Как я изучаю языки. Заметки полиглота - Ломб Като

Желательно иметь некоторую заинтересованность по отношению к общим вопросам, выходящим за пределы практических проблем изучения языка, и небольшое здоровое недовольство тем темпом, который диктуется старыми «правильными» методами.

Хочу заметить, что более высоких темпов требует, по-моему, и сама эпоха, в которую мы живем. Ведь метод обучения должен отвечать требованиям соответствующей эпохи.

Я не хочу пускаться в сложные философские и социологические рассуждения. К теме моей книги они относятся только косвенно. Позвольте мне перевести вышеприведенный тезис на язык педагогики в такой вот редакции: во всякую эпоху на передний план выходили такие методы изучения, которые соответствовали социальным потребностям данной эпохи.

В кратком обзоре истории изучения языка я начинаю с первого века до нашей эры и делаю так не потому, что, как писал немецкий писатель-юморист Курт Тухольски, нельзя считать серьезным такое исследование, которое не начинается словами «Еще древние римляне…». Нет, не поэтому. О римлянах пойдет сейчас речь потому, что именно в эпоху Древнего Рима наша профессия лингвиста покрыла себя вечной славой.

Римляне, опьяненные успехом первых завоевательских походов, бросили свои военные силы на Грецию, стоявшую на более высоком культурном уровне и говорившую на более развитом языке:

Победившие римляне с жадностью накинулись на древнюю культуру эллинов. И для ее усвоения они избрали способ, носящий отпечаток той эпохи. На повозках, груженных награбленным добром, которое завоеватели отправляли в свой Лациум, сидели – а то и тащились вслед за ними – греческие пленники, будущие наставники римской молодежи.

Судьба первых преподавателей языка была незавидной. Своим господам они нужны были лишь до тех пор, пока из них можно было что-то «выдоить». Как только римский юноша, adolescens romanus с черными локонами и орлиным носом, начинал томиться учением, его учитель греческого языка сразу же превращался в instrumentum vocale – говорящее орудие, пригодное для любого другого рабского труда.

С течением времени обогащенный латинский язык, в свою очередь, обогатил мир не менее прекрасными произведениями литературы, чем греческий. А в феодальную эпоху знание латыни стало признаком принадлежности к особой касте, тем, что по-английски называется ныне status symbol. Как орудие социального расслоения, знание латыни было использовано для оттеснения и подавления всех социальных групп, прослоек и классов, у которых не было привилегий образования. Женщина, знавшая латынь и греческий, была редкостью, и обучение женщин этим иностранным языкам считалось извращением нравов. В Венгрии, где до середины XIX века латынь была официальным языком, такое положение сохранялось еще дольше, чем в других странах Европы. Жены высокопоставленных дворян в романах венгерского писателя Калмана Миксата выходят из себя, когда их мужья «дискутируют» между собой на латыни, как бы указывая тем самым своим супругам их место. Ясно, таким образом, что «неблагородные» горожане, стремившиеся пробить себе дорогу, использовали и такое средство, как знание двух классических языков. Овладевая ими, молодая буржуазия стремилась, с одной стороны, возвыситься до феодального дворянства, а с другой – отгородиться от всех тех, кто ни латыни, ни греческого не знал. Родился новый тип школы – гимназия. Система преподавания в ней была построена на изучении этих двух языков. Духовный мир, основанный на зубрежке языковых правил и закономерностей, очень даже отвечал и казарменной атмосфере немецких интернатов, и системе воспитания в английских public school, вырождаясь зачастую в садизм. Может быть, неслучайно слово disciplina (дисциплина) имеет два значения: учебный предмет и установленные рамки поведения?…

Сам факт, что первоначально предметом по-настоящему массового изучения иностранных языков были два мертвых языка, определил на долгое время и самый способ преподавания. И понадобилось целое столетие, чтобы освободиться от его засилья.

Латынь и греческий мало способствовали развитию общения. Не могло быть и речи о том, чтобы учащийся смог почувствовать, как элементы этих языков превращаются в строительные кубики, которые так и льнут к его рукам, словно испрашивая позволения помочь выражению каприза мысли или настроения. Не могло быть и речи о том, что мы сейчас так старательно подчеркиваем и чего добиваемся.

И еще более естественно, что зубрежка правил совершенно оттесняла на задний план проблемы произношения, тем более что голоса предков, живших до нашей эры, не были ведь записаны ни на пластинку, ни на магнитофонную ленту. Насколько мне известно, проблема произношения в древних (классических) языках не решена и по сегодняшний день. В Англии, например, привычные для нашего слуха «Цезарь» и «Цицерон» звучат как «Сизэ» и «Сисероу», а в Италии – «Чезар» и «Чечеро». Впрочем, дольше всего и упрямее всего держалась за догматические методы преподавания иностранных языков именно Англия. Парламентские протоколы увековечили случай, когда один из выступавших лордов застрял вдруг на середине латинской цитаты и все члены палаты лордов поднялись и хором эту цитату закончили.

Латинский и греческий дольше всего продержались в английских школах якобы потому, что Великобритания всегда была хранительницей традиций! Ученик, имеющий хотя бы самое малое понятие о классических языках, легче усваивает и правописание (так называемый spelling), которое у англичан едва-едва связано с произношением. Ocean, звучащий как «оушн», theatre, звучащий примерно как «сиэтэ», сразу становится проще написать, если почувствуешь за ними известные из латыни и греческого oceanum (okeanos), theatrum (theatron).

В те десятилетия, о которых шла речь выше, то есть приблизительно до середины прошлого столетия, аристократия знала иностранные языки (помимо изучения) благодаря межнациональным бракам, а население городов – благодаря иммиграции иностранцев и эмиграции за границу. К концу прошлого столетия произошел сдвиг – интерес к живым иностранным языкам настолько возрос, что возможности, открываемые географическим положением страны и семейными обстоятельствами, оказались недостаточными.

Почтовые дилижансы были вытеснены поездами. Страны стали ближе; оживился интерес к народам, живущим за границей. Торговые отношения требовали новых форм языковых знаний – владения живым, разговорным, повседневным языком. Эпоха созрела для рождения более современного способа овладения иностранным языком, и на сцене появился маэстро Берлиц, а затем и многочисленные его последователи.

Суть метода Берлица заключается в том, что связь между предметом (понятием) и его иностранным названием устанавливается без посредства родного языка.

Когда герой фантастического романа Фридеша Каринти «Капиллярия» потерпел кораблекрушение и предстал перед королевой морских глубин, он попытался привлечь к себе внимание, пользуясь вышеназванным методом: «Пользуясь блистательным методом Берлица, я показал на себя и сказал: „Человек”».

Этот так называемый непосредственный метод сверг с трона перевод, безраздельно господствовавший в преподавании классических языков. Метод этот служил основой преподавания языков на протяжении нескольких десятилетий, все более совершенствуясь. Новые требования определили и темп изучения языков.

Молодые люди обычно начинали изучение иностранных языков в возрасте примерно десяти лет и ко времени приобретения общеобразовательных знаний бывали знакомы с одним или, возможно, с двумя языками. Однако и эти методы преподавания были эффективны только в рамках занятий с частным преподавателем (либо в группах с количеством учащихся не более двух-трех человек). Учебный план школы реализовался зачастую (если это был не какой-либо специальный план) способами и методами, унаследованными из предыдущей эпохи развития педагогики.