитетом Бога). Однако чрезвычайно важно то, что шумерские мыслители-мудрецы размышляли над тем, как воспитать человека, отличающего добро от зла, как сделать, чтобы добро торжествовало в жизни: «…Ибо сердце в любови – строит дом, // Сердце злобное – дом рушит» [307]. Они резонно полагали, что очень многое в обществе и в человеке может изменить доброе и мудрое слово, ведь недаром в финале «Поучений Шуруппака» сказано:
