Александр Етоев - Территория книгоедства
Дальше повторялся первый куплет, и слушатели с исполнителем, то есть мной, наполняли из алюминиевого бидона имевшиеся под рукой емкости разливным жигулевским пивом, купленным в ближайшем ларьке.
Теперь идет эпоха бутылко-баночная. Ну еще эти пластиковые уродины очень в моде у некоторой части населения моей страны.
Лично я пиво не пью. Ларьки ушли, и пить пиво мне больше не интересно. Там же были разговоры, общение. А общаться с железной банкой – это значит не уважать себя. И здоровье, конечно, немаловажный фактор, но это уже второе.
Пикуль В
Великий русский художественный мистификатор и музыкальный выдумщик Сергей Курехин в одном из прижизненных интервью на вопрос «Ваше любимое чтение?» ответил так:
Некрасов. По чувству юмора с ним может сравниться только Тарас Шевченко, но юмор у Некрасова более изящный. Также очень люблю Борхеса, Розанова, Шестова. Достоевского люблю за невменяемость и мощную многозначительность. Пикуля не люблю, тяжел для понимания.
Писательская тяжесть – понятие относительное и условное. Для Курехина Пикуль писатель тяжелый, а вот для массового российского читателя 1970-1980-х Пикуль писатель стремительный в своей легкости и самый популярный в стране.
Популярности Пикулю добавляла его абсолютная неполиткорректность по отношению к иноверцам и иноземцам, которая даже для власть предержащих казалась чересчур нарочитой и оскорбительной. Уже один из первых его историко-политических романов «Из тупика» (1968) послужил поводом для замалчивания писателя, то есть вычеркивания имени Пикуля из критических статей и литературных обзоров. Когда же в 1979 году «Наш современник» напечатал под названием «У последней черты» сокращенный вариант романа «Нечистая сила», Пикуль вообще угодил в опалу и был публично объявлен антисемитом и черносотенцем. Он даже был вынужден уехать на остров Були в Балтийском море, чтобы спокойно заниматься там литературной работой под защитой своих друзей-моряков. Это произошло после того, как угрозы по телефону реализовались в несколько уличных инцидентов, закончившихся рукоприкладством и мордобитием.
Сам Пикуль считал себя писателем-патриотом и пунктом первым в будущем переустройстве России называл повсеместное введение в ней сухого закона.
Еще он резко отрицательно относился к рок-культуре вообще, а не только к западной.
«Включите телевизор, – говорил писатель в одном из интервью, – и вы увидите лохматых, грязных, развязных молодых людей, дергающихся в роковом экстазе. И эта непристойность наш идеал?»
Вот откуда, кстати, идет нелюбовь к Пикулю Курехина. От разной музыкальной эстетики.
Писарев Д
Наконец-то я добрался до Писарева. Давно хотел, да все как-то не выпадало случая. Теперь выпал.
Больше всего у Писарева мне нравится его максималистский задор. Этим он перекликается с Маяковским, бросавшим Пушкина с ладьи современности в набежавшую волну революции. Правда, после Маяковский остыл, даже протянул руку покойному дворянину Пушкину (не поменявшему «д» на «т») и пригласил его писать агитки для окон РОСТа. Возможно, Писарев так же остыл бы, но вот только ранняя смерть (в двадцать восемь лет) не дала этого сделать.
Призывая себе на помощь дикого тунгуза и друга степей – калмыка, Пушкин поступает очень расчетливо и благоразумно, потому что легко может случиться, что более развитые племена Российской империи, именно финн и гордый внук славян, в самом непродолжительном времени жестоко обманут честолюбивые и несбыточные надежды искусного версификатора, самовольно надевшего себе на голову венец бессмертия, на который он не имеет никакого законного права.
Это из статьи Писарева про пушкинское стихотворение «Памятник». Согласитесь, ни на грамм конформизма! Между прочим, венец бессмертия Писарев заслужил именно за свои героические попытки сорвать аналогичный венец с Пушкина.
В другом месте Писарев также называет поэта версификатором, на этот раз «легкомысленным, опутанным мелкими предрассудками, погруженным в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособным анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века».
Вот так – сперва под дых, а после – кулаком в рыло.
Помню, на каком-то очередном писательском отчетно-перевыборном сборище в Доме журналистов (Невский пр., д. 70) один мой знакомый писатель увлеченно рассказывал о новом своем романе, который пишет. Роман этот о Фаддее Булгарине, о его истинном месте на Олимпе русской литературы, которое исключительно из-за козней Пушкина бедному Фаддею не дали.
Так что, дорогие мои читатели, не перевелись еще Писаревы на земле русской. И пока они есть, стоит крепко и стоять будет великая массовая культура, которую мы все пестуем, лелеем и холим.
Писатель и публика
Писатель Веллер на одном из творческих вечеров произнес такую незабываемую фразу: «Человек, который пишет, должен отсутствовать в общественно-публичных местах – так, чтобы сам факт его наличия в природе подвергался сомнению, – как до сих пор неизвестно, жил ли в действительности Шекспир».
Уже то, что фраза эта озвучена лично автором не где-нибудь в забытой Богом и людьми деревеньке, затерянной среди лесов и болот, а в том самом публичном месте, в котором пишущий обязан отсутствовать, вызывает некоторое смущение.
«Писатель и публика», «писатель на публике», «писатель на публику» – эти темы интересовали меня всегда, а сегодня интересуют особенно в связи с массой участившихся случаев заигрывания писателей-современников с многоликим божеством – публикой.
Еще Марина Цветаева в очерке «Пленный дух» полунедоумевала-полусожалела о том, как мог Андрей Белый, человек духа, почти небожитель, танцевать чарльстон в берлинском кафе среди пресыщенных обывателей.
Цветаева не читала Гессе, «Степного волка», в котором опрощение, слияние с публикой, участие в маскараде, танце есть непременный элемент выхода из замкнутой оболочки «я» и слияния индивидума с вечностью, бытием, Богом.
Из примеров на эту тему показательна давняя (2006) презентация акунинского романа «Ф. М.». Чтобы не исказить смысл, воспроизвожу из новостной полосы дословно (отдельное «простите» за стиль): «Роман и презентовали по-особенному: в ресторане „Граф Орлов“, расположившемся среди хрущевок в усадьбе Орлова и в виде „нереально имиджевой VIP-презентации новейшего элитного сочинения“ с „Ф. Музыкальным потрясением премиум-класса“ в лице Бориса Гребенщикова, который выпустил альбом, где поет все больше про то, как тянется рука к стакану, несмотря на припевчик „Мама, я не могу больше пить“. Завершилось все фуршетом а-ля „Tchem Bog Poslal“ с выносом на обозрение и заносом назад, в анналы кухни, гладеньких поджаренных поросят. На пригласительном билете красовался Федор Михайлович в кедах, сидящий на лавочке с едой из „Макдоналдса“».
У темы «Писатель и публика» есть и такой ее мощнейший подвид, как «Писатель на телевидении». Здесь примеров более чем достаточно: Дмитрий Быков, Виктор Ерофеев, Илья Стогов, Татьяна Толстая…
С другой стороны, правильно. Если раньше Россия совершала паломничество в Ясную Поляну, чтобы краешком глаза прикоснуться к живому богу, а то и получить ответ на вопрос, чем жив человек, то теперь Толстой в каждом доме: вот он, смотрит с телеэкрана и рассказывает нам все о жизни – чем, в чем, зачем и почем. Между прочим, очень удобно – не надо тратиться на дорогу и на покупку дорожающих книг.
Все, что я набросал выше, вкратце, – это только наметки к теме, раскрыть которую у меня вряд ли получится. Но хотя бы наметить мысль – одно это поставится мне в заслугу будущими исследователями вопроса. Я надеюсь.
«Письма русского путешественника» Н. Карамзина
Об англичанах Карамзин пишет так:
Рост-биф, биф стеке есть их обыкновенная пища. От того густеет в них кровь; от того делаются они флегматиками, меланхоликами, несносными для самих себя, и не редко самоубийцами… это физическая причина их сплина…
(Карамзин, «Письма русского путешественника», письмо из Лондона, лето 1790-го, не датировано.)
Теперь вы понимаете, откуда в стихотворном романе Пушкина и ростбиф окровавленный, и пресловутый онегинский сплин? Да-да, из этих самых «Писем» Карамзина, которыми зачитывались несколько поколений русских, как нынешние дяди и тети засматриваются бесконечными телесериалами.
Николай Михайлович Карамзин практически во всех направлениях своей многообразной творческой деятельности ступал на шаг впереди медлительных своих современников.
